– Тась, хочешь – обижайся, хочешь – нет, но я теперь такая. Я тихо и аккуратно, чтобы не выдать «в эфир», подумала, что не резон обижаться на человека, которого я практически не знаю. И ещё: а не пора ли спасать саму Лиду? Как только восстановлюсь хоть отчасти, поищу способ изучить поближе старую подругу и помочь ей при необходимости. – Вернёмся к делу. Направить тебя сюда – это была целая операция, большая и сложная. Сама понимаешь. В Москве она имеет своё прикрытие, свой предлог… То есть это не просто предлог. Важное, нужное, серьёзное дело. Запланирован слив информации… Я уже забыла, ты в курсе, что это такое? – Догадываюсь, но и только. – Хорошо. «Сливается» небольшое количество подлинной информации, чтобы подтвердить масштабную дезу, которую гонят вражеской разведке. Задуман маленький слив, но для этого выстраивается целая цепочка, в которой и я, и ты – звенья. – Лидок, а ты уверена, что не вляпалась во что-то… Подруга нетерпеливо перебила: – За операцию отвечает мой непосредственный руководитель. И всё это было оговорено в общих чертах тринадцать лет назад. По моей, между прочим, инициативе. Тревога за неё у меня почему-то возрастала, хотя с этим сливом, похоже, было всё чисто. – Ладно. Инструкции ты дашь или в Москве? – В Москве. Я не знаю подробностей. К тебе подойдёт человек – сам… Лида передала мне дальний и ближний опознавательные знаки. – Пароль не потребуется. Значит, так. Если будешь в сознании – просто выслушаешь инструкции и запомнишь. Будешь… как раньше – воспримешь инструкции как внушение. Он в любом случае не должен узнать, насколько ты осведомлена. Выполнишь задание под гипнозом. После выполнения тебе передадут символ. – Почему не раньше? – Боятся, как бы ты не «выключилась» в процессе. – Справедливо, не придерёшься… – Я понимаю, как тебе не хочется. Если бы ты знала, как мне это больно! – с горечью пожаловалась Лида. – Сколько я пролила слёз из-за того, что ты перестала быть прежней, что тебе всякий прикажет, а ты и слушаешься… Просто я никак не могу повлиять на это. Я здесь, а они – там, и у них – власть. Вот она – моя Лида, настоящая! Та, которую я знаю, помню и понимаю. Надолго ли выглянула из-под новой, незнакомой личности? – Уже больше трёх лет, как меня «законсервировали», – продолжала Лида тихо и ожесточённо. – Поступил приказ: заморозить все связи и ждать. Я сначала думала: это – чтобы мне внедриться поглубже. Я ж была под дипломатическим прикрытием, а теперь… врастаю. Но, по правде, я сразу почуяла неладное. Сначала не до того было: родила четвёртого. У меня такое тягостное ощущение, что эта консервация – надолго. – Но как же этот слив? И я? – Ради тебя и ради этой информационной операции сделали исключение. По правде: если пройдёт удачно, есть надежда вернуться в строй. Но так, меня сразу инструктировали: едва повстречаюсь с тобой – всё, давай обратно в консерв! – Связано одно с другим или нет, но у нас большие перемены. Ты знаешь? Знаешь про сокращения? – В армии? Слышала. Не знаю масштабов, вообще ничего конкретного. – Первая волна пошла в пятьдесят пятом, до пятьдесят седьмого – пятьдесят восьмого. Говорили – должны сократить на треть, но точно не знаю. Вроде как нам большая армия не нужна, обойдёмся ракетами. Вторая началась вот только что, с января этого года. Поставлена задача сократить на миллион двести. Сокращение коснулось и… Я задумалась: сокращение аппарата разведслужб – секретная информация, которая может быть сообщена сотруднице одной из этих служб, или надо молчать? Никогда я не выбалтывала чужих тайн! С другой стороны, работая вместе во время войны, мы с девчонками не имели тайн друг от друга. Кроме того, я ведь знаю ситуацию только в Главном штабе ВМС. Как быть? – Тася, не мучайся! Я прочитала, можешь не договаривать. Понятно. Значит, шансов на расконсервацию у меня в ближайшие годы, считай, нет… Таська, я сойду с ума! Я схожу с ума без работы! Я удивилась тому отчаянию, что прозвучало в словах подруги. – Ты же днями и ночами занята по горло. Лидок, у тебя любимые дети, муж! Подруга с досадой прикусила губу. – Муж! Жаль, что ты пока не научилась заново читать мысли! А, ладно, скажу: муж – это моя работа. Понимаешь? Та самая, которая законсервирована!!! – А ты – для него? – Выгодная партия: красивая и необычная иностранка с полезными связями в своей великой стране. Тоже работа. – Лидок, но детишки-то свои, родные… – Да… Маргарита Андреевна считала, что всё на свете мертво, если нет любви, – вдруг сказала Лида холодно и жёстко. – Был у меня с ней однажды откровенный разговор… А для меня всё мертво, если нет работы! Конечно, я люблю детей… Я поймана ими! – Ты ведь можешь пойти преподавать медитацию: у тебя диплом. Можешь учить своих детей всему, что умеешь… – …Без нашей работы, Тася! – сказала Лида, будто продолжая прерванную фразу. – Без полноценной нашей работы на всю катушку мне не в радость ни жизнь, ни любовь… У детей нет выраженных способностей, да и не хочу я втягивать их в игру слишком рано: наш опыт, знаешь ли, наводит на размышления… Таська, попомни мои слова: не просто так кто-то или что-то разъединяет нас и выключает по одному! Я снова не могла понять, говорит ли она искренно или плетёт слова, подбираясь к тому, чтобы «выключить» меня, если имеет такое задание. Или тянет время, потому что ей тошно выполнять это задание. Но Лида неожиданно остановилась, повернулась ко мне, порывисто обняла. – Прощай, Таська! Прямо до конца аллеи. Твоя группа там. Тебя ещё не хватились. Я и теперь не уверена: Лида ли сделала это, или это произошло само собой, когда я вышла из её мощного поля. Я утратила полноту и непрерывность самосознания, как только нога моя ступила вон из тенистой аллеи, а в отдалении замаячила группа членов делегации. Уверена я только в одном: Лида искренно заботилась обо мне. Она действовала одновременно и в своих интересах, но не в ущерб моим. Главное: я думаю, она была в большей беде, чем я. Но, увы, не знаю в какой. Вернуть бы хоть частично способности! Тогда позову её мысленно – и разберусь. Вместе во всём разберёмся… Остаться на службе подольше было мне совсем не сложно: срочный, как всегда, реферативный обзор, посвящённый одной узко очерченной теме военно-морской истории, потребовал изучения большого объёма иностранной периодики. Предупредила начальника, что задержусь в секретке, договорилась, что вернусь в приёмную переобуться, взять сумку. И вот, я в приёмной поздним вечером. Стихли последние гулкие шаги в коридоре. Света от уличных фонарей и от не дремлющей проходной вполне хватает, чтобы различать все детали и мелочи знакомого пространства. Моя верная старенькая «Оливетти» матово отблёскивает крутыми боками. Я с нежностью провела по ней рукой. На секунду подумалось, что я, наверное, должна что-то срочное напечатать, раз осталась допоздна. А где же бумаги? В столе? Я уж потянулась было к ящику стола, и тут вспомнила: надо достать бумаги не из стола, а из шкафа в кабинете начальника. В последние пару лет, из-за бесконечных реформ, сокращений, пертурбаций режим секретности перестали соблюдать так неукоснительно, как прежде. Наш исторический отдел чисто формально не принадлежал к числу секретных. Секреты особой важности всё равно хранились отдельно. Фёдор Анатольевич ждал со дня на день досрочного увольнения из-за преклонного возраста. Мне он очень доверял. Так что постепенно перестал, уходя, запирать дверь своего кабинета. Не то чтобы стал работать спустя рукава. Просто… жизнь вокруг стала другой, и мы, замечая это или нет, менялись вместе с ней. В кабинете начальника было темнее, чем в приёмной, так как Фёдор Анатольевич всегда задёргивал вечером шторы. Но я не стала зажигать свет. Я, в общем, знала, где стоит нужная папка, и хорошо представляла её себе – зрительно и на ощупь: тёмно-зелёная, с выпуклым узором в виде гальки, с шелковистыми тесёмками, с аккуратной надписью по корешку синими чернилами. Я сняла папку с полки и вынесла в приёмную. Теперь надо найти в ней те самые списки, которых от меня ждут. Я вынесу под одеждой несколько листов, передам человеку, с которым встречусь в условленном месте, а через полчаса он вернёт мне бумаги, и утром я, придя пораньше, положу их на прежнее место. Всю последовательность действий я помнила очень ясно. Другое дело, что совершенно не понимала и не задумывалась, с какой целью должна всё это проделать. Папка, раскрытая, лежала передо мной на журнальном столике. Я в третий раз скрупулёзно, страница за страницей листала бумаги, но не находила ни одного листа со списками. Должно быть, в темноте я перепутала папки, взяла похожую. Надо было всего лишь вернуться в кабинет и заново поискать. Но мне не дали инструкцию «искать папку». Папку следовало просто «взять». «Найти» я должна списки. А их нет. Склонясь над папкой, я перестала шевелиться. Меня охватило тяжёлое замешательство, сродни ступору. Из замешательства был только один выход: вынуть всё целиком содержимое папки и нести его на назначенную встречу. Такое сложное и нестандартное решение полностью оттормозило выполнение следующего пункта инструкции: спрятать бумаги под одеждой. Держа в руках стопку листов, на каждом из которых стоял гриф секретности, я направилась к вешалке за своим пальто. Точно так же, с бумагами наперевес, я пошла бы и через проходную. Но тут прямо передо мной выросла на фоне закрытой двери приёмной высокая белая фигура, преградив мне путь. В том состоянии, в котором я пребывала, не удивляются и не пугаются. Я, наверное, уже была ближе к пространству между мирами, чем к реальности. Широкоплечий, высокий мужчина, с правильными чертами лица и коротко подстриженной окладистой бородкой, был одет в белую накидку до щиколоток с нашитым на груди продолговатым крестом красного цвета. – Стой! – приказал он. – Положи бумаги на стол и останься. Ты останешься в этом кабинете до рассвета. – Что потом? – уточнила я. – Потом ты проснёшься, всё поймёшь и всё сделаешь правильно. Сама. Довольно жить чужим умом и чужими приказами. Я послушно вернула бумаги в папку, лежавшую открытой на журнальном столике. И тут вспомнила, что за мои труды мне обещали награду. Правда, какую? Я не сказала бы и приблизительно. Только знала, что это – самая лучшая награда на свете. – Вот тебе твой символ. Смотри и приходи в себя! Плащеносец протянул мне рисунок, висевший прямо в воздухе над его ладонью и чётко светившийся в темноте. После нескольких судорожных вздохов я смогла собраться с мыслями. – Как я рада видеть вас, магистр! Как же вы сумели ко мне пробиться?! – Ты впала слишком глубоко в забытьё. В данном случае это удача. – Вам нужна помощь? – задала я привычный вопрос, в нынешней ситуации ужасно нелепый. – Помощь опять нужна тебе. С тобой вечная беда: как только ты начинаешь входить в силу, так влипаешь в какую-нибудь сомнительную историю – и все старания насмарку! Не первую жизнь с тобой такое. Я уже вполне пришла в себя, способность испытывать эмоции вернулась ко мне, и я ужаснулась: – Я чем-то подвела вас? – Нет. Я пошутил. Это – про каждого из нас: не получается жить безошибочно. – Что не так с этим сливом?.. Вы же понимаете, о чём речь? – Понимаю значительно лучше, чем ты. Сейчас объясню. Ты, надеюсь, знаешь, что в Союзе существует далеко не одна разведслужба? – Имела возможность догадаться.