Дождавшись, пока они снова займутся картами, Ханбей ползком, не решаясь вставать, подобрался к телу. До последнего он надеялся, что тот притворяется или использует какой-то трюк, но стражник оказался прав: Вархен был без сознания. Лицо его почти не пострадало от побоев, отчего издали могло показаться, что он жив-здоров — но пальцы на обоих руках были лишены ногтей, переломаны или раздроблены, а сами руки вырваны из суставов; через оголённую грудь тянулись глубокие ожоги от раскалённого прута. — Боги милосердные, — прошептал Ханбей. Всё же он осторожно потряс шпиона за плечо. — Эй, Вархен! Ты знаешь это место, скажи, как можно отсюда выбраться! Вархен! Но с тем же успехом можно было надеяться заставить очнуться бревно. Ханбей сползал к решётке за водой и влил несколько капель ему в рот. Большего он сделать не мог. Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Ханбей обследовал камеру — но в ней предсказуемо не оказалось лаза для побега или тайника с оружием; ничего, что могло бы обещать чудесное спасение. Когда на рассвете за ними пришли, он, чувствовавший себя уже вполне сносно, сделал единственное, что ему оставалось: бросился на тюремщиков. Завязалась короткая потасовка, в которой он разбил кому-то лицо и почти достал до чьей-то алебарды — но затем несколько точных ударов швырнули его на пол. Рассерженные солдаты наспех отпинали его по рёбрам, связали руки за спиной, заткнули тряпкой рот и, подгоняя тычками и бранью, повели наружу; бесчувственного Вархена, ухватив с двух сторон подмышками, потащили следом. * * * До площади Правосудия их с Вархеном провезли на тряской телеге. Уже рассвело: на небе не было ни облачка, ярко светило солнце. На площади собралась толпа: горожане любили поглазеть на казни. «Первый раз в жизни вижу столько людей», — невпопад подумал Ханбей. — «Первый и последний». В такой ясный и тёплый день совсем не хотелось умирать. Чтобы отвлечься, он стал пересчитывать толпу по головам, но на третьем десятки каждый раз сбивался со счёта. «Что, если бы они узнали правду?» — Он пошевелил языком, но кляп сидел во рту крепко. — «Бесполезно. Всё равно мне никто бы не поверил». Когда его втащили на эшафот, с краю площади показалась процессия. Окружённый двойным кольцом стражи в зелёных мундирах с жёлтым кантом, на сером в яблоках жеребце ехал сам герцог Эслем; рядом с ним ехали двое со скрытыми под капюшонами лицами, закутанные в плотные плащи, несмотря на жару. Тот, что ростом был выше, не касаясь поводьев правил черным, как смоль, породистым тонконогим скакуном; когда процессия подъехала ближе, в жеребце второго Ханбей с удивлением узнал своего Недотёпу: капризный конь ступал смирно, потупив морду, словно зачарованный. «Демоны Шоума», — подумал Ханбей. Среди стражи он разглядел своего Капитана и обрадовался, что тот остался жив. — «Я не предатель. Нет. Но я не справился. Мы не справились…» Скосив глаза, он увидел, как палач пытается просунуть голову Вархена в петлю, пока пыхтящий гвардеец удерживал того на ногах. Герцог подъехал к самому эшафоту и с лязгом обнажил шпагу. Гвардейцы, сдерживавшие толпу, расступились перед ним. Лицом и сложением Рудольф Эслм имел явственное сходство с медведем, а его грубый голос напоминал звериный рык. — Этот — мой человек. Я сам буду вершить над ним суд, — проревел герцог, указывая на Ханбея остриём. Крючконосый старик в парике — прокурор — нахмурился и переглянулся с неприметной наружности гвардейцем с майорскими знаками; тот так же хмуро пожал плечами, окинув взглядом герцогскую стражу: ему не хотелось уступать, но и не хотелось на потеху публике затевать стычку. Эслем был известен упрямством и дурным нравом. Толпа нетерпеливо шумела. Прокурор, так и не решившись спорить с герцогом, вздохнул и поклонился: — Как вам будет угодно, милорд. Герцог Эслем спешился и вскарабкался на эшафот; доски заскрипели под его медвежьим телом. Высокий «демон» и громила-стражник с гербовой перевязью личного телохранителя последовали за ним. Ханбей с неприязнью взглянул на бывшего сюзерена: в Шевлуге ходило множество слухов о жестокости герцога, и ни одного — о его уме или проницательности. — Ты! — Герцог нетерпеливым жестом поманил старика-прокурора. — Да, милорд. — Тот нерешительно приблизился. — В чём их обвиняют? — Убийства и грабежи, милорд… нарушение присяги, ввиду особых обстоятельств приравненное к предательству… — Предательство? Верное слово! Эй, вы все! Смотрите сюда!!! — выкрикнул герцог, вскинув шпагу. Толпа ответила ему одобрительным гомоном; они были единым целым — человек-медведь и озверевшие в ожидании кровавого зрелища люди. — Смотрите всё, что случается с предателями! Не размахиваясь, одним мощным движением он проткну грудь крючконосого прокурора. Старик выгнулся с нечеловеческим криком; тело вспыхнуло бело-рыжим пламенем. Герцог отступил на шаг, плавно высвобождая шпагу, и отсёк демону голову. Из разрубленной шеи фонтаном ударила чёрная кровь и повалил дым. По толпе пронёсся вздох, тотчас сменившейся лязгом клинков и криками. Стража герцога разоружала караул у эшафота; повсюду вспыхивали стычки. Следующим ударом герцог зарубил палача: его кровь оказалась красной, но была встречена рёвом толпы столь же громким и восторженным. Телохранитель герцога тоже не терял времени даром: помогавший палачу гвардеец уже лежал на помосте с перерезанным горлом. Бесчувственный Вархен повалился на руки к подоспевшему «демону». — Тихо!!! — взревел герцог, перекрикивая поднявшийся шум. Толпа повиновалась ему; стало настолько тихо, насколько это вообще было возможно на заполненной ошеломлёнными, разъярёнными, растерянными людьми площади. — Филин и сукин сын Шоум с Лысых Равнин продались демонам! — выкрикнул герцог. — Дворец захвачен предателями, Его Величество Рошбан Второй убит! «Убит… король… убит…» — разносилось по людскому морю во все стороны. — Но сукины дети за всё ответят! — Герцог Эслем снова вскинул шпагу: на ней дымилась чёрная кровь. — Шиш им, а не корона, плаха им, а не королевство! За принца Кербена! За короля Кербена!!! Толпа шумела. — Ваше Величество, мне нужно было объявить наследником себя?! — прошипел герцог, обращаясь куда-то в сторону. — Нельзя заставлять их ждать! — Тебе стоило попробовать, Рудольф, — тихо сказал «демон»: у него был приятный, мягкий баритон. — Напрасно ты не стал: я уже говорил. Он бережно опустил тело Вархена на помост, встал и откинул капюшон, и потрясённый Ханбей узнал профиль, чрезвычайно схожий с тем, что полвека штамповали на монетах. Принц — некоронованный король — Кербен Жастеб Даршазский оказался худосочным мужчиной лет тридцати, с ранней сединой в тёмных волосах и с застывшей на лице мрачной гримасой; под глазами у него залегли тёмные круги. Толпа взорвалась приветственными криками, но Кербен поднял руку, и шум пошёл на убыль. — Жители Вертлека, добрые люди, честные люди! Лорд Вульбен и крон-лорд Шоум должны ответить за свои поступки! — выкрикнул он. — Добрые боги на нашей стороне. Сегодня свершится правосудие! Ему ни за что не хватило бы голоса перекричать всех, но людские голоса разносили его слова во все стороны. Он властвовал над толпой иначе, чем герцог, без наслаждения и азарта — но власть его была велика: в городе уважали и любили его. Где-то схватки возобновились с новой силой — преданные сторонники лорда Вульбена дорого продавали свои жизни; однако большинство гвардейцев, увидев принца, сложили оружие и теперь спешно повязывали на рукава оторванные от одежд стражников жёлтые и зелёные повязки в знак верности новому королю. — Эти двое осуждённых невиновны! — продолжал Кербен; Ханбей мысленно поблагодарил его: было бы чрезвычайно обидно после всего оказаться-таки повешенным. — Благодаря их отваге мы были вовремя предупреждены. Корона не забудет их. Никого, кто поможет нам в этот час! Толпа встретила его слова одобрительным гулом. Офицеры стражи на площади спешно собирали мужчин в отряды. Ханбей выплюнул скомканную тряпку и с наслаждением глубоко вдохнул, когда герцогский кинжал разрезал верёвку на его запястьях и повязку, удерживавшую кляп. * * * Радоваться, впрочем, было некогда: герцог Эслем не терпел недостатка уважения. — Тебе есть, что сказать в своё оправдание, стражник? — прорычал человек-медведь, и кинжал грозно блеснул в его руке. — Почему ты не пошёл сразу ко мне? — А вы бы стали его слушать, милорд? — Мелодичный женский голос раздался из-за спины герцога; второй «демон», поднявшись на эшафот, открыл лицо — и оказался ученицей старой ведьмы из леса мертвецов. — До того, как гримуар попал в ваши руки? Думаю, что нет. — Ошибаешься! — гаркнул герцог, но не слишком уверено. — Милорд, вы знаете, что я права. Не будем спорить. — Легко, будто пушинку, она отодвинула герцога в сторону. Свет упал на её лицо и запачканный чужой кровью плащ — и в этот миг Ханбей понял, где видел её прежде. — Тогда, там… под ивой у ручья… это точно была ты, — растеряно пробормотал он. — Но ты мертва, тебя убили! Что ты такое… кто ты?! Ответ уже сложился у него в голове, но был слишком невероятным, чтобы сразу в него поверить. Ирса Ина, Добрая богиня, богиня-птица, улыбнулась тепло и с толикой горечи. — Твоя мать любит тебя, Ханбей. Хорошо, что ты не держишь на неё зла. — Она ещё жива? — прошептал он онемевшими губами. — Да. Над эшафотом с протяжными криками носились неизвестные Ханбею серые птицы.. — Но, госпожа… Госпожа Ина, всё это… почему? — прошептал он. — Почему вы пришли только сейчас?! Вы бы могли ещё тогда, у ручья… да когда угодно! — Не могли они: представь себе, у этих чудаков свои законы, — пробурчал герцог Эслем. — Рудольф прав: мы не так могущественны, как людям нравится думать, Хан, — с грустью сказала Ирса Ина. — Почему, ты думаешь, нас прозвали «добрыми богами» — за добрые дела? Ханбей растеряно моргнул: именно так он всегда и думал. Так его учила мать. — Мы не можем применять силу, когда вздумается, и творить чудеса только потому, что нам того хочется, — сказала Ина. — Только вы сами способны вложить нам в руки такую власть. Ваше стремление помочь кому-то другому даёт нам возможность вмешаться в естественный ход вещей, незначительно: одного подтолкнуть вперёд, другого — удержать на краю… Но не больше. Если бы Солк Вархен выбрал бросить тебя в Севжеме, вы бы погибли оба. Вы бы погибли ещё раньше, если бы тот симпатичный юноша, твой командир, не пожалел раненого и не свернул к ручью. Не я, но он, его последний приказ дал шанс вам — и всему королевству. Ханбей понял, что она говорит о лейтенанте Боуле.