– Я предана нашему делу. – Вскоре мы это проверим, – сказал Зыонг, затем встал и пошел прочь. Скрытая угроза в его словах обеспокоила Николь, и она несколько дней глаз с него не спускала. Он обладал некой силой, но она понятия не имела, какой именно и как собирается ее применить, и поэтому казалась себе беспомощной. Другие артисты труппы тоже его остерегались. Похоже, никто не хотел рисковать, становясь на ее сторону. Николь нервничала все сильнее, а когда не смогла уснуть из-за тяжелого, давящего воздуха, то вышла на улицу послушать какофонию ночных звуков из джунглей. Ночью страхи усиливались, буквально нависая над ней темным облаком. Но как понять, пустые ли ее страхи, или человек с ножом и впрямь опасен? На следующий день французы сожгли дотла деревушку, где они останавливались на одну ночь. Николь беспомощно смотрела с верхушки холма, как по ветру разлетаются последние клочья дыма. Всех женщин и детей убили, а те, кто выжил, остались ни с чем. Николь спросила, кто похоронит мертвых, но ей ответили, что этим никто заниматься не будет. Новые жестокости напомнили, на что способны французы. Предаваясь размышлениям, Николь вновь заметила Зыонга. На этот раз она вовсе не искала его. Он сидел под лампой, которая раскачивалась на ветке. Достав лезвие для бритья, каким пользовался ее отец, он принялся стругать палку, делая острие. В свете лампы сверкало лезвие ножа. – Не можешь оставить меня в покое, да? – Зыонг подмигнул ей. – Я могу тебе помочь. Ты ведь доступна, как и все француженки? Не думай, что у меня не было опыта. Эти слова напугали Николь больше, чем его предыдущее поведение. Она перевела взгляд на его крепкие руки и широкие плечи. У нее не было никакого шанса на побег. На следующий день мир погрузился в холод и туман. Фургоны проезжали мимо деревни, но им пришлось свернуть, чтобы объехать труп женщины в канаве, окруженный тучей черных мух. Эту представительницу Вьетминя, одетую в традиционный костюм, выбросили так, словно жизнь ее ничего не стоила. Николь сидела в кузове, усилием воли заставляя себя смотреть наружу. Она заметила маленькую девочку, частично скрытую телом женщины. Безумно худое тельце. Не более пяти лет. Хотя одежда на ней тоже была черной, на шее выделялся ярким пятном синий шарф. При виде широко распахнутых и совершенно пустых карих глаз девочки Николь немедленно вспомнила Иветту. Со слезами на глазах девушка отвернулась. Она ничего не могла для них сделать. Караван фургонов тащился среди гор, но вскоре дорога стала опасной, и Николь пошла за автомобилем пешком. Свалиться в пропасть было проще простого. Вскоре рядом с ней возник Зыонг с котомкой за спиной. Николь ждала, что он сделает первый шаг, и не удивилась, когда мужчина схватил ее за локоть и отвел в сторону. – Прошу, не надо, – сказала она. – Вы делаете мне больно. Он засмеялся. – А где Чан? Он ранен? – Не начинай это. Скажи лучше, ты действительно предана делу? – Конечно, вы ведь мне верите? Партия требует послушания, и я послушна. – Это лишь слова. Но ты можешь пока отдыхать. Мне велели отвести тебя к Чану. Николь остановилась, споткнувшись на ровном месте. – Я вам не верю. Мне хочется остаться вместе со всеми. Мужчина холодно посмотрел на нее: – Веришь или нет, скоро ты все увидишь. После спуска на дороге есть развилка. Мы отстанем от каравана и свернем налево, а остальные пойдут направо. У Николь перехватило дыхание. Но не стоило показывать свой страх. – А что с моими вещами? Они в фургоне. – Тебе они не понадобятся. Хватит того, что при тебе. Прижмись к скале и дай другим пройти. – А если не стану? Зыонг глянул вниз и присвистнул: – Лететь долго. Николь не знала, что и думать. Никто бы не выжил после такого падения. Даже если ей вынесли смертный приговор, то никто бы не вступился – немногочисленные члены труппы, которые заметили ее в компании этого человека, просто сказали бы, что ничего не видели. Грудь Николь вздымалась и опадала. Девушка лишь надеялась, что собеседник не догадывается о ее страхе. Осознав неизбежное, она отпустила свои мысли. Выбора не было. Придется сделать так, как он хочет. Глава 26 Николь и Зыонг спустились с северо-западного склона, где росли дикие рододендроны, к низким холмам. Среди веток прыгали обезьяны, носились летучие мыши и белки-летяги, а гигантские папоротники устремлялись к небу. Там, где рос карликовый бамбук, следовало внимательнее смотреть под ноги, чтобы не ступить в желтоватую болотистую трясину. Не будь Николь так напугана, она наслаждалась бы красотой здешних мест. Когда она проголодалась, они остановились на привал и перекусили сухим печеньем, запивая водой. Над головой низко нависли тучи. Николь каждую минуту ждала, что Зыонг набросится на нее, а когда они устроились на отдых под сенью цветущих деревьев, ее охватило желание вновь прогуляться по улицам Ханоя и почувствовать вкус свободы. О будущем Николь и не думала, следя за тремя стервятниками, которые преследовали их. Она не сводила глаз и с Зыонга, надеясь, что этим ужасным птицам нечем будет поживиться. Сильной жары не было, градусов двадцать пять, не больше. Они путешествовали пешком почти неделю и наконец ступили на мягкий ковер сочной зеленой травы на краю опушки, направляясь к бамбуковому ограждению. К счастью, муссоны обошли их стороной, иначе неделя путешествия превратилась бы в ад. Николь чуть повеселела, увидев за кустами серебристого фазана с длинным белым хвостом. Птица была удивительно изящной. Николь решила, что они достигли деревни, где можно съесть риса и поспать на кровати. Чем ближе они подходили, тем меньше она видела сходства с обычным поселением. Вскоре показались вооруженные солдаты, стоявшие на одинаковом расстоянии друг от друга. Деревню накрыла неестественная тишина. Николь замедлила шаг, и Зыонг толкнул ее в спину. – Это исправительный лагерь, – сказал он. Николь слышала об этих кошмарных местах, но не хотела верить слухам. Значит, они правдивы. Солдаты пропустили путников внутрь, и от мрачной атмосферы поселения Николь словно окатило ледяной волной. Проведя с театральной труппой несколько месяцев, девушка узнала, что исправительные лагеря использовали как для вербовки, так и для репрессий. Без суда и следствия арестовывали тысячи людей. На посеревших лицах заключенных словно запечатлелись ужасные истории. Здесь промывали мозги французским солдатам и зажиточным вьетнамцам: мужчинам, женщинам, детям. Они сознавались во всех грехах и благодарили своих мучителей. Многие пленники напоминали ходячих мертвецов. – Бунтовщиков отправляют в карательные лагеря, – сказал Зыонг и улыбнулся, наслаждаясь ее замешательством. – Там еще хуже. У Николь сдавило горло. Неужели он оставит ее тут? Пока мужчина вел Николь по лагерю, она украдкой смотрела на закованных в кандалы француженок. Их пустые взгляды говорили о куда больших ужасах, чем физическое заточение. – Зачем я здесь? – Я же сказал, что отведу тебя к Чану. – Он ведь не пленник? – ахнула Николь. Зыонг засмеялся и указал на другую сторону поляны, где солдат Вьетминя осматривал выстроившихся в шеренгу костлявых французских заключенных. – Он cán-bô. Руководит исправительным лагерем. Николь насторожилась: – Значит, он из партийных кадров? Чан вызвал из шеренги одного мужчину. Тот вытянул вперед руки, словно пытаясь найти равновесие, но все же споткнулся. Невидящий взгляд выдавал слепого. Чан выступил вперед, и Николь подумала, что он поможет заключенному. Вместо этого он вручил женщине, стоявшей в шеренге, винтовку. Та покачала головой. Тогда Чан вытащил мальчишку пяти-шести лет. Женщина закричала, и, услышав ее голос, мужчина тоже встрепенулся. Николь сделала шаг, но Зыонг оттащил ее назад. С тяжелым сердцем она осознала все, что происходило. Николь всматривалась в лицо Чана, стараясь разглядеть эмоции, но вот он схватил винтовку и приказал солдату принести две маленькие бамбуковые клетки. В висках Николь застучала кровь, когда одну из них надели на голову женщины. С обеих сторон присоединили деревянную дощечку, давившую на плечи. Той же пытке подвергли и ребенка. Николь потеряла чувство времени. Происходящее тянулось невыносимо долго, хотя на самом деле шло к завершению. Николь стало нехорошо, когда она увидела страх в распахнутых глазах ребенка. Его увели. Женщина тихо плакала, а слепой мужчина встал на колени, на французском умоляя о пощаде. – Но почему? – Отец отказался меняться. Он реакционер, нарушивший правила лагеря. – Зачем же наказывать жену и детей? Зыонг пожал плечами. – Что с ними будет? – Они сутки простоят в воде. Николь не могла скрыть потрясение: – Но вода же ледяная. Они утонут. Зыонг снова пожал плечами: – Идем. Поздороваемся с Чаном. Николь обхватила себя руками, не в силах поверить, что Чан отдал такой приказ. Она вновь вспомнила, как чуть не утонула в Ароматной реке. Ощутила ужасное давление, услышала грохот воды. Ноги окаменели, но она заставила себя сдвинуться с места. Теперь, как никогда, хотелось вернуться к прежней жизни. Подойдя наконец к Чану, она не смогла скрыть недовольство в голосе: – Я не понимаю. Зачем мучить ребенка? Чан убрал со лба прядь волос и вытер пот: – Значит, ты видела клетки? Николь кивнула. – Клетки принадлежат французам. Они десятилетия ими пользовались. Пытали мужчин, женщин, детей. Пусть теперь опробуют на себе. Николь всмотрелась в лицо Чана, стараясь увидеть знакомого ей парня. Когда он так ожесточился? Чан тоже посмотрел на нее, и она вспомнила, как тепло он общался с Иветтой, однако его глаза, некогда полыхавшие страстью к общему делу, стали безжалостными. – Что такое? – спросил Чан. Николь покачала головой. – Вспомни, Николь. Я говорил, что придется выбирать. Она стиснула зубы. – Мне казалось, я уже выбрала. – Твое решение нужно подтвердить.