Быстро подойдя к двери, я заперла ее и допила теплое молоко. Однако это не помогло. Прошло уже больше часа, а мне никак не удавалось заснуть, но по крайней мере плача и стонов я больше не слышала. Глава седьмая Снаружи уже занимался серый рассвет, и я довольно долго стояла у окна, наблюдая, как поднимающийся с моря туман наползает на павильон, пока тот совершенно не скрылся из виду. И все же усталость заставила меня лечь в постель. Заснула я с зажженным светом и, проснувшись, увидела, что он все еще горит. Туман так и не развеялся, и из окна спальни можно было видеть поднимающиеся с моря испарения. Серая пелена стлалась над заросшим кувшинками прудом, а небольшое белое здание на фоне серого фона выглядело как нарисованное светящимися красками. Немного к северу от павильона выделялся одинокий оголенный старый дуб, скрюченный и искореженный, как будто от постоянно проигрываемой битвы с природой. Вдоль края скалистого обрыва, слегка наклонившись навстречу морскому бризу, двигался высокий худой седовласый мужчина, одетый в комбинезон поверх толстого свитера; его густые волосы развевались на ветру. Остановившись, он некоторое время рассматривал что-то внизу, потом легким шагом подошел к дубу и, воспользовавшись его стволом как укрытием от ветра, раскурил трубку. Без всякого сомнения, это был садовник. Подойдя к пруду, он присел на корточки и начал рвать руками растущую на берегу траву. Время от времени садовник прерывал свое занятие, задумчиво глядя воду; потом достал что-то из нагрудного кармана комбинезона и бросил в пруд. Наконец он встал на ноги, собрал сорванную траву и, окинув взглядом окрестности, скрылся из виду. Я оделась. В комнате было непривычно тепло, в воздухе пахло древесным дымом. Примерно за час до моего пробуждения кто-то развел огонь в камине. Но ведь дверь была заперта. Значит, у кого-то все-таки есть запасной ключ. Какой же смысл тогда закрываться, если дверь можно открыть в любой момент? Я решила при первой же возможности установить на дверь задвижку. Утром коридор, в который выходила дверь моей комнаты, выглядел не таким мрачным, как вчера. На столе под портретом красивой леди, между двумя свечами, стояла ваза с астрами. Ее лицо было, наверное, самым симпатичным из всех остальных лиц, изображенных на портретах. Добрые голубые глаза, светло-рыжие волосы, округлые щеки с ямочками и искренняя улыбка на губах. Полюбовавшись на нее некоторое время, я вышла на балюстраду и спустилась по лестнице в холл. Не зная, где могут находиться остальные обитатели замка, но помня, какая дверь ведет в столовую, я решила посмотреть там. Не найдя никого и задержавшись было перед портретом дяди Алекса, я не выдержала и содрогнувшись отошла, твердо решив, что как только стану хозяйкой Гнезда Ворона, то тут же отправлю портрет на чердак. Подойдя к ведущей на кухню вращающейся двери и немного приотворив ее, я увидела Брендона Трэнта, сидящего за стаканом молока спиной ко мне и глубоко погруженного в свои мысли. Первым моим побуждением было попытаться наладить с ним контакт в теперешних, более подходящих обстоятельствах. Мне почему-то казалось, что Трэнт не так уж плох, как показался на первый взгляд. Слишком уж он хрупок, чтобы являть собой воплощение зла. Я уже твердо решила войти и поговорить с ним, как из кладовки в кухню ворвалась миссис Грегстон с полной охапкой овощей в руках. Мне ничего не оставалось, как войти внутрь. — А вот и наша красавица мисс Блейк, — просияла миссис Грегстон при виде меня. — Вы пропустили общий завтрак, но еще успеете испортить себе аппетит за обедом с ними. Что я могу вам предложить, дорогая? При виде меня Брендон Трэнт торопливо допил свое молоко и, встав из-за стола, молча вышел из кухни. — Не обращайте на него внимания, — покачав головой, сказала миссис Грегстон после его ухода. — Он бывает немного странноват… О, я вовсе не хочу сказать о нем ничего плохого, он был очень хорош с вашем дядей, и Алекс, то есть мистер Блейк, доверял ему безраздельно. — Что вы говорите? — удивилась я. — О, ничего особенного. Не обращайте на меня внимания, дорогая, я сова и по утрам всегда немного не в своей тарелке, — с широкой улыбкой ответила миссис Грегстон, наливая мне стакан апельсинового сока. — В пору беззаботной юности я была очень жизнерадостной девушкой, выступала на сцене мюзик-холла, правда только в кордебалете, и многие джентльмены, стремившиеся к приятному времяпрепровождению, искали моей компании. — Она довольно рассмеялась и протянула мне стакан. — Да, я была молода, жизнерадостна и жила очень весело. В этом ведь нет ничего плохого, не правда ли? — Выражение ее лица изменилось. — Но все это давно позади. Однако я ничего не забыла. Накрыть вам в столовой? — Нет-нет, — запротестовала я. — Я предпочла бы поесть на кухне. Здесь гораздо теплее и более непринужденная обстановка. Миссис Грегстон рассмеялась, но вскоре веселое выражение на ее лице сменилось на озабоченное. Мне показалось, что она собирается что-то сказать мне, но в этот момент дверь открылась и вошла Зенит, выглядевшая как всегда превосходно. — Вера, дорогая, что вы делаете на кухне? — Зенит была сама любезность. — Полагаю, мы должны были разбудить вас к завтраку, но мужчины торопились. Они хотели выйти пораньше. Миссис Грегстон нахмурилась и бросила на меня многозначительный взгляд. — А куда они пошли? — спросила я. — Поехали в деревню за кое-какими покупками, — объяснила Зенит. — Кажется, они собираются в уик-энд поохотиться на куропаток. Сквайр, как и следовало ожидать, забыл захватить с собой ружье и другие охотничьи принадлежности. Бедняга такой забывчивый. Хотя я и настояла на том, чтобы остаться на кухне, Зенит не ушла и попросила себе чашку чая. В те моменты, когда кузина не могла ее видеть, миссис Грегстон продолжала кидать на меня странные взгляды, как будто пытаясь предостеречь. Зенит, однако, не обращая внимания на кухарку и непрестанно куря, болтала о новейшей моде и об одежде, которую, по ее мнению, мне следовало бы носить. После завтрака я попросила ее показать мне дом. Она несколько замешкалась, но потом громко рассмеялась. — А почему бы и нет? На стене кухни висел телефонный аппарат, и я заявила, что перед нашей экскурсией хотела бы позвонить доктору Клайду Уолтерсу, потому что оставила свой кейс в его машине. — А я и не знала, что у вас в Ветшире есть знакомые, — сказала Зенит, недоуменно подняв брови. Я объяснила, что доктор Уолтерс подвез меня со станции, потому что Брендона Трэнта там не оказалось. Покосившись на миссис Грегстон, Зенит предложила мне позвонить из столовой и вызвалась помочь набрать номер, потому что, как оказалось, английская система отличается от американской. Я с охотой приняла ее помощь, но мы так и не смогли дозвониться до Клайда. — Ладно, в конце концов, это не так уж важно, — сказала я. Весело рассмеявшись, Зенит взяла меня за руку и повела показывать первый этаж. Главная гостиная располагалась прямо напротив столовой. Она оказалась огромной, с гигантским камином и богатой мебелью. Комната была выдержана в викторианском стиле, и Зенит объяснила, что бабушка велела заново ее отделать, когда мой отец и дядя Алекс были еще мальчиками. За гостиной располагался кабинет дедушки. Стены его были обиты деревянными панелями, а на окнах висели тяжелые шторы из золотистой парчи. На стене висел портрет. Дед оказался симпатичным человеком, и я обнаружила, что мой отец очень похож на него. В кабинете держался стойкий запах дерева и табака; это было единственное место, где бабушка позволяла ему курить, и он, очевидно, проводил здесь большую часть времени. Кабинет дяди Алекса был наверху. Из кабинета можно было попасть на террасу, огромную, как теннисный корт. С восточной и западной сторон ее были посажены два ряда стройных кипарисов, служащих защитой от ветра. Параллельно рядам деревьев стояли несколько статуй, изображающих греческих богов. Зенит сказала, что Алекс установил их здесь после бабушкиной смерти. Восточное крыло дома отводилось под кладовые и квартиры для слуг, хотя сейчас там жил только Брендон Трэнт, поскольку Стелла Комсток, которая в сущности являлась простой уборщицей, жила в деревне. Очевидно, у нее были на то свои причины. Вернувшись обратно в центральный холл, мы собрались было подняться наверх, как появился Брендон Трэнт с известием, что Зенит зовут к телефону. Она извинилась и ушла, но Брендон остался и, приветливо улыбнувшись, выразил надежду, что мне здесь понравилось. Потом, словно спохватившись, он взбежал по лестнице и скрылся из виду. Обойдя большой холл, я полюбовалась его богатым убранством, в особенности гигантской центральной люстрой. Когда стало ясно, что Зенит не собирается возвращаться, мне пришло в голову побродить по усадьбе и оглядеться вокруг. Особенно меня интересовал павильон, и, желая осмотреть его повнимательнее, я направилась туда. Солнце уже начало пригревать сквозь туман, и стало тепло, если не считать порывов холодного ветра с моря, но я предусмотрительно надела довольно теплый свитер, так что замерзнуть не боялась. На пути к павильону мне повстречался садовник, вскапывающий и удобряющий круглую клумбу с кустами роз. Листья на кустах еще не опали, но для цветов было уже поздно. — Здравствуйте, — сказала я, но он никак не прореагировал на мое приветствие. Чуть позже, заметив мое присутствие, он встрепенулся. Длинное лицо садовника с впалыми щеками и выдающимся вперед острым подбородком выглядело обветренным и загорелым от постоянного пребывания на свежем воздухе. У него были серые глаза и большие, огрубевшие от работы руки. В зубах садовник держал незажженную курительную трубку, и, вынув ее, он попытался улыбнуться. — Как поживаете? — спросила я. Садовник потер руками лицо, и я заметила, что нос у него слегка искривлен, как будто некогда был сломан. — Отличный денек, не правда ли? Вы ведь мисс Блейк? — спросил он. Я ответила утвердительно. — Я не могу вас слышать. — Голос садовника звучал необычно громко и хрипло. — Не слышу, совсем ничего не слышу. Я кивнула. — Я так и думал. В вас заметно фамильное сходство. Значит, вы дочь Ларри. Я знаю Блейков уже много лет, — продолжил он. — Ларри и я были когда-то хорошими друзьями. Жаль, что он уехал в Америку… Если бы только не та ужасная ссора… — Какая ссора? — поинтересовалась я, но садовник меня не услышал. — Сейчас самое время обрезать розы, — авторитетно заявил он. — Алекс любил розы. Это были его любимые цветы. А вы любите розы? Я опять кивнула. — Как-нибудь вы должны посмотреть оранжерею и теплицу. Меня зовут Улисс Грегстон, если хотите знать. Не слышу ни звука, так что, если вам придет в голову со мной пообщаться, придется только слушать. — Заразительно рассмеявшись, Улисс вернулся к своим удобрениям. — Моя жена кухарка. Я понаблюдала за ним несколько минут. Хотелось бы кое-что у него спросить, но ясно было, что это бесполезно. Наконец я двинулась мимо дуба к павильону. Среди почти закрывающих поверхность пруда зеленых листьев под теплыми лучами солнца раскрылись две лилии. Можно было видеть плавающих в воде рыб; наверное, этим утром мистер Грегстон кормил их. Обойдя павильон вокруг, я представила себе, как здесь чудесно летом. О скалы с мерным громким шумом разбивались волны. Подойдя к краю обрыва, я заглянула вниз. Почти отвесный тридцатиметровый обрыв спускался едва ли не к самой кромке воды, оставляя лишь узкую песчаную полосу, вероятно служившую в хорошую летнюю погоду обитателям Гнезда Ворона прекрасным пляжем. Дул сильный ветер, развевавший мою одежду и волосы и едва не сбивавший меня с ног. Теперь я понимала, почему особняк назвали Домом на семи ветрах. Накатывающиеся на берег волны кружились и разбивались о скалы и откатывались, оставляя за собой большие шапки пены. Я была просто загипнотизирована этим зрелищем. Внезапно грохочущий рев прибоя показался мне похожим на человеческий смех, а точнее, на тот хохот, который я слышала сегодня ночью. Охваченная мистическим ужасом, я обернулась, чтобы посмотреть, не смеется ли это мистер Грегстон, и обнаружила, что он уже ушел. Чем дольше я стояла, наблюдая за яростью прибоя, тем громче становился смех. Ветер дул с прежней силой, и мне начало казаться, что с каждой приближающейся к берегу волной уровень моря поднимается все выше и выше. Чтобы не видеть этого, я прикрыла глаза рукой, но какая-то непреодолимая сила заставила меня как зачарованную смотреть вниз. Смех утих. Раздался крик чайки, потом второй. Внезапно в воздух поднялось сразу множество птиц, как будто их принесла с собой очередная волна. Сделав несколько кругов, они уселись на скалу. Потеряв счет времени, я следила за их полетом как загипнотизированная. Неожиданно в какой-то момент, внезапно обнаружив, что стою на самом краю обрыва, я пошатнулась и потеряла равновесие, словно кто-то меня толкнул, но успела отступить на шаг, закинув руки вверх. Чувствуя, что ноги подгибаются, я начала падать назад и вдруг, к своему ужасу, почувствовала на своих плечах две крепкие руки. Глава восьмая