– СТОЙТЕ! Коттон развернулся. Девочка выскочила из леса, пробежав через высокую траву, сбив жестянки на веревочке, бутылки и крошечные замки, построенные из старых консервных банок. Коттон опустил топор. Лезвие коснулось земли, рукоять выскользнула из пальцев. Он схватил девочку за руку и притянул к себе, испытав облегчение при виде нее, но она стала бить его кулаками, так что шляпа слетела с его головы. Пастор отшатнулся. Девочка бросилась к мальчику, который лежал, трясясь от страха с торчащей из плеча острогой. Пастор, прикрыв ладонью ухо и наклонившись, чтобы подобрать шляпу, отметил, с какой нежностью она приблизилась к мальчику. Он отошел забрать свое мачете из бани, а когда вернулся – она уже вытащила острогу и отбросила ее в сторону. Девочка увидела мачете у Коттона в руках и закрыла мальчика собой, яростно вскинув глаза и ощерившись. Коттон встретил взгляд ее голубых глаз и на мгновение, показалось, утонул в нем. В памяти всплыло видение: холодный камень крипты, бритва. Кровь. Девочка поцеловала мальчика в покрытую пятнами, уродливую щеку. Нажала ладонью на рану в плече – мальчик расслабился и затих. Закрыл глаза. – Отстань от него, – приказала она, не глядя на пастора. – Я знаю, зачем я вам, меня и забирайте. Если его оставите, можете меня забрать. Коттон стоял ошарашенный. Она снова поцеловала мальчика, теперь в макушку. Затем встала и протянула руку. Коттон растерянно принял ее, и вдруг голова пастора наполнилась светом. Таким ярким, что ему пришлось зажмурить глаза. Он выронил мачете, пошатнувшись, когда свет превратился в книгу со страницами из тонкой бумаги, и страницы эти были его разумом, а девочка перелистывала их грязными пальцами, словно искала там какой-то отрывок. Потом остановилась на странице, главе и стихе, где цифры и буквы перемешались, пока девочка пыталась их разобрать, и увидела истину о том, кем мальчик приходился Коттону, кем Коттон приходился мальчику. И что Коттон сотворил своей бритвой. А потом книга захлопнулась и пастор отшатнулся, воздух между ними вдруг нагрелся так, что стало жечь. Девочка вырвала руку. – Как вы могли так поступить? – вскричала она, заливаясь слезами, прочертившими чистые дорожки по ее лицу. – Как вы могли? Она его любила! У оцепеневшего Коттона не было ответа, поэтому он отвернулся и ушел. Он остался ждать у горящей лачуги. После прощального прикосновения к мальчику она склонилась над ним, шепнула на ухо: «Прости», и ушла за пастором, но за руку уже его не брала. Коттон повел ее через кудзу по крутой тропинке из красной глины. На полпути вниз вспомнил, что мачете осталось на земле рядом с мальчиком, где он его уронил. Но возвращаться не стал. А просто шел дальше, будто сам был ведомым дитем. Тем временем на холме ведьмина лачуга рухнула под огнем, взметнув столб дыма, который казался черной рукой, что пыталась ухватиться за небо. Пастор и дитя скрылись в чаще. Холодный лагерь Когда Малёк открыл глаза, теплый сухой ветер обдавал его лицо пеплом. Плечо горело и пульсировало. Тлела Бабина лачуга. Оставались стоять только чугунная печь, малая часть деревянного каркаса и колонны крыльца, где все еще виднелся огонь. Остальное же превратилось в обугленную кучу, как костер наутро, который они с Сестрой засыпали землей, когда он был младше. «Если лагерь холодный, значит, пора уходить». Сестрины слова. Почему тогда она оставила их, раз не пришла сюда, не защитила Бабу? Он встал, поморщившись. Плечо было мокрое от крови. Острога лежала рядом с остатками лачуги, зубья были испачканы в траве, грязи и ошметках плоти. Малёк заметил на задней веранде свой холодильник, наполовину размороженный; рыба, которую он поймал накануне, превратилась в раздутую на жаре кашицу. В почерневшем каркасе сохранилось только одно окно. А за ним, на ступеньках крыльца, Малёк увидел самое ужасное. Мальчик открыл рот и издал беззвучный крик, жилы у него на шее напряженно натянулись. Он ринулся через тлеющие обломки, горячие доски запрыгали под его ногами, взметнув искры, которые тут же погасли. Старухино платье и передник сгорели, а кожа лопнула там, где ее раздуло от жара. Седых волос больше не было, череп почернел, уши и губы расплавились. Малёк припал к коленям на ступеньках. Стал отчаянно показывать жесты перед ее лицом, призывая говорить, двигаться, дышать, но спустя некоторое время прекратил. Старуха была мертва. Он утер тихие слезы. Провел руками по несгоревшим останкам ее передника. «Сестра, о, Сестра, где же ты?» Малёк спустился по ступенькам к краю холма, где, покачиваясь на ветру, будто зеленый прибой, подползали лозы кудзу. Сорвал несколько лоз и притащил их к телу старухи, накрыл ее от пят до шеи, а когда, со слезами на жестких щеках, вернулся положить несколько последних обрывков ей на лицо, увидел место, где лезвие Птицы-Отца разрубило старухину голову. Малёк положил последнюю лозу Бабе на лицо и поцеловал ее в лоб сквозь листья; в них все еще сохранился слабый зеленый привкус весны. За лачугой он увидел мачете Птицы-Отца – оно лежало на земле, покрытое красной коркой. Девочка. Птица-Отец ее забрал. Мальчик быстро пробежал по тропинке в лес, пересек овраг и очутился у своего дерева. Проворно на него взобрался. Между землей и своим наблюдательным пунктом почувствовал, что рана у него в плече снова вскрылась. На платформе было пусто. Он увидел слова, которые написал на досках: «БЕЗОПАСНО. БУДЬ ЗДЕСЬ». Почувствовал, как силы враз его покинули, будто некая рука потянула за веревочку, распустив его. «Ушла. Потеряна». Глянув на север, увидел над деревьями птичий скелет, который будто насмехался над ним. Подумал о книге, что была у него в сарае, – «Где я живу». Тогда он не показал ее девочке. Как бы он объяснил ей смысл того, что было на ее страницах, того, что он нарисовал? «Вот и церковь, вот и шпиль…» Что там пел этот старик? Что-то про крест. «Путь креста ведет домой». Взяв красный карандаш из своей коробки в дупле, он провел стрелку на деревянной поверхности платформы, указав на красный крест за рекой. И обвел его несколько раз, пока карандаш не затупился. Она увидит. Она поймет. «Сестра. Прости. Я не могу ждать». Он спешно спустился по лестнице. Очутившись на земле, почувствовал головокружительную боль в плече, от которой упал на колени, молитвенно поникнув на ковре из сосновых иголок. Когда боль отпустила, он коснулся раны, а когда отвел руку – на ней блестела кровь. Он ухватился рукой за нижнюю ступеньку лестницы на стволе, чтобы подняться, – на ступеньке остался багровый перепончатый отпечаток. Малёк кое-как вернулся к своему сараю, где схватил старую сумку из мешковины, которая висела на гвозде, вбитом в стену. Увидел лук и стрелы, разбитые о стену. Порылся среди книг и полок, что разбросал в гневе Птица-Отец. Увидел свою книжку с картинками – она валялась под столом потрепанным корешком вверх. Бросил ее в сумку. Затем положил туда же пояс из шкурок и вышел из сарая. На земле неподалеку лежало мачете. Он поднял его и тоже сунул в сумку. Вернулся на холм, прошел мимо загона, где коза в ужасе забилась за доильный сарай. Дойдя до дерева, остановился. Там увидел отпечаток руки. Достал из сумки книжку. Открыл на странице, которую раскрасил после того сна, приложил к ней свой окровавленный отпечаток. Словно придумывая собственное заклинание, сделал жест «Сестра» – поднял руку с выставленными большим и указательным пальцами к подбородку и опустил вниз. «Найди это, Сестра», – подумал он. И спустился по хребту к своей вытащенной на берег барке. Мороженое Миранда слишком быстро вошла в поворот, и «Бронко» затормозил на рыхлом гравии. Эйвери вцепился в приборную панель, пока они подпрыгивали на деревянном мосту, отмечавшем последнюю сотню ярдов до Гнезда. Сосновая чаща тянулась по обе стороны дороги, которая оканчивалась разворотным кругом. Магазин стоял едва скрытый деревьями слева. Миранда сбросила скорость и съехала на обочину, где их не было видно. Выключила двигатель, так что только горячая прокрутка тикала в утренней тишине. Миранда выбралась из машины и неловко перескочила через траву, стараясь не нагружать правую ногу. Линия деревьев заканчивалась поляной, на которой располагался магазин, а от него насыпь спускалась к реке. Здесь Миранда присела за прогнившим бревном и наблюдала оттуда с четверть часа. Передняя дверь Гнезда была нараспашку – Риддл сломал ее дважды. На подъездной дорожке никого не было. Миранда ничего не слышала – не считая дятла, долбившего соседнюю сосну. Затем дверь «Бронко» наконец открылась, скрипнув сухими петлями, и Эйвери тихо подошел к Миранде и присел рядом. Кожаная куртка убитого была связана за рукава у него вокруг талии. Порез над глазом затянулся и стал фиолетовым, а губа распухла и покраснела. – Наверное, там безопасно, – сказал Эйвери. – Они не могли так быстро сориентироваться. – Осторожность не помешает, – отозвалась Миранда и, ухватившись за низкую ветку, поднялась, подавив стон. – Как нога? – спросил Эйвери. – Потянула. Бок еще хуже. Нужно зашивать. Я его уже почти не чувствую. – Я могу зашить, – сказал он. – Рука у меня твердая. Жаль, пистолета нет. Миранда сжала губы от боли. – Оружие наверху в шкафчике. Если там кто-то есть, а я зайду в переднюю дверь, меня схватят быстрее, чем я их. Поэтому я пойду сзади. Увидишь меня на крыльце – показывайся сразу. Не мешкай. Эйвери прикинул расстояние до крыльца магазина, затем снова уселся на корточки и стал ждать. Миранда пробралась вдоль линии деревьев к насыпи и вышла посреди кудзу. Красная глина поддавалась под ее кроссовками. Она проковыляла вдоль кромки воды к свесу террасы, затем осторожно, сохраняя равновесие, перешла по мосткам к плавучему причалу. Медленно, спокойно потащилась по лестнице. Перебираясь со ступеньки на ступеньку, она чувствовала, как растягивается кожа вокруг ее покрытой коркой раны в боку. Приблизившись к площадке наверху, Миранда задыхалась, мышцы ее дрожали. Она прислушалась, но уловила только гул холодильника на кухне и морозильного ящика на крыльце, поэтому она вскарабкалась наверх, где легла спиной на доски. Там пролежала достаточно долго, чтобы перевести дух. Лежа, наблюдала за троицей ос у гнезда под козырьком крыльца. Миранда с усилием поднялась на ноги у перил и вынула из кармана отцовский нож. Вошла в дом через заднюю дверь, проверила спальни, туалеты и, убедившись, что была одна, прохромала в гостиную, где взяла с полки над диваном «Бэр» – лук Хирама. Чтобы надеть на него тетиву, перешагнула через нее, обеими руками согнула верхнее плечо лука и потянула, чтобы вставить ее в зарубку. На лбу выступил пот, а бок снова закровоточил сквозь повязку из ткани рубашки мертвого байкера. Миранда взяла из шкафчика стрелу, вставила и двинулась вниз по лестнице, которая вела в магазин. Каждый шаг она делала медленно, все больше перенося вес на правую ногу. К тому времени, как она достигла основания лестницы, тетива была натянута, а сама Миранда обливалась потом. В магазине оказалось пусто. Она оперлась на тот же металлический стеллаж, к которому Чарли Риддл прижимал ее пистолетом двумя ночами ранее, после чего проковыляла к сломанной двери и помахала рукой. Эйвери вышел из-за деревьев вдалеке, пробившись через высокие заросли сорго. Страдая от головокружения, Миранда кое-как вернулась к ступенькам и двинулась вверх, твердо решив не терять сознания, пока не достигнет коридора между кухней и гостиной. Очутившись на площадке, села, бросила на пол лук со стрелой и прислонилась к спинке кровати. Отключилась. Ее вернул голос Эйвери: