– Как ты мог? – вдруг зашипела она. Все обвинения утонули в тишине. Окружающий мир запульсировал – зелень деревьев, серебристая гладь озера, одинокая фигура. Все слилось воедино, и у Николь закружилась голова. Она не могла сделать ни шагу. Девушка еще немного подождала. Настал решающий момент – сказать все или убежать. Через несколько секунд Чан тяжело вздохнул: – Я знал, что ты так подумаешь. – Мне сказали, что ты в этом виноват. – Кто? Ничего не видя, она уставилась себе под ноги, потом снова взглянула на Чана: – Жиро и мой отец. Они обвинили тебя. – И ты им поверила? Ты правда так считаешь? – Я возразила, – сощурившись, ответила Николь. – И ничего им не сказала. – И?.. – Чан, что ты сделал? – Тебе нужно об этом спрашивать? Его взгляд ожесточился. Парень приблизился к ней на несколько шагов. Николь выставила перед собой руку: – Не подходи ближе. – Прежде чем судить кого-то, подумай. Зачем нам убивать своих же людей? Она покачала головой: – Чтобы дискредитировать французов. Чан пнул ногой сухую листву: – Ты не думала, что все может быть наоборот? Последовала короткая пауза. – Клянусь тебе своей матерью, это были не мы. Я бы не причинил вреда ребенку, ни волоска бы не тронул с его головы. Николь задрожала, представив себе Иветту, – как подпрыгивали ее косички на бегу. – Я больше не могу… – Николь обхватила себя руками и согнулась пополам. – Она никому не причинила вреда. – Николь, я тоже не могу. Она подняла голову, глядя на летящих над озером птиц и размышляя о словах Чана. На него она не смотрела, но знала, что он застыл на месте. – Как мне поверить тебе, – сказала она, поворачиваясь к нему спиной, – если все кругом твердят, что виноват Вьетминь? Как? Чан подступил к ней на шаг: – Я даю тебе слово. Николь внимательно посмотрела на парня, пытаясь найти хоть какое-то подтверждение лжи. Чан ответил ей решительным и дерзким взглядом. Мышцы на его лице дернулись, словно он слишком долго сдерживал свои чувства и только теперь мог немного расслабиться. Его глаза увлажнились, и он показался Николь столь уязвимым, что у нее сжалось сердце. Она бы ни за что не поверила ему, не убей отец того человека. Если он мог так хладнокровно совершить подобное, на что еще способны французы? – Тогда кто? – Возможно, американцы. Мы знаем, что поблизости рыскали агенты ЦРУ. Возможно, они сотрудничают с ключевыми представителями Франции, которые собирают во Вьетнаме третью армию. – Чтобы бороться с Вьетминем? – Да, пытаясь подорвать нашу репутацию. Николь не могла с ним спорить. Она подошла к Чану и посмотрела ему в глаза, стараясь ничем не выдать своей осведомленности о третьей армии. – Они хотят, чтобы я донесла на тебя. Сообщила им, когда мы снова увидимся. В глазах Чана сверкнули слезы. Тронутая такой искренностью, Николь протянула ему руку. Он был так юн, но жизнь уже успела потрепать его. Николь не хотелось, чтобы он тратил время на безнадежное дело. – Чан, почему бы не забыть все это? Вернуться к учебе. Вьетминю не одолеть французов. Он взял ее за руку и легонько сжал. Николь растерялась, не зная, как ответить на это. За непоколебимыми принципами и рвением Чана скрывался наивный мальчишка. Говорил ли он ей правду? Николь прикоснулась к другой его руке и ощутила тепло. Закрыла глаза, прислушиваясь к шуршанию ветра на поверхности воды. Чан кашлянул, и она резко распахнула глаза. Парень улыбнулся, и Николь почудилось, будто она знает его всю жизнь. Как брата из Вьетнама. Ей вдруг остро захотелось защитить Чана – желание столь же непроизвольное, как и любовь к отцу, несмотря на все содеянное им. – Обещаешь, что не станешь мне врать? – сказала Николь, хотя знала, что не расскажет ему об увиденном в подвале. Он прикоснулся к своей груди, потом положил ладонь поверх ее сердца. Взял Николь за руку и повел в укромную чащу, раздвигая ветви кустарников. Они протиснулись на небольшую поляну, полностью покрытую листвой. – Я и не знала, что здесь есть такое место, – сказала Николь, попытавшись сесть, но ей пришлось пригнуться под низкими ветвями. – Лучше прилечь, – отозвался Чан. – Места здесь не так много. Он протянул к Николь руки, помогая опуститься рядом на траву. Девушка положила голову ему на плечо. Вдалеке порой скрипели колеса велосипеда или проезжала машина, но они прислушивались к пению птиц и шуршанию листвы. Николь приподнялась на локте, разглядывая, как скользят лучи по медовой коже Чана. – Ты не такая уж и загадка для меня, – сказала она. – Сперва я подумала, что в тебе одна ненависть. – Никакой загадки и никакой ненависти, – улыбнулся Чан. – Я хочу для народа то, что принадлежит ему по праву. – Ведь неправильно, когда над тобой господствует другая страна, да? – Именно. – А что, если вы проиграете? Последствия будут ужасными. – Они и без того кошмарные. Вспомни моего брата. Николь покачала головой, стараясь избавиться от навязчивого воспоминания – взметнувшаяся челка, бульканье, обмякшее тело. Глаза того парня перед тем, как ее отец выстрелил. Повисла долгая пауза. Наконец Николь заговорила: – Раньше я часто любовалась Ароматной рекой в лунном свете. Во время войны мне не разрешалось открывать окна, но я не могла поступить иначе. Хотелось вырваться на свободу, иначе я бы погибла. – Значит, ты понимаешь меня. Николь кивнула: – Меня это пугает, но похоже, что так. – Тогда помоги нам. – Как? – Обещай, что ни с кем не станешь обсуждать наш разговор. Это опасно. Николь вобрала в легкие воздух, наполненный ароматом земли и озера. Ее вдруг воодушевила порывистость Чана, но неужели он так слеп и не видит правды? Французы не могут проиграть, подумала Николь, но ей нравилось быть сопричастной делу вьетнамского народа. Она знала, что подобными мыслями предает семью, и глубоко внутри понимала, что подвергает себя опасности из-за общения с Чаном. – Мы делаем туннели, – проговорил он. – Сквозь магазины старого квартала. – Подземные? – Магазины первого этажа соединены стенами, там есть проходы, достаточно широкие для одного человека. Это наша тайная сеть. – Но ведь туннели можно заметить! – Они замаскированы. – Вы хотите продырявить мои стены? – нахмурилась Николь. – Да. – Но что будет с шелком? Его украдут?