– К великому сожалению, немцы владели единственным и настоящим. – Как?! – Его спасти не успели. Оно всё время находилось на виду. Кончилось тем, что немцы непоправимо испортили Копьё. Они ведь не однажды пытались его «перенастроить». Всякий раз – сшибка собственной силы Копья и силы, с помощью которой немцы попытались его подчинить. К тому моменту, когда тебя подключили к исследованиям, Копьё было уже выжжено и, фактически, перестало существовать как артефакт. До чего жаль, что я не знакома с этим человеком в жизни! Может, стоило бы рассказать ему то, что выяснила у него же во взаимном трансе? – Даже не думай! – предупредил собеседник. – А то как бы я не упёк тебя в психбольницу. А почему бы мне не узнать у него про Женьку? Как я сразу не сообразила? – Скажите, Женя жива? Что с ней? – Жива, у неё всё хорошо. Вот я вас и поймала, товарищ магистр! Вы прекрасно знакомы не только со мной, но и с Женькой. И я догадываюсь, каким образом. – Евгения включена в интересный проект – на острие прогресса. Работает вашими методами. Между прочим, и Ольга Семёновна там. Этак через годик услышишь удивительное сообщение. Оно буквально мир перевернёт. Хорошее, не бойся… Последняя, по-настоящему хорошая новость в этом столетии… Тогда вспомни наш разговор и порадуйся за Женю. – Я уже рада, что хоть кто-то счастлив! – Ну-ну, не всё так трагично, как представляет Лидия. Личного счастья и локальных успехов никто не отменял даже для неё. Мысли теснились в голове, перебивая друг друга. Выяснить, что происходит с Лидой, и попросить для неё помощи. Узнать о судьбе Маргариты Андреевны. А Игорь? Как я могла забыть об Игоре?! Где он? Как он? Катя давным-давно пропала из виду, и Сима тоже. Наверняка кто только из них имел возможность, тот искал меня, но я сменила домашний адрес и работу. Как найти человека в миллионном городе, если не знаешь фамилии? А мы знали друг друга только по вымышленным именам. Фамилии-псевдонимы у нас тоже были, но – для документов, а не для обращения друг к другу. Лида права: разбросала нас жизнь, разъединила, разорвала по живому… Если Магистр вхож в пространство между мирами, может быть, он встречается там с Николаем Ивановичем. Вот бы помог мне повидать его ещё разок! Пока я мешкала, мечась от одного вопроса к другому, мой собеседник поднял руку и положил бесплотную ладонь на мою макушку. Я почтительно замерла, пока золотистая энергия разбегалась тысячами ручейков внутри головы. – Дела неважно. Поражение и на тонком плане глубокое. Память сразу не вернётся. Жаль, что Лиду… поторопили, – резюмировал магистр. – Но другого шанса могло не представиться. Если бы не Лидия, я не достучался бы до тебя даже в твоём сегодняшнем забытьи. Твоя задача на ближайшие годы – вспоминать. Без памяти не вернёшь сознание в полном объёме. – А способности? Магистр не отвечал. Он снял руку с моей головы. – Зарисуй символ, чтобы первое время был перед глазами! – потребовал собеседник и добавил: – Как можно точнее! – Но как? Я и рукой не шевельну! Душа моя свободно стояла посреди комнаты перед духом Великого магистра. Она могла беседовать и двигаться. Могла бы взять тонкое тело карандаша и начертать им узор на тонком теле бумаги. Но в физически плотном мире этот узор не проявится. – Надо приложить усилие, – настаивал магистр. – Тогда я проснусь. – Так проснись! Возражать было бесполезно: он ясно дал понять, что разговор окончен. Я сосредоточилась на рисунке и заставила себя вернуться в физическое тело. Знакомое ощущение трения, неприятной щекотки по всему организму – и я очнулась. Простой рисунок стоял перед глазами. Я бросилась за карандашом и бумагой. За это время мысленный образ поблёк. Всё же я успела нарисовать простую картинку. Только вот не уверена, верно ли расположила кружок. Может, надо было с другой стороны? Я перевернула бумагу и нарисовала второй вариант. Сравнила. Всё-таки первый нравился мне больше, и я отметила его галочкой, но решила оставить, на всякий случай, оба: какой-нибудь да сработает, если опять забудусь. Собственно говоря, я уже начала теряться и путаться в мыслях. Осталась только уверенность, что прожила куда более сложную и насыщенную жизнь, чем считала до сих пор. А раз уж так, то эту забытую мою жизнь надо обязательно припомнить… Как вышло, что я так много забыла? Не знаю, как со мной, но вот как с Геной было: тяжёлая контузия – и человек остался вроде тот же, но порой забывается и творит такое… Зачем ворошить прошлое? Но я ведь, наверное, училась, приобретала знания. Если вспомню, то стану значительно умнее и смогу поступить в университет. Мне не поздно: мне ещё далеко до тридцати пяти! Вспомню родных и друзей и, может быть, смогу их отыскать. С чего я всё это взяла? Мне Лида посоветовала – моя добрая, заботливая, незаменимая старшая подруга, которая теперь живёт в далёкой, чужой стране. Лида – мастер медитации – дала мне вот эту картинку, чтобы я могла сосредотачивать на ней своё внимание – тогда вспоминание пойдёт бодрей. Я сложила листок, бережно пристроила его в сумочке так, чтобы не выронить и наверняка заметить. Справившись с главной задачей, я присела к столу в приёмной, на котором лежала раскрытая папка с секретными документами. Попыталась сообразить, что же делать теперь мне с этой папкой, но не смогла. От напряжения и растерянности меня отчаянно потянуло в сон – просто невозможно сопротивляться! Я уронила руки на папку, голову – на руки. Проснулась я часа за два до начала рабочего дня. Заработалась допоздна, не рискнула по ночному времени идти домой, уснула на рабочем месте – с кем не бывало? Я удивилась: зачем вообще достала вчера эти бумаги? Они мне вовсе не нужны. Что-то спутала от усталости. Я убрала папку на место, умылась ледяной водой и крепко потёрла лицо, привела себя в порядок и даже успела выпить крепкого, горячего чаю с галетами. Любимый кофе был, увы, недоступен: он ждёт дома, и я обязательно попью его вечером, раз уж утром не сложилось. – Как вчера поработалось? Закончили обзор? – поинтересовался Фёдор Анатольевич как ни в чём не бывало. Мне положено быть на службе раньше начальника, и он не знал, что я провела ночь на рабочем месте. Я слегка позёвывала, но чувствовала себя в целом бодро. Днём заглянул товарищ Ясеновый. Вот кто имел измочаленный вид! Его правильные, сильные черты заострились и потеряли чёткость; он осунулся и сутулился, вопреки привычной военной выправке. На меня глянули в упор воспалённые до красноты глаза. – Здравствуйте, Тая! Как правило, он шутливо говорил «милая Тая». Но не в этот раз. Ясеновый улыбнулся мне немного вымученно, а потом сделал то, чего никогда не делал прежде, даже шутя: взял обе моих ладони в свои и, галантно склонившись, поцеловал сначала одну, потом – другую. После этого он зашёл в кабинет моего начальника и, что называется, «засвидетельствовав почтение», удалился. Итак, после долгого перерыва вернувшись в строй, хотя и с «чёрного хода», я сразу провалила серьёзную операцию, что, впрочем, пошло на пользу всем добрым людям. На этом моя карьера в органах разведки была окончательно загублена, о чём я и не догадывалась. Когда я пришла домой спустя полтора суток, проведённых на работе, в голове сонно мутилось. Я привычным движением открыла сумочку, чтобы достать ключи, и нащупала рядом с ними аккуратно сложенный лист бумаги. Развернув, с удивлением увидела на нём небольшой рисунок карандашом, простой и бессмысленный. Зачем я положила этот листок в сумку, разбираться не хотелось. Я стала его заторможенно складывать, чтобы пихнуть обратно. Что за наваждение?! И с обратной стороны тот же непонятный рисунок! Непонятный. Но едва взглянула на него, мой внутренний мир озарился пониманием и преобразился! Сумбурно, вразнобой, теснясь и перебивая друг друга, в сознании мелькали сцены из моей прежней жизни. Вспоминались важные события и второстепенные, вставали перед мысленным взором люди, которые были мне дороги когда-то, а потом – забыты. С той удивительной ночи, когда мне явился Великий магистр ордена тамплиеров и сорвал слив информации, организованный в современной реальности им же самим или его коллегами, вся моя жизнь переменилась. В ней появились смысл и конкретная цель, и из неё совершенно исчезло свободное время. Сперва я вспоминала без разбору всё, что приходило на ум. Натыкаясь на препятствия, противоречия, неясности, я бросала одно событие и мысленно переходила к другому. Я забросила прогулки, перестала ходить в кино и на концерты, обязательный просмотр соседского телевизора превратился из приятного развлечения в пытку… Соседи-пенсионеры, как на грех, без памяти увлеклись телевидением и стали регулярно звать меня смотреть передачи: они не оставляли надежды как-то меня расшевелить… Так продолжается по сей день: соседи упорно стараются приохотить меня к телевидению. От всех этих приглашений можно увернуться раз и навсегда, если купить себе телевизор. Возможность такая у меня есть: кое-какие деньги сами собой откладываются, ведь мне не на кого тратить, кроме себя. Но смысла нет. Придётся же тогда и включать его, и обсуждать с соседями увиденное. Запоминать шутки из юмористических передач и пересказывать их друг другу. Сравнивать голоса новых певцов… Ну вот, пожалуй, единственное, что я по-прежнему люблю смотреть, – это концерты, где поют много новых хороших песен… Как бы то ни было, телевизора у меня нет по сей день, и соседи по сей день зовут смотреть самое интересное. Но теперь я научилась уже как-то лавировать между их интересом и собственным, чтобы не выглядеть совсем уж отшельницей и всё же выкроить свободное время. Однако поначалу просмотры, занимавшие почти всё свободное время, подавляли первые признаки прояснения сознания. Я чувствовала, что должна остаться наедине со своими мыслями, но не находила весомых причин, чтобы сделать это. Противоречий и запечатанных событий, содержание которых я не могла вскрыть, накопилось так много, что я перестала что-либо понимать. Кем же я была? Чем занималась? И как стала той, кто я есть теперь? Однажды, устав и разуверившись в возможности чуда, я отправилась гулять и сразу встретила на Гоголевском бульваре ту симпатичную черноглазую девчонку, за которой наблюдала с её младенчества. Девчонка выросла, уже вовсю щеголяла в пионерском галстуке, верховодила мальчишками и задирала нос – та ещё воображала! Сейчас она была вместе с родителями и ещё несколькими нарядно одетыми людьми – наверное, друзьями семьи. Все оживлённо и весело обсуждали планы на будущее лето: переезд детей на дачу к родственникам, совместную поездку к морю, предстоящие дни рождения. Потом в руках у отца, к слову, уже полковника, обнаружился фотоаппарат, которого я не заметила прежде, и он стал выстраивать компанию так, чтобы получились хорошие снимки. Так много солнца было на улице, такой приветливой радостью светились эти люди, что мне опять до спазма захотелось стать частью этой маленькой семьи. Вдруг я поняла со всей отчётливостью, кого девчушка, которую я про себя привыкла называть «пыней», напоминала мне с самого своего рождения. Мою мать! Вот так причудливо играет порой воображение: в ребёнке видишь взрослого человека, давно ушедшего в мир иной. – Давайте прощаться, милая Тая! Ясеновый смотрел мне в лицо, как обычно, сверху вниз, с обычной иронией и совершенно новой пронзительной горечью, которой он даже не пытался скрыть. Впервые в жизни я видела этого сильного человека в настроении, которое называется «хоть в петлю». Очередная волна сокращений накрыла капитана первого ранга, моего надёжного друга, и отправила ко дну. Ему оставалось шесть лет до отставки. Думаю, ему не забыли косвенного участия в многоходовой интриге, хотя и не сумели поймать его на этом «за руку». Сократили многих – без пенсии, без трудоустройства. Ясеновый имел два высших образования, глубокие знания во многих областях, обладал острым и гибким умом, то есть имел значительно больше шансов найти новую достойную работу, чем сотни тысяч его товарищей по несчастью. Но никогда уже не будет у него работы, которая бы так захватывала и увлекала, как прежняя, важнее и сложнее которой он ничего не знал на свете. Три минуты назад он, не скрываясь и ни от чего уже не оберегаясь, громко, ожесточённо говорил моему начальнику при открытой двери кабинета: – Всё, что сделали, пойдёт псу под хвост! Профукали… – Он всё-таки понизил голос, и я не разобрала следующего слова. – И остальное профукают. Фёдор Анатольевич отвечал тихо, примирительным тоном. Его слов не было слышно. А Ясеновый возражал в полный голос: – Да хорошие, кто говорит, что плохие?! Отличные кадры, золотые ребята! Но они не удержат. Двадцать пять часов в сутки, здоровье положат, а не удержат! Ты ж знаешь нашу кухню, ты ж понимаешь, что тут нужны рабочие руки – люди, люди! Всё к чёртовой матери законсервировать и то не успел, не дали! Ругаясь, Ясеновый ни разу не употребил матерного слова. Из-за этого, из-за этой его привычной сдержанности, мне было его особенно жалко – настолько, насколько позволяли всё ещё заторможенные чувства. Теперь Ясеновый смотрел в моё лицо, утратив всякий боевой задор. Мало того, что терял службу, которой отдана вся жизнь, и любимую работу. Ещё он терял возможность видеть женщину, которая все эти годы была для него «окошком в другой мир»… Я не сама сочинила себе такую лестную характеристику! Это – тоже фрагмент услышанного сквозь приоткрытую дверь разговора, только гораздо более раннего. Дверь приоткрылась из-за сквозняка, никто из нас не заметил, вот я и услышала. Сначала – тихо, сочувственно – то ли вопрос, то ли утверждение Фёдора Анатольевича: – …Только мучаешь себя… Зачем… сидишь… Ну, сцепи зубы и пройди мимо… Потом – ответ Ясенового и короткий спор. – Никакого мучения. – Будешь рассказывать! А то я не вижу твоих глаз…