Чтобы забыть о страхе, Николь размышляла о своей жизни в Хюэ. Это занятие ее спасало. Не стоило зацикливаться на страхе, пусть он и омрачает путь, нужно идти вперед, вопреки всему. Чтобы не пасть духом, нужно думать о чем-то приятном. Пока они жили в Хюэ, лето проводили на холмах Далата, где среди деревьев гулял легкий ветерок и повсюду цвела яркая гортензия. Там на пыльном бульваре они снимали дом, который принадлежал владельцу самой большой каучуковой плантации тех мест. Повсюду росли камелии, гортензия, хризантемы и розы всех цветов и оттенков. Пока отец охотился – на оленей, медведей, тигров и даже слонов, – они с Сильвией блаженствовали среди природы, а каждый день казался вечностью. Николь закрыла глаза и тут же вспомнила день, когда Лиза отвела их на водопад. Они смотрели на мягкие каскады белой воды. Шумно не было, ведь вода струилась под небольшим углом и шла вдоль нескольких речушек. – Присядем? – Лиза указала на выступ. – Камни довольно гладкие. Спустившись вниз, они удобно расположились, и Лиза достала еду для пикника. Девочки сняли обувь и опустили ноги в воду. – Давай же, Лиза! – позвала ее Сильвия. – Здесь не так холодно. – Этот водопад самый спокойный, – сказала Лиза. Она была права. Гармония здешних мест заражала. В тот день все шло как надо. Николь, нежась на солнце и вдыхая свежий воздух, сразу влюбилась в это место, и Сильвия тоже казалась счастливой. – Почему же тогда его называют Тигриным водопадом? – спросила Николь. – Он называется так из-за пещеры, в которой, если верить слухам, раньше было логово тигра. Когда Николь заметила смотревшую на нее крупную обезьяну с золотистой мордочкой и пушистой белой бородой, то от удивления замерла на месте. – Это краснозобый лангур, – прошептала Сильвия. – Посмотри на его ярко-красные носочки. Николь заметила красновато-бурый мех на лапах животного. Обезьяна исчезла так же быстро, как и появилась. Тем летом в Далат пришли японские отряды и началась война. Счастливые дни закончились. Семья Дюваль перебралась в Хюэ, откуда Сильвия отправилась в Америку, поскольку отец хотел, чтобы она обзавелась знакомыми – сторонниками французского режима. Сестра пожила в Нью-Йорке у кузена отца, а Николь осталась в Хюэ. Девушка помнила, как тосковала по Сильвии. Ужасное предчувствие поселилось в душе Николь – что с этого момента все изменится. Сейчас ситуация повторялась. Нельзя предугадать, когда разрушится знакомый тебе мир. * * * Когда солнце садилось за горизонт, Николь с помощью компаса добралась до Красной реки, что текла недалеко от французской дозорной башни. Возможно, ее возвели, чтобы охранять территорию, которую зачищали французы. Девушка осмотрела сваи из дикого бамбука и кучи щебня, потом спустилась обратно к тому месту, где заметила ручей. Плеснула в лицо воды и, найдя укромное место, переоделась во французскую одежду, которую дал Чан. Николь причесалась и расправила плечи. Все тело ныло, а ступни горели, как на раскаленных углях, тем не менее она направилась к аванпосту. Там сказала охраннику, что ее поймали солдаты Вьетминя и держали в исправительном лагере, но она оттуда сбежала. Сперва мужчина скептически посмотрел на нее, но Николь сумела убедить его, рассказав о своей жизни в Ханое и тяготах пребывания в лагере. Разбитые ноги и общее изможденное состояние лишь подтверждали ее слова. Николь хотела попросить еды, но солдат предложил лишь чашу воды, которую она немедленно выпила, а вот от замусоленной сигареты «Голуаз труп» отказалась. На следующее утро ее подсадили в грузовик к французским солдатам, которые направлялись в Ханой. Те вели себя приветливо, только некоторые смотрели на Николь с опаской. Все пребывали в подавленном настроении, обсуждая продвижение армии коммунистов. Николь слышала о покинутых деревнях, жители которых сбежали из-за планируемых атак на французские гарнизоны. Они сохраняли господство в воздухе, а Вьетминь, мастера маскировки, контролировали сушу. В дороге Николь задремала. Голоса то затухали, то звучали вновь. Когда грузовик с грохотом остановился на базе во французском квартале, девушка очнулась ото сна. Выбравшись наружу, она увидела представителей власти и простых людей, которых сгоняли в очередь. Среди возникшей суеты она скользнула за фургон и перебежала дорогу. Оглянулась, после чего скрылась в переулке неподалеку от своего дома. Но сперва следовало забрать спрятанные в магазине ключи. В подобной одежде она могла появиться во вьетнамском квартале лишь под покровом ночи. Николь решила переждать на поляне под деревьями, где когда-то лежала с Чаном. Ужасно хотелось помыться, и она представила их с Сильвией аквамариновую ванную: ванна наполнялась ароматной теплой водой и смывала с тела следы последних месяцев; уходили слой за слоем все пережитые кошмары… Теперь она вернулась домой, но в голове роились мысли. Она бросила семью, не думала о них полгода. Николь хотелось плакать от стыда и чувства потери. Она размышляла о матери и о поступках отца. Да, люди совершали ошибки. Николь не оправдывала его, но после побега она многое повидала, и все случившееся уже не казалось ей таким шокирующим. Николь подумала о Сильвии, и на сердце стало тяжело. Под давлением обстоятельств кто угодно мог причинить невыносимые страдания другому, это Николь уяснила, но простить сестру за помощь Жиро и заключение под домашний арест она не могла. Николь шла по улице без ботинок, носков или пальто. Сырой воздух Ханоя продувал тонкое платьице из хлопка. Измотанная дорогой длиною в месяц, она на несколько часов забылась сном. При звуках стрельбы Николь встрепенулась. Прислушалась. Насторожилась, испытывая неподдельный страх. Глава 27 Под покровом ночи Николь набралась смелости забрать из магазина ключ и, боясь, что ее заметят, пробралась в дом, оставаясь все время в тени. Прошла мимо озера, оставляя позади сияющую в лунном свете воду. В последний раз оглянулась, повернула ключ в замочной скважине и переступила порог. Наконец-то она в безопасности, в своем старом доме! Коридор утопал в темноте, и Николь споткнулась о какой-то предмет, валявшийся на полу. Прислушалась к тиканью часов, нащупала выключатель. Раздался щелчок, но свет не зажегся. Николь прислонилась спиной к двери, а когда глаза привыкли к темноте, пробралась в гостиную, следуя за слабым мерцанием луны, идущим от купола. Но и там не было света. Тогда Николь прокралась на кухню. Казалось, дом покинули в спешке. Ее бросило в жар от осознания серьезности всей ситуации. А что, если родные не смогли уехать? Что, если Вьетминь все же пришел к власти? Николь попыталась успокоиться, не позволяя тревоге взять верх, но в ее отсутствие с Сильвией или Лизой могло случиться что угодно. В доме было сыро и холодно, словно здесь несколько недель, а может, и месяцев никто не жил, что ее сильно потрясло. Она прислушалась к скрипам и стонам особняка, представляя, как храпит отец и сладко спит Сильвия, безупречная даже во сне. Образ померк. Возможно, пока Николь тряслась здесь, внизу, наверху кто-то был, подумала она. И все же из-за холода дом казался необитаемым. Двигаясь в темноте, Николь прошла к тумбочке и нащупала верхний ящик справа, где Лиза хранила всякую всячину: свечи на случай отключения электричества, спички для масляной лампы, пилочку для ногтей, острые ножницы, почтовые марки, конверты. Девушка выдвинула ящик, нашла свечи и отсыревший коробок спичек. Через шесть-семь попыток Николь наконец смогла зажечь огонь, и темнота отступила. В неровном сиянии свечи она посмотрела на потолок, по которому ползали угловатые тени. Николь открыла ставни и, насторожившись, попятилась. Окно было заколочено. Она вернулась к ящику и зажгла еще свечей, потом капнула воск в кофейные чашки, брошенные на столе. Поставив свечи в чашки, она взяла одну и направилась в кладовку за едой. Николь услышала, как скребутся мыши, и поняла, что ничего путного она не найдет. Однако Лиза хранила маринованные овощи и варенье, а еще несколько банок консервированной фасоли. При мысли о кухарке Николь едва удержалась на ногах – она ужасно боялась того, что могло случиться с ее старой подругой. На руку Николь капнул горячий воск, и она вскрикнула. Натянула на кулак рукав, потом поискала пустую бутылку из-под вина. Найдя подходящую, поместила туда свечку и открыла банку с маринованными кабачками, наслаждаясь их вкусом. Рассол стекал по подбородку девушки, капая на грудь. Кран с холодной водой на кухне все еще работал, и Николь наполнила кружку ржавой водой. Она бы предпочла багет с маслом и джемом, но, конечно, ничего подобного не было, а на холодной плите кофе не сваришь. Ноги ужасно болели, и Николь взяла с кресла у окна старый плед Лизы. Завернувшись в него, поплелась к лестнице в дальней части дома, чтобы подняться в гостиную. При звуке шагов над головой Николь напряглась. В голове все перемешалось – воспоминания, смутные образы, слова. Девушка сильнее закуталась в плед и притаилась. Шаги стихли, но ее сердце стучало так сильно, что готово было выскочить из груди. Николь прислушалась: наверху скрипнула дверь. Может, это Жиро спускается сейчас по лестнице? Всколыхнулись темные уголки памяти, и Николь приготовилась встретить своего старого обидчика. В коридоре пробили часы. И снова тишина. На пороге возник мужской силуэт. Ореол лунного света окутывал фигуру, а лицо оставалось в темноте. Человек шагнул вперед. Во время бегства с севера Николь нарастила прочную броню, но сейчас она рассыпалась в мгновение ока. Лишь стучала в ушах кровь. Девушка застыла в ожидании. Ночной гость не шевелился. По дому разливалась тишина, на улице прошуршали шины. И больше ничего. В мерцании свечи в руке незнакомца блеснул пистолет. – Кто вы? – отважилась спросить Николь. Человек прокашлялся. Звук обыденный, но оттого еще более устрашающий. Не могла ведь она пройти столь длинный путь, чтобы все закончилось вот так? – Николь, это ты? – Марк? Когда он вышел вперед, Николь уронила бутылку, и та с грохотом разбилась. Ноги девушки подкосились, а спустя мгновение ее несли вверх по лестнице, в прежнюю отцовскую спальню. * * * Шли часы. Марк суетился вокруг Николь, вымыл ей ступни, продезинфицировал раны. Он проявлял невероятную заботу, пусть и казался слегка отстраненным. Принес еды, воды, поменял пропитанные потом простыни. Даже подумал о ночном горшке. Николь провалилась в забытье, слишком уставшая и больная, чтобы испытывать стыд. Она лежала в кровати, окруженная ароматом лаванды, а Марк сидел рядом на стуле. Когда она наконец тоже села, то спросила, что же здесь случилось, но он и сам ничего не знал. Марку пришлось уехать в Америку, а когда он вернулся, за день до ее появления, дом уже пустовал. Сильвия сказала ему, что Николь сбежала с вьетнамцем. – Я боялся, что это случится. – Что именно? Что я убегу с другим мужчиной? Марк отвел взгляд. – Николь, я не шучу. Одному Богу известно, во что ты ввязалась. Этот человек террорист. – Кто-нибудь знает, что ты здесь? – спросила Николь, игнорируя замечание Марка. Она могла сказать то же самое и о нем. Никто не знал, чем он занимался, а к насилию прибегали обе стороны, Николь это знала. – Нет, – ответил Марк. – Я зашел через черный ход в саду. Ничего здесь не трогал. С внешней стороны окна заколочены, и я не открывал ставни или занавески. – Как ты проник в дом? – Сильвия дала мне ключ. – Больше ни у кого нет ключа? – Насколько мне известно, нет. Николь подавила всхлип. – Что случилось с моей семьей? – Пытаюсь это выяснить. Возможно, Сильвия и твой отец просто собрали вещи и уехали. Николь посмотрела в ярко-голубые глаза Марка, надеясь, что он ничего от нее не утаивает. – Жаль, что я не знаю этого наверняка. Я подвела отца. Мне хотелось ему отомстить. – Всем пришлось непросто, – вздохнул Марк. – Сейчас никто не знает, что правильно, а что нет. Николь кивнула. Тишина расползалась по комнате, делая дальнейший разговор ненужным. – Хочу принять ванну, – наконец сказала Николь. – Мне кажется, я ужасно грязная. – Она посмотрела на сломанные ногти и запачканные руки. – Должно быть, от меня дурно пахнет. Марк улыбнулся: – Есть такое, но нечем зажечь нагревательный бак, и горячей воды нет.