– Я полгода провела с труппой. Если ты не веришь мне сейчас, то никогда не поверишь. – Посмотрим. Потрясенная увиденным, Николь понимала, в какой щекотливой ситуации оказалась, но решила взглянуть опасности в лицо. Девушка расправила плечи и спокойно проговорила: – Чан, я предана нашему делу. Он подозвал нескольких солдат-вьетнамцев. – Мы захватили в плен много французов, и каждый день их все больше. Ты можешь нам пригодиться. – Для чего? Мужчины обступили ее кольцом и кивнули друг другу. – Скоро все увидишь. – Чан, скажи мне сейчас. – Хорошо. Ты будешь работать в борделе «Мобиль де Кампань». – Полевом борделе? – чуть ли не засмеялась Николь. – Ты же это не серьезно? – Нам нужна информация. А ты француженка. Чан улыбнулся, и девушка отпрянула. – Значит, серьезно? Он посмотрел на ухмылявшихся мужчин. – Думаю, это даже забавно, ведь именно твой отец недавно привез из Африки свыше сотни алжирских девушек, чтобы ублажать французов. – Мой отец этого не делал. – Защищаешь его? Николь вспомнила, как видела отца со смуглой женщиной, и заморгала, прогоняя этот образ. Неужели он и правда привозил проституток вместе с Жиро? – Это так. – Чан снова улыбнулся. – Я не пойду на такое. – Все уже решено. А теперь идем. Я покажу, где ты будешь спать. Завтра тебя приведут в порядок и отправят туда, где ты приступишь к выполнению своих обязанностей. Вот одежда, которую ты наденешь, когда доберешься до французского гарнизона. И помни, мы узнаем, если ты нас предашь. * * * Ночью Николь никак не могла отделаться от гнетущих мыслей. Как наивно было считать, что можно разграничить две стороны своей жизни. Конечно, ей придется выбирать. Поведение Чана пугало ее, и казалось, что она сделала неверный выбор. Война выпустила на свободу монстров, и Николь не понимала, был бордель испытанием или уловкой. Ее отправляли на территорию, занимаемую французами, где ради своего спасения она могла раскрыть информацию о вьетнамцах, однако она находилась в розыске, а значит, ее могли арестовать. Чан знал все это. Николь напряглась, прислушиваясь к храпу из соседней палатки. Стенки здесь были довольно хлипкими, просто брезент, натянутый на бамбуковые шесты. Николь выползла наружу и осмотрелась, часто дыша. Между палатками стелился туман, а в нависшем небе поблескивал лунный серп. Уснули даже солдаты, стоявшие на часах. При виде темного силуэта сердце Николь чуть не остановилось. Ухнула сова. Николь вздрогнула. Силуэт приблизился, и она узнала Чана. Он шагнул вперед, приложил палец к губам и сделал знак следовать за ним. Крадучись он обошел бамбуковое ограждение за рядом палаток, попробовал колышек, который некрепко держался в земле. Каждый шаг казался оглушительно громким, листья и ветки хрустели под ногами. Пока они шли по периметру, никто больше не проснулся, но воображение рисовало Николь то, чего на самом деле не было. Чан нашел слабые колышки и приподнял ограду над землей. Затем провел пальцами по губам Николь. – А теперь иди. Завтра тебя станут искать. Уходи как можно дальше и поторопись. Под оградой можно было пролезть, распластавшись на животе. Чан правда отпускал ее? «А что, если это ловушка?» – пронзила ее, словно молния, новая мысль. Николь придется повернуться к Чану спиной. А у него есть винтовка. Не станет же он рисковать своей репутацией? – Быстрее! – Парень подтолкнул ее. – Присядь и пролезь тут. Другим он скажет, что застрелил ее при побеге. В любой момент раздастся выстрел. – Зачем тот человек привел меня сюда? – прошипела Николь. – Партия подозревает всех, в ком течет смешанная кровь. С метисами жестоко расправляются. Тебе небезопасно оставаться с труппой. Мне пришлось забрать тебя оттуда. Вот, возьми. – Он передал ей компас, который Николь приняла трясущимися руками. – Иди на юг. В мешке лежит французская одежда. Николь приняла мешок. – Торопись. – Голос Чана понизился до шепота. – Не останавливайся. Не спи. Она подумала о старинном кошеле с фотографией Марка. – Мне нужно забрать кошель. – Нет времени. – Зачем ты это делаешь? Чан отошел в сторону. – Николь, ты очень дорога мне. Я приду за тобой, когда все закончится. * * * В последующие дни Николь передвигалась так быстро, как только могла, пересекая земли, полные опасностей, сбиваясь с пути и проваливаясь в заболоченные ямы. Она промокла и продрогла, но выкарабкалась и научилась находить тропы среди зарослей джунглей и болот; переправлялась через горные ручьи и просила еды в крохотных деревеньках у дружелюбных жителей. Когда от звука ее шагов с визгом разбегались обезьяны, Николь в страхе замирала на месте. Она не знала, преследуют ли ее и стоит ли бояться неожиданной встречи, но поняла, что единственный выход – вернуться в Ханой. Еще никогда особняк не манил ее настолько, и она с тоской вспоминала жизнь там, утешая себя. Все это время Николь думала о Лизе, которая каждый раз принимала ее сторону. Николь вспомнила дни в Хюэ, когда они с Лизой сидели в саду. Час был ранний, и рассветное солнце окрашивало деревья в розовые тона. Между деревьями шелестел легкий ветерок, и настроение у девочки было замечательное. Словно она оказалась на островке рая. – Я слышу голос Бога в шелесте ветра, – сказала Лиза, – а его дух парит в этом бескрайнем небе. Николь добавила: – Я вдыхаю аромат цветков лотоса и представляю пруды с лотосами и крохотных лягушат, которые прыгают и плескаются. Они с Лизой обнялись. – Какое у нас сегодня лирическое настроение. Давай прогуляемся, а потом я заплету тебе самую красивую французскую косичку, так что все девочки в классе обзавидуются. Воспоминание померкло. Николь подумала о Чане, растревожившись еще больше. Было ли его поведение притворством? Но тех людей все же наказали. Никакого обмана. Лучше перестать думать об этом и сосредоточиться на возвращении домой. Дом. Девушка постоянно о нем вспоминала, и даже когда веки опухли от укусов и грязи, она плелась вперед. Промокшие ботинки развалились, в мозоли на ногах попала инфекция, но, несмотря на адскую боль, Николь шла дальше. Когда она слышала шорохи, то от страха пряталась в бамбуковых зарослях или за обвитыми лианами деревьями и останавливалась отдохнуть, когда совсем не могла двигаться дальше. Однажды, глядя вниз на дамбы и рисовые поля, Николь заметила дым и разглядела крыши разрушенной деревни. Девушка перешла ручей и, приблизившись, стала свидетелем ужасной картины: французский солдат выволок на улицу спрятавшуюся женщину. Та была в ночной сорочке, с длинными каштановыми волосами, светлее, чем у вьетнамцев. Когда-то эта женщина блистала красотой. Сейчас же она пошатнулась, упала на спину и вытянула перед собой тонкие руки, умоляя солдата о пощаде, но он вновь поставил ее на ноги. Николь зажмурилась, не в силах смотреть на то, что ждало несчастную. Когда женщина закричала, Николь открыла глаза. Крик стих быстро. Лицо женщины застыло. Она знала, что собирался сделать солдат, и не выдавала ему своего страха. Несколько раз она плюнула ему в лицо, но он прижал ее к стене хижины, задрал сорочку и изнасиловал. Потом выстрелил в голову. Кровь. Столько крови. У Николь защемило сердце, и она согнулась пополам. Эта женщина была чьей-то женой, дочерью, матерью. Как могли мужчины совершать подобные злодеяния? В груди зрела ярость. В тот момент Николь возненавидела мужчин. Всех без исключения. Ей хотелось перерезать горло каждому, отомстить за то, что произошло. Она еще долго оставалась на месте после ухода солдата, потом, пересилив себя, затащила тело женщины в хижину и накрыла найденной мешковиной. После порылась на овощной грядке, руками выкапывая из красной земли оставшиеся коренья. В одной хижине она нашла большую кастрюлю с дождевой водой. Николь попила и поела, глядя на дымчато-голубой горизонт, затем часок передохнула. За последующие дни и недели она привыкла к дикой природе и обрела смелость. Девушка уже не боялась одиночества. Пусть природа и обладала мощью, но сама Николь оказалась сильнее, чем думала. Иногда она останавливалась полюбоваться ковром из лиловых цветов, простиравшимся во все стороны. Когда на землю опустился туман, а среди туч прогремел гром, Николь приютилась под кустарниками и, поджав колени к груди, попыталась заснуть. Но даже там, спрятавшись в сине-зеленых джунглях, окутанных стеной дождя, она не могла скрыться от звуков грома. Николь ужасно проголодалась, но никакой передышки она себе не позволяла. Как-то утром, сидя на верху неровной известняковой скалы, Николь следила за полетом огромных стрекоз. Ураганов больше не было, погода стояла относительно сухая, но в полдень, когда припекало солнце, наступала невыносимая жара. Николь на секунду зажмурилась, мечтая о тостах и яичнице. Она открыла глаза, буквально ощутив на языке этот вкус, и, приставив ладонь ко лбу, посмотрела на долину внизу. Мимо крадучись продвигались солдаты Вьетминя. Николь бы им попалась, не притаись она в кустах, где оставалась незаметной. Солдаты были в шлемах, обернутых черной сеткой и листьями пальм, проволока с листвой на спинах довершала маскировку. Они полностью сливались с окружавшей зеленью. Французские пилоты, что патрулировали леса с неба, не имели ни единого шанса обнаружить эти колонны людей. Николь не шевелилась до тех пор, пока солдаты Вьетминя не прошли мимо, потом облегченно вздохнула. Насколько хватало глаз, тянулись болота, справа показались холмы. Николь растерялась, не зная, что делать дальше: попытаться пройти или поискать обходной путь? Но нельзя было медлить, и она решила рискнуть: пересечь болото, передвигаясь по камням. Чуть дальше виднелись на земле глубокие рытвины, оставленные Вьетминем. Когда здесь будут французы, им придется направить все силы и время на починку дороги, чтобы провести свою тяжелую технику. Вскоре Николь стала свидетелем того, как вьетнамцы обстреляли ничего не подозревавших солдат французского гарнизона, и ее все сильнее охватывали сомнения. Внезапно она мысленно порвала всякую связь с Вьетминем, и теперь главным было не попасться им. В то же время Николь разуверилась в справедливости французского господства. Их разгромили меньше чем за час, а ей оставалось лишь следить за всем издалека: выжившие прошли с поднятыми руками между двумя колоннами солдат из Вьетминя. Отец явно недооценил их силу. Тысячи людей отворачивались от французов, и стоило Вьетминю объявить себя коммунистами, как их поддержка стала расти. Такие интеллектуалы, как Чан, присоединились к общему делу еще на заре, а теперь крестьяне создавали сеть поддержки, переправляя раненых в полевые госпитали и доставляя еду и оружие, несмотря на суровый горный климат. Многие погибли за свои идеалы, и Николь знала, что это не конец. Она прекрасно понимала, кому принадлежит страна. Оправдать действия какой-либо из сторон казалось невозможным, особенно когда дело касалось тайных операций, но теперь она лучше понимала причины происходящего. Николь не понимала, что станет делать по возвращении домой. Примет ли ее семья? Она сильно рисковала. Ее объявят предательницей французского народа – кем она, собственно, и являлась, – но придется на это пойти. Больше делать нечего. В полиции знали, что Николь сбежала из-под домашнего ареста, и, скорее всего, подозревали, что она примкнула к врагу. Николь молилась, чтобы ее не посадили в тюрьму, и надеялась, что отец уговорит Жиро депортировать дочь во Францию. Она подумывала отправиться в Хюэ, но пешком туда было слишком далеко.