Весь полет до Манилы ему снилось одно и то же – прежде всего ужасная история шрама Эдварда Боншоу. Именно этого и следует ожидать после приема двух таблеток лопресора! Однако, несмотря на усталость, Хуан Диего был рад, что ему вообще что-то снится, пусть даже бессвязно. Именно в своем прошлом он жил более чем уверенно, явно чувствуя и зная, кто он такой – помимо того, что писатель. В разрозненных снах подчас слишком много диалогов и все происходит стремительно и без предупреждения. Кабинеты врачей в «Cruz Roja», в больнице Красного Креста в Оахаке, были непонятно почему расположены рядом с отделением первой помощи – это была либо чья-то плохая идея, либо дурная планировка, либо и то и другое вместе. Девочку, которую укусила одна из собак, живущих на крышах Оахаки, – «собак крыш», доставили в ортопедический кабинет доктора Варгаса вместо пункта первой помощи, хотя у нее были раны на кистях рук и предплечьях, когда она пыталась защитить лицо, а никаких очевидных ортопедических проблем не было. Доктор Варгас был ортопедом, но он лечил циркачей (в основном маленьких артистов), детей свалки и сирот из приюта «Дом потерянных детей» и от других болезней. Варгаса возмущало, что искусанная собакой жертва была доставлена к нему. – С тобой все будет хорошо, – повторял он плачущей девочке. – Она должна быть в отделении первой помощи, а не у меня, – твердил Варгас потерявшей голову матери этой девочки. Все, кто был в приемном покое, сочувствовали искусанной девочке – включая Эдварда Боншоу, который только что приехал в город. – Что это за собаки на крыше? – спросил сеньор Эдуардо брата Пепе. – Надеюсь, речь не о породе собак! Они последовали за доктором Варгасом в смотровую. Хуана Диего везли на каталке. Лупе залопотала о чем-то, что ее раненый брат не был склонен переводить. Лупе же говорила, что некоторые из «собак крыш» были духами – настоящими призраками собак, которых умышленно мучили и убивали. Собаки-призраки обитают на городских крышах, нападая на невинных людей, потому что самих невинных собак убивали ни за что, и теперь они мстят. Собаки живут на крышах, потому что умеют летать; потому что они теперь собаки-призраки, и больше никто не может причинить им вред. – Это слишком длинный ответ! – заметил Хуану Диего Эдвард Боншоу. – Что она сказала? – Вы правы, это не порода, – единственное, что ответил новому миссионеру Хуан Диего. – В основном это дворняги. В Оахаке много бродячих собак, некоторые из них одичавшие. Они просто бегают по крышам – никто не знает, как собаки туда попадают, – пояснил брат Пепе. – Они не летают, – добавил Хуан Диего, но Лупе продолжала лопотать свое. Теперь они были в смотровой вместе с доктором Варгасом. – А что с тобой случилось? – спросил доктор Варгас у непонятно что лопочущей девочки. – Просто успокойся и говори медленно, чтобы я тебя понял. – Это я пациент – она просто моя сестра, – сказал Хуан Диего молодому доктору. Возможно, Варгас просто не заметил каталку. Брат Пепе успел объяснить доктору Варгасу, что тот раньше уже осматривал этих детей, но у Варгаса проходило перед глазами слишком много пациентов – ему было непросто всех запомнить. А боль Хуана Диего утихла, на какой-то момент он перестал стонать. Доктор Варгас был молод и красив; от него исходила аура неумеренного величия, что иногда объясняется успешной карьерой. Он привык к тому, что всегда прав. Чья-то некомпетентность легко выводила Варгаса из себя, хотя впечатлительный молодой человек слишком уж быстро высказывал свое мнение о людях, которых видел впервые в жизни. Все знали, что доктор Варгас был самым признанным хирургом-ортопедом в Оахаке; калеки были его специальностью – и кто еще заботился, как он, о детях-калеках? И все же Варгас не умел правильно с ними общаться. Дети обижались на него, потому что Варгас не помнил, кто есть кто; взрослые считали его высокомерным. – Так это ты пациент, – сказал доктор Варгас Хуану Диего. – Расскажи мне о себе. Только не о том, что касается детей свалки. Я понял, откуда ты, по запаху, я знаю о basurero. Я имею в виду – расскажи о том, что касается твоей ноги, просто расскажи мне о ней. – То, что касается моей ноги, касается и ребенка со свалки, – сказал Хуан Диего доктору. – Грузовик в Герреро с грузом меди из basurero переехал мою ногу – с тяжелым грузом. Иногда Лупе говорила как по пунктам; это был один из таких случаев. – Первое: этот доктор – грустный лох, – начала ясновидящая девочка. – Второе: ему стыдно, что он жив. Третье: он считает, что должен был умереть. Четвертое: он собирается сказать, что тебе нужен рентген, но он просто тянет время – он уже знает, что не сможет исправить твою ногу. – Звучит немного похоже на язык сапотеков или миштеков, но это не так, – заявил доктор Варгас; он не спрашивал Хуана Диего, что сказала его сестра, но (как и все остальные) Хуан Диего недолюбливал молодого доктора, поэтому решил передать ему все, что произнесла Лупе. – Она все это сказала? – спросил Варгас. – Обычно она права насчет прошлого, – сказал Хуан Диего. – Будущее она читает не так точно. – Тебе действительно нужен рентген; я, вероятно, не смогу исправить твою ногу, но я сначала должен сделать рентген, прежде чем дать окончательный ответ, – сказал доктор Варгас. – Ты привел нашего друга-иезуита, надеясь на Божью помощь? – спросил доктор, кивая на брата Пепе. (В Оахаке все знали Пепе; почти столько же людей слышали и о докторе Варгасе.) – Моя мама – уборщица у иезуитов, – сообщил Хуан Диего Варгасу. Затем мальчик кивнул на Риверу. – А это тот, кто за нами присматривает. El jefe… – хотел продолжать мальчик, но Ривера перебил его. – Я вел тот грузовик, – с виноватым видом сказал хозяин свалки. Лупе принялась в который раз рассказывать о разбитом боковом зеркале, но Хуан Диего не потрудился это переводить. Вдобавок Лупе уже пошла дальше, сообщив новые детали относительно того, почему доктор Варгас такой грустный лох. – Варгас напился и проспал свой самолет. Он опоздал и не отправился в путешествие вместе со своей семьей. Дурацкий самолет разбился. На борту были его родители, его сестра с мужем и двумя детьми. Все погибли! – крикнула Лупе. – Варгас все это проспал, – добавила она. – Какой напряженный голос, – сказал Варгас Хуану Диего. – Мне нужно проверить ее горло. Возможно, дело в голосовых связках. Хуан Диего сказал доктору Варгасу, что сожалеет об авиакатастрофе, в которой погибла вся семья молодого врача. – Это она тебе сказала? – спросил Варгас мальчика. Лупе не переставала лопотать: дескать, Варгас унаследовал дом своих родителей и все их имущество. Его родители были «очень набожны»; долгое время причиной семейных трений было то, что Варгас «не набожен». Теперь молодой доктор был «менее набожен», сказала Лупе. – Послушай, Лупе, как он может быть «менее набожен», когда он не был «набожен»? – спросил Хуан Диего сестру. Но девочка только пожала плечами. Ей становилось известно лишь что-то конкретное – сообщения приходили к ней, как правило, без объяснений. «Я просто говорю тебе то, что мне ясно, – всегда говорила Лупе. – Не спрашивай меня, что это значит». – Подожди, подожди, подожди! – встрял в разговор Эдвард Боншоу. – Кто не был набожен и стал менее набожным? Я знаю этот синдром, – сказал Эдвард Хуану Диего. Хуан Диего передал по-английски сеньору Эдуардо все, что Лупе сообщила ему о докторе Варгасе; даже брат Пепе не знал полностью данной истории. Все это время Варгас продолжал осматривать сломанную и искореженную ногу мальчика. Хуану Диего стал отчасти нравиться доктор Варгас; раздражающая способность Лупе угадывать прошлое незнакомого человека (и в меньшей степени его будущее) помогала Хуану Диего отвлечься от боли, и мальчик оценил, как Варгас воспользовался этим, чтобы осмотреть его. – Где ребенок свалки учится английскому? – спросил по-английски доктор Варгас брата Пепе. – Ваш английский не так хорош, Пепе, но я полагаю, что это вы приложили руку к обучению мальчика. – Он научился сам, Варгас; говорит, понимает, читает, – ответил Пепе. – Это дар, который нужно пестовать, Хуан Диего, – сказал Эдвард Боншоу мальчику. – Я очень сожалею о вашей семейной трагедии, доктор Варгас, – добавил сеньор Эдуардо. – Я кое-что знаю о семейных невзгодах… – Кто этот гринго? – резко спросил по-испански Варгас у Хуана Диего. – El hombre papagayo, – сказала Лупе. («Человек-попугай».) Хуан Диего расшифровал это для Варгаса. – Эдвард – наш новый учитель, – объяснил брат Пепе доктору Варгасу. – Из Айовы, – добавил он. – Эдуардо, – сказал Эдвард Боншоу; айовец протянул руку Варгасу и только тогда увидел резиновые перчатки на руках доктора – перчатки были испачканы кровью из нелепо сплющенной ноги мальчика. – Вы уверены, что он не с Гавайев, Пепе? – спросил Варгас. (Невозможно было не заметить горластых попугаев на гавайской рубашке нового миссионера.) – Уверен, как и вы, доктор Варгас, – начал Эдвард Боншоу, резонно передумав пожимать руку молодому доктору. – Хотя мою веру одолевали сомнения. – У меня никогда не было веры – следовательно, никаких сомнений, – ответил Варгас; его английский был комковатый, но правильный, – в нем не было ничего сомнительного. – Вот что мне нравится в рентгеновских лучах, Хуан Диего, – продолжал доктор Варгас на своем вполне толковом английском. – Они не религиозны – на самом деле рентгеновские лучи отнюдь не так двусмысленны, как многие элементы, которые я могу себе представить в данный момент. Ты являешься ко мне раненый и с двумя иезуитами. С тобой твоя прорицательница-сестра, которая – как ты сам говоришь – более права насчет прошлого, чем насчет будущего. Приходит твой уважаемый шеф – хозяин свалки, который присматривает за тобой и тебя переезжает. – (К счастью для Риверы, свое мнение Варгас высказал на английском, а не на испанском, потому что и без того самочувствие Риверы из-за этой беды было достаточно скверным.) – И то, что рентгеновские лучи покажут нам, – это пределы того, что можно сделать для твоей ноги. Я говорю с медицинской точки зрения, Эдвард, – сделав паузу, сказал Варгас, посмотрев не только на Эдварда Боншоу, но и на брата Пепе. – Что касается Божьей помощи, то я оставляю ее вам, иезуитам. – Эдуардо, – поправил Эдвард Боншоу доктора Варгаса. У отца сеньора Эдуардо, Грэма (убийцы собаки), второе имя было Эдвард – это было веской причиной, почему Эдвард Боншоу предпочитал зваться Эдуардо, что очень нравилось и Хуану Диего. Варгас выдал экспромт брату Пепе – на этот раз по-испански: – Эти дети свалки живут в Герреро, и их мать убирает в храме Общества Иисуса – как это по-иезуитски! И полагаю, что она также убирает в «Niños Perdidos»? – Sí, в детском приюте тоже, – ответил Пепе. Хуан Диего был на грани того, чтобы сказать Варгасу, что Эсперанса, его мать, не только уборщица, но то, чем еще занята Эсперанса, было сомнительно (в лучшем случае), а мальчик знал, какого низкого мнения молодой доктор о сомнительном. – Где сейчас твоя мать? – спросил доктор Варгас. – Она сейчас наверняка не занята уборкой. – Она в храме, молится за меня, – сказал Хуан Диего. – Давайте сделаем рентген, давайте двигаться дальше, – предложил доктор Варгас; было видно, что ему пришлось сдержаться от непочтительного комментария по поводу силы молитвы. – Спасибо, Варгас, – сказал брат Пепе; он говорил с такой нехарактерной для него неискренностью, что все посмотрели на него – даже Эдвард Боншоу, который совсем недавно познакомился с ним. – Спасибо, что вы прилагаете такие усилия, чтобы уберечь нас от вашего стойкого атеизма, – добавил Пепе. – Я вас и берегу, Пепе, – ответил ему Варгас. – Безусловно, отсутствие веры – это ваше личное дело, доктор Варгас, – сказал Эдвард Боншоу. – Но, может быть, сейчас не лучшее время для этого – ради мальчика, – добавил новый миссионер, считавший отсутствие у кого-либо веры своим личным делом. – О’кей, сеньор Эдуардо, – сказал Хуан Диего айовцу на своем почти идеальном английском. – Я тоже не очень-то верующий – я не намного более верующий, чем доктор Варгас. Но Хуан Диего был более верующим, чем полагал. У него были сомнения насчет церкви – в том числе насчет взаимоотношений местных Дев, – но чудеса интриговали его. Он был открыт для чудес. – Не говори так, Хуан Диего, ты слишком молод, чтобы отказываться от веры, – сказал Эдвард. – Ради мальчика, – сказал Варгас на своем комковато звучащем английском, – возможно, сейчас лучше положиться на реальность, чем на веру. – Лично я не знаю, во что верить, – начала Лупе, не обращая внимания на то, понимает ли ее хоть кто-нибудь. – Я хочу верить в Деву Гваделупскую, но только посмотрите, как она позволяет помыкать собой, – посмотрите, как Дева Мария манипулирует ею! Как можно доверять Гваделупке, когда она позволяет Марии-монстру быть ее хозяйкой? – Гваделупка позволяет Марии топтать ее, Лупе, – сказал Хуан Диего. – Эй! Стоп! Не говори так! – воскликнул Эдвард Боншоу. – Ты слишком молод, чтобы быть циничным. – (Когда речь шла о религии, новый миссионер понимал испанский лучше, чем могло показаться поначалу.) – Давайте сделаем рентген, Эдуардо, – сказал доктор Варгас. – Давайте двигаться дальше. Эти дети живут в Герреро и работают на свалке, пока их мать убирает за вами. Разве это не цинизм? – Давайте двигаться дальше, Варгас, – сказал брат Пепе. – Давайте сделаем рентген.