Вышел Воронцов – в визитке, белейших воротничках, с университетским значком. Сел у середины стола, торжественно поставил на скатерть сверкающий колокольчик. Все замолчали. – Где газетный человек из Петербурга? – строго спросил граф. – Сядьте сбоку и всё слово в слово записывайте. Чувствуя на себе множество взглядов, Алеша приосанился, занял указанное место. От стола было видно, что зал словно бы разделен на две части. Посередине нечто вроде нейтральной полосы, с сажень шириной, и там пусто. Видимо, с одной стороны расположились жители Приятного, с другой – Конькова. Листвицкий глядел во все глаза. Ему было ужасно интересно. Воронцов произнес речь. Поблагодарил общество за высокое доверие, пообещал блюсти беспристрастие. – Принимать решение вам, – сказал граф в заключение. – Я всего лишь посредник, и власть у меня только одна – как уговорено: если я позвонил в колокольчик, всем умолкнуть. Свары я не допущу. Зал одобрительно погудел. – Прошу представителей сторон занять свои места. Вышли двое. Низко поклонились обществу, сели. Слева – вчерашний чернобородый, справа – сутулый старик, от коньковских. – Итак, резюмирую суть конфликта, – приступил к заседанию Евгений Николаевич, поразив Алешу использованием трудных слов. – Житель села Конькова Филимон Кузьмин… Где он? Поднялся молодой кудрявый мужик, почесал затылок. – Пока сядьте… Житель села Конькова Филимон Кузьмин двадцати девяти лет, женатый, вступил в плотскую связь с жительницей села Приятное девицей Настасьей Лукошкиной девятнадцати лет… Здесь Настасья? В другой половине зала произошло движение. Там с двух сторон тянули за руки девушку с зареванным лицом и еще не зажившим синяком на скуле. – …Которую обвиняемый привел в состояние беременности. Когда это стало известно жителям села Приятное, они собрались идти бить жителей села Конькова, но по увещеванию стариков и священника отца Паисия согласились решить возникший конфликт посредством волостного суда. Всё так, господа представители? – Так, – подтвердил чернобородый. – Ихний Филька дуру-Настену обрюхатил. Теперь девке ни замуж пойти, никуда. Еще байстрюка народит. Требуем правды. Левая половина зала загудела. Коньковский представитель на это заметил: – Лучше надо за своими девками доглядывать. Жучка не захочет, Полкан не вскочит. У нас в Конькове энтаких шалав нету. Теперь слева прокатилось грозное рычание. Графу пришлось трясти колокольчиком. – Тихо! Поскольку обвиняемый женат, речь может идти только о компенсации за моральный ущерб, а также о возмещении расходов на содержание будущего ребенка. – Ребенка обчество подымет, – сказал чернобородый, – а компенсацию Фильке выдать надо, чтоб знал, как чужих девок портить. Желаем, чтоб нам его, паскуду, отдали на часок-другой. – А вы его до смерти уходите?! – закричали коньковские. – Накося, выкуси! Снова зазвонил колокольчик. – Компенсацией называется денежное вознаграждение, – объяснил посредник. – На бессудную расправу никто обвиняемого не отдаст. Запрещено законом. Какого вознаграждения желает пострадавшая? Девица Лукошкина крикнула: – Чтоб Наташку свою прогнал, а меня взял! – Тихо, дура! – вскочил рядом с нею встрепанный мужик, наверное, отец. – Как он тя возьмет при живой жене? Пускай сто рублей плотит! Или шкуру с его содрать! – Таким образом, – подытожил граф, – обвиняемому предоставляется выбор. Кузьмин, вы должны или заплатить штраф в сто рублей, или согласиться на телесное наказание. – Это скоко мне влепят? – спросил соблазнитель. – По закону больше пятидесяти плетей нельзя. – А кто бить будет? Наши или приятновские? Я согласный, только если свои. На оскорбленной стороне закричали: – Хитрый какой! Коньковские будут бить только для виду! Последовало долгое и жаркое препирательство, которое Воронцов назвал «прениями сторон» и каким-то чудом удержал в ненасильственных рамках. В конце концов условились, что бить будут по очереди: раз – коньковский секарь, без потачки, и раз – приятновский, без зверства. …Потом Евгений Николаевич подошел к понурому Листвицкому, грустно ему улыбнулся. – Я вначале тоже расстраивался, а потом понял. Поймите, привычка к побоям у крестьян с детства, ничего унизительного в этом они не видят. А деньги им достаются очень дорого. Когда такой Филька осознает позор телесного наказания и будет скорее готов уплатить штраф, чем подвергнуться публичной порке, вот тогда и только тогда можно начинать с ним разговоры о свободе. Не удивляйтесь, Алексей Степанович, мне известно о вашей вчерашней агитации. Крестьяне мне всё рассказывают. И похлопал Алешу по плечу – без превосходства, а с сочувствием. Это было обидней всего. Не хуже, чем в Вайоминге Кавказское предгорье в начале лета – земной рай. Тенистые долины и поросшие разноцветным кустарником холмы, еще не выгоревшая на солнце изумрудная трава, звонкие хрустальные реки. Но Адриан Ларцев всю свою жизнь провел среди красот природы, поэтому не обращал на них внимания. Ландшафты он привык оценивать с точки зрения удобности или неудобности. В этом смысле, по мнению бывалого железнодорожника, в южном Ставрополье было не хуже, чем в Вайоминге. Даже несколько лучше. Те же сложности рельефа, но нет нужды пробивать длинные туннели и проще со снабжением, потому что отовсюду не столь далеко до населенных пунктов – казачьих станиц. В остальном в точности такая же работа. Сначала размечаешь трассу, потом пускаешь землекопов, если понадобится – взрывников и мостовщиков, кладешь рельсы-шпалы плюс, конечно, снабжение-обеспечение-охрана. Разметкой трассы Адриан всегда занимался лично. Малейшая ошибка или непродуманность на этом этапе обходилась лишними затратами. Надо учитывать всё: градус подъема и спуска, плотность грунтов, особенности снежного покрова в зимний период и тысячу других деталей. Важную роль, как и в Америке, играли соображения безопасности, ибо в горах водились разбойники-абреки. Конечно, это было не так серьезно, как американские абреки, индейцы, но все-таки требовало финансового расчета: что выгодней – строить дорогу коротким путем в опасной местности, тратясь на большую охрану, или удлинить трассу, но обойтись без непроизводительных расходов и возможных людских потерь. По поводу безопасности чуть ли не в первый же день пришлось скрестить копья с главным инженером Микишовым, который привык все решения принимать единовластно. Ларцев был к столкновению готов и даже сам его спровоцировал, зная, что двух петухов в курятнике не бывает. Надо сразу установить иерархию, иначе потом будут постоянные трения. Определяется иерархия не должностью, а деловыми качествами и силой характера. Путейские начальники в Америке – люди железные, крутого нрава. Микишов же Ларцева при первом знакомстве приятно удивил. Разговор его был обходителен, круглое лицо улыбчиво, голос тих, манеры мягки. Мысленно Адриан сразу окрестил инженера Мякишем. Иллюзии, однако, не поддался. Видал он в Америке и администраторов, которые мягко стелют. Это люди хитрые, природные кукловоды. Берут не мытьем, так катаньем. Распоряжения подчиненным Харитон Лукьянович отдавал ласково, но в то же время непреклонно. Если ему возражали, говорил: «Вы уж, голубчик, душа моя, потрудитесь сделать, как я велел» – и так веско, что спор тут же прекращался. На инспектора он обрушил лавину всевозможных сведений: цифр, имен, названий. «Покорнейше осведомился», каковы будут распоряжения по тысяче самых разных технических вопросов. Будет давить компетентностью и незаменимостью, догадался Адриан. И стал на все вопросы обстоятельно отвечать – в дороге он не только кидал уголь в топку, но и готовился. Рыхлая физиономия главного инженера постепенно твердела, в узких глазках разгоралась тревога. Доведя собеседника до нужной кондиции, Ларцев потребовал объяснений по смете расходов на охрану строительства Предгорного участка. – Вы намерены заплатить за этакий пустяк сто сорок тысяч рублей? Это совершенный грабеж. Нарочно выразился резко – чтоб инженер, и так разозленный, не уклонился от стычки. – Грабеж будет, если сэкономим, – сердито ответил Микишов. – Там безобразничает шайка Клайнкуя. Это неуловимый, жестокий предводитель абреков. Он не только берет добычу, но еще и убивает рабочих, а всё, что не может увезти, жжет и ломает. Клайнкуй не простой разбойник, он враг России. Раньше был офицером туземной милиции, но зарезал уездного начальника и ушел в горы. Вы, наверное, слышали, что местные племена понуждаются к переселению в Турцию. Некоторые отказываются, подаются в абреки. Приходится платить казачьим станицам за выделение надежной охраны. – Сто сорок тысяч? – Считайте сами. Триста казаков на три месяца из расчета по сто рублей в месяц на человека – это девяносто тысяч… – Да мы сто рублей в месяц даже опытным десятникам не платим! – Увы, казаки – добровольцы. Сами назначают цену. Пользуются, что больше нам обратиться не к кому. – А куда нам триста охранников? Велика ль шайка этого… Куя? – То несколько человек, то несколько десятков. Всё зависит от настроения в аулах. Но поди угадай, откуда они налетят. Приходится держать караулы в десяти разных местах. – Допустим казакам девяносто тысяч. А остальные пятьдесят? – Бакшиш станичным атаманам, без разрешения которых никаких добровольцев мы не наберем. Ужасные прохиндеи, и вошли во вкус, разлакомились. Харитон Лукьянович развел руками, но вид при этом имел предовольный: что, съел? Уверенный, что взял верх, покровительственно прибавил: – Ничего-с, я умею с ними договариваться. Вам только смету подписать, остальное я устрою. – Оставьте бумагу, я подумаю, – кончил разговор Ларцев. И решил дело по-своему. Из-за милютинской военной реформы и объявленного перехода на воинский призыв в отставку увольняли множество старых солдат. Адриан нанес визит военному начальнику Терской области Лорис-Меликову, побеседовал с ним. Генерал оказался человеком весьма дельным и по-отечески небезразличным к судьбе ветеранов. Многим старослужащим, давно оторвавшимся от корней, было некуда возвращаться и нечем себя кормить. Инспектор сделал генералу взаимовыгодное предложение, которое было сразу же принято и претворено в жизнь. В результате железная дорога обрела собственную охранную команду, первосортную, отлично дисциплинированную: четыре полувзвода бывших кавалеристов и пластунов. Выгода для «Сев-Кава» вышла тройная. Во-первых, расход вчетверо меньше ста сорока тысяч. Во-вторых, подчинялась стража непосредственно инспектору, а не каким-то трудно управляемым атаманам. В-третьих, отпала необходимость из соображений безопасности искусственно удлинять трассу, а это уже была экономия не на десятки тысяч, а на миллионы. Почти сразу же у Адриана произошла еще одна стычка с «Мякишем», по вопросу еще более принципиальному. Акционеры финансировали строительство дороги в горной местности из суммарного расчета пятьдесят пять тысяч рублей за версту. Подряд оплачивался «чохом», поверстно, без разделения на виды работ. Для главного инженера это было очень удобно – меньше мороки, но для компании получалось накладно. Ларцев перестроил дело по-американски. Стал давать отдельные подряды на разбивку, на землекопание, на мосты, на прокладку пути, а дорогостоящее взрывное дело вообще оставил себе – любил возиться с динамитом. Когда подбили итог, вышло в среднем на версту вместо пятидесяти пяти тысяч шестнадцать с половиной.