Адриан немедленно порушил всю красоту, развесив карты, графики, чертежи и сметы. На голову мраморной кариатиды была надета привезенная из Америки каска для динамитчиков. По ковру змеились несколько видов бикфордова шнура, затребованные у поставщиков. Кокетливый кофейный столик наполнился открытыми консервными банками: инспектор лично пробовал мясо и бобы, выбирая наилучший рацион для бригад. Опыт показал, что питание рабочих дешевле и здоровее, если оно стандартизировано и нет опасности отравления несвежими продуктами. Изучая документацию, Ларцев стакан за стаканом пил крепкий китайский чай и кое-что записывал в потрепанную книжечку, но больше запоминал. Память у него была устроена наподобие старательского сита: вода с илом в ней не задерживались, оседали только сверкающие крупицы нужных сведений. Господину инспектору выделили секретаря, распорядительного молодого человека с красивым пробором, с ходу угадывавшего все желания начальника. Не успеет Ларцев подумать, что хорошо бы выпить еще чаю – а уже приносят. Достанет трубку – покурить, секретарь влетает с горящей спичкой. Через некоторое время загадка этой сверхъестественной проницательности разъяснилась. Оказалось, что дверь кабинета закрывается неплотно. Чудо-секретарь смотрел в щелку – не нужно ли чего патрону. И если тот начинал поглядывать на пустой чайный стакан, секретарь моментально отдавал распоряжение. Кроме того, полезный человек (его фамилия была Бисеров) еще и выполнял функцию цербера. Адриан не любил отрываться от своих занятий и велел никого к нему не впускать, кроме людей совершенно необходимых и приходящих с важным делом. В конце первого рабочего дня Бисеров впустил к инспектору некоего господина Левончикова, предварив, что это посетитель необходимый и дело у него важное. Вертлявый брюнет с большим алмазом на мизинце оказался говорлив. Назвался представителем кавказской общественности, которая живейше заинтересована в удачном завершении строительства и выражает господину инспектору свое почтение. Ничего необходимого в этом ферте Ларцев не разглядел и, перебив цветистое поздравление, спросил, в чем состоит дело. – Общественность желала бы оказывать вам всестороннюю помощь в вашей многотрудной деятельности, – объявил господин Левончиков. – Позволю даже предположить, что без нашей помощи ваши труды могут быть осложнены всевозможными препятствиями. Кто лучше нас, уважаемых на Кавказе людей, знает, как проще решать тысячу возникающих проблем? – Помощь общественности мне пригодится, – кивнул Адриан. – Какую она будет иметь форму? – Удобную и для вас приятную, – просиял посетитель. – Мы создадим Попечительский Совет, члены которого будут помогать вам в повседневной работе. Более того, Совет станет вам ежемесячно выплачивать поощрение в размере двойного оклада – разумеется, если члены будут удовлетворены вашей работой. Поверьте, иметь с нами дело очень легко. Последнее утверждение было чистой правдой. Стоило Ларцеву, не повышая голоса, сказать: «Пошел вон», и господин Левончиков с воздушной легкостью испарился. На следующее утро цербер объявил еще одного визитера, опять необходимого и важного. Это был весьма солидный, одышливый мужчина пудов восьми весом, председатель Союза железнодорожных подрядчиков. Сказал, что у Союза имеется список «сертифицированных контракторов» для всех видов работ и ежели господин инспектор согласится не выходить из пределов сей рекомендации, то в качестве благодарности станет получать пятнадцать процентов от каждого договора. Несмотря на солидность, второй необходимый человек был выставлен за дверь с точно такой же простотой. К вечеру явился третий, и выгнать его было никак нельзя: один из членов правления «Сев-Кава», да еще титулованный, князь Боровицкий. После светской преамбулы, которую Ларцев выслушал молча, выразительно поглядывая на часы, его сиятельство сделал щедрое предложение от лица акционеров. – Жалованье жалованьем, – сказал князь, – однако же известно, что лучше всего человек работает не на других, а на самого себя. Поэтому мы готовы выделить вам в личное владение полтора процента акций. Поскольку в настоящее время стоимость «Северо-Кавказского общества» оценивается в двадцать семь с половиной миллионов рублей и впоследствии цена акций только поднимется, речь идет об очень значительной сумме. Это мои акции со времен господина Левончикова очень поднялись, подумал Адриан. – И чтобы стать владельцем пая, я должен буду прислушиваться к мнению членов правления, – понимающе покивал он. – Разумеется. Пай будет записан на ваше имя по окончании и по итогам первого года сотрудничества. – Поблагодарите господ акционеров, но мне довольно моего жалованья. А теперь прошу извинить. Много работы. Ларцев даже загордился тем, как он вежливо это сказал. Все-таки князь, член правления. Боровицкий занервничал. – Хм. Быть может, вас устроят какие-то иные формы поощрения? Что угодно. У нас большие возможности. – Мне нужно только одно. Чтобы мне не мешали работать, – буркнул инспектор, пододвинув к себе справку по вагонно-паровозным мастерским. – Не смею мешать, – поклонился его сиятельство и вышел на цыпочках, сильно озабоченный. В Америке ходоков и воротил тоже было хоть отбавляй, только они не ходили вокруг да около, потому что бизнес-лоббизм считался вполне респектабельной профессией. И предлагали они не взятку, а прямую оплату. Впрочем, князь Боровицкий, пожалуй, не сильно отличался от бизнес-брокера с Уолл-стрит, разве что вставлял в речь французские слова. После этого Ларцев позвал секретаря, запретил ему вообще кого бы то ни было впускать и до ночи работал без дальнейших помех. * * * Утром в номерах за табльдотом он просматривал взятый со службы для изучения «Кондуит взрывных работ». Давался диву. Документ был составлен ворами в расчете на идиотов – или на соучастников. Чтобы пробить в горном склоне террасу длиной семьдесят саженей, ушло якобы триста пудов взрывчатого вещества. Таким количеством динамита можно было бы, вероятно, пробить проход в Главном Кавказском хребте. Раздался стук каблучков. Плеча читающего с ласковым шуршанием коснулся шелк. – Простите, сударь, кажется, я вас задела. Он повернул голову. В «Норде» останавливалась публика средней руки – помещики, иностранные коммивояжеры, провинциальные ходатаи по казенным делам. Того же среднего разряда, кажется, была и остановившаяся подле Ларцева женщина – не слишком молодая и не сказать, чтобы красивая, с мелкими невыразительными чертами лица, с мышиного цвета волосами, стянутыми в скучный узел а-ля классная дама. Еще и в очках. Одета она была во что-то серо-перламутровое (впрочем, Адриан мало обращал внимания на одежду и заметил лишь, что платье весьма скромное). Он буркнул что-то с его точки зрения учтивое и хотел отвернуться, но дама приспустила с носа стекла, и ее глаза сверкнули блеском, напомнившим Ларцеву, как смотрит перед прыжком калифорнийская горная пума. Тут женщина еще и уронила на пол свой ридикюль, сказала «ой» и выжидательно поглядела. Прием был стар, как мир. Им пользуются кокотки, изображающие приличных дам, повсюду – от парижских кафе до салунов американского Запада. Но у торгующих собой женщин такого взгляда не бывает. В отличие от одежды, во взглядах Адриан толк знал. С таким властным прищуром на людей смотрят те, кто считает себя хозяевами жизни. К сильным личностям Ларцев относился уважительно, а если они были противоположного пола, то еще и с мужским интересом. Немного порассматривав незнакомку, он заметил, что ее наряд лишь кажется скромным, как это бывает, если шьет портной высшего разряда, обладающий идеальным вкусом. Серый цвет был с жемчужным отливом, фигура выгодно, но нисколько не вульгарно очерчивалась, а маленькие манжеты белели тончайшим кружевом. Часики белого металла, висевшие на шее дамы, лишь прикидывались серебряными, а на самом деле были платиновые. Те же качества при внимательном рассмотрении обнаружило и вроде бы непримечательное лицо. Сверкнувшие глаза совершенно его преобразили. Оказалось, что черты не мелки, а тонки, линия губ деликатна, кожа свежа. Женщина была вряд ли намного старее тридцати лет. Вместо того, чтоб подняться, как требовал этикет при разговоре с дамой, Ларцев отодвинул соседний стул. – Вы мне тоже нравитесь, – сказал он. – Давайте не будет изображать брачные танцы. Угодно познакомиться со мной – садитесь. Нет – подбирайте вашу сумку и ступайте. Она не обиделась, а весело рассмеялась. – О-ля-ля! Такого оригинала в моей коллекции еще не бывало. Пожалуй, воспользуюсь любезным приглашением. Грациозно наклонилась за ридикюлем. – В какой коллекции? – У меня привычка, – объяснила женщина, опускаясь на стул. – Мужчина, входя в помещение, прежде всего смотрит, есть ли красивые женщины. А я – есть ли интересные мужчины. По вам похоже, что вы интересный. Не могла же я пройти мимо, не проверив. Вижу, что не ошиблась. Подошедшего официанта дама отпустила: – Нет-нет, я на минутку. Только перемолвиться парой слов. – А что вы делаете с интересными мужчинами? – спросил Ларцев. – Спите с ними? И снова она не оскорбилась, а рассмеялась, еще веселей. Окликнула официанта: – Голубчик, пожалуй, все же принеси мне чашку чая. С ломтиком лимона. Вместо сахара пусть положат ложку меда. – И Ларцеву: – Вы определенно субъект. Как это вам удается – говорить пошлые вещи безо всякой пошлости? – Что пошлого в том, что женщины спят с мужчинами? Так задумано природой. – Я редко себе позволяю подобные приключения. Только если кто-то очень уж приглянется. У интересных мужчин бывает много интересных предназначений, – загадочно ответила дама. Адриан загадок не любил. – Вы, собственно, кто? Похожи на учительницу, но не учительница. – Почти угадали. Я бонна. Воспитываю чужих детей. Вот откуда повадка хозяйки жизни, понял он. От привычки иметь дело с маленькими детьми, которые смотрят снизу вверх и обязаны слушаться. С женщинами Ларцев всегда был так же прям, как с мужчинами. Не считал нужным прикидываться. К чему ходить вокруг? Коли двое друг другу нравятся, что ж попусту тратить время? – Если я вам интересен тем же, чем вы интересны мне, значит, наш интерес общий. Мне теперь нужно ехать в офис, то есть в присутствие, – поправился Ларцев, вспомнив русское слово. – Можем продолжить знакомство вечером. Только освобожусь я не ранее девяти. – Так романтично за мной никогда еще не ухаживали, – прыснула серо-жемчужная бонна. – Что ж, приезжайте вот по этому адресу. Протянула сиреневую карточку, на которой серебром было вытеснено «Варвара Ивановна Шилейко» – и адрес. – Адриан Дмитриевич Ларцев, – представился и он. – В четверть десятого буду у вас. * * * Днем о приятном знакомстве Ларцев не думал, погруженный в работу. Разбирался в особенностях российской бухгалтерии и канцелярских тонкостях. Нынче никакие посетители от дела не отрывали и к девяти часам всё намеченное было закончено. Ровно пятнадцать минут спустя превосходная тройка, обслуживавшая господина инспектора, доставила его по указанному адресу, в Мошков переулок. Улочка была тихая, совсем пустынная, но подле особнячка, куда предстояло войти Адриану, прогуливались двое прохожих в одинаковых черных пальто. Они уставились на вышедшего из коляски Ларцева – бог весть, чем он их так заинтересовал. Ларцев-то на них и не взглянул. – Точно он, – тихо сказал один прохожий другому. Адриан услышал – у него был отменно острый слух, но не заинтересовался. Мало ли о ком говорили между собой незнакомые господа. Позвонил. Спросил, дома ли госпожа Шилейко. – Вас ожидают, – присела служанка, не поднимая глаз. По вышколенности, по идеально белому фартуку было видно, что дом первоклассный.