У Ханбея внутри всё похолодело — но Вархен рассмеялся, будто придумал хорошую шутку. — Если так, посмотрим, как оно у тебя получится! — Он ухмыльнулся и отправил в рот последний кусок мяса. — А пока скажи мне, Хан. Вот ты стражник. Защищаешь хороших людей от плохих людей. Но кто решает, кто хороший, а кто плохой: ты? Герцог Эслем и Крон-лорд Шоум? Его Величество Рошбан II? Добрые боги? Законы устанавливают правители. Но что, если правители — плохие люди, а их законы — плохие законы? — Странные вопросы из уст вора, который на любые законы плевал, — процедил сквозь зубы Ханбей. — На Лысых Равнинах неурожай и бедняки мрут от голода: крон-лорд Шоум грабит их своими указами. А я ограбил самого крон-лорда Шоума. Мы оба, он и я, воры. Плохие парни. Но, предположим…только предположим: что, если награбленное я потрачу на то, чтобы накормить тех бедняков, которых ограбил лорд? Стану я снова хорошим человеком? — М-м, — протянул Ханбей. Ясного ответа тут не было. — А если — предположим! — чтобы устроить всё это, мне пришлось бы убить пару-тройку добропорядочных, вот как ты, стражников, и даже нескольких случайных людей? — продолжал Вархен. — Стало бы для их семей утешением то, что иначе бы погибло намного больше невинных людей? И кто бы тогда получился я? Хабней сплюнул. — Ты мерзавец, Вархен. Болтун и вор. В какую обёртку тебя не заворачивай — это не изменится. — Твой язык острее твоего ума, — сказал Вархен насмешливо. — Есть поступки, а есть намерения; и есть результат… Неверно говорить об одном без другого. Но люди вроде тебя всегда предпочитают судить поверхностно, по одним лишь поступкам. Да ещё кичатся этим, оставляя намерения Добрым богам, в которых ни на грош не верят, и королевским судьям, в чью порядочность веры у них не больше. Может, когда-то из тебя и выйдет толк, но сейчас ты невежда, слепец и дурак, Ханбей Шимек. Ханбей схватился было за палаш, но, не успев встать, уселся обратно на землю. Ему вдруг отчего-то полегчало. — Да, возможно, я невежда и дурак. — Он взглянул Вархену в глаза. — Зато я ничего не крал и ничьей жизни не отнимал напрасно. — Ну так и спи себе тогда сном младенца, вместо того, чтоб ночи напролёт меня взглядом жечь! — Вархен усмехнулся с неожиданным добродушием. — А то, право слово, надоел. Странный разговор помог или накопилась усталость, но это была первая ночь со дня их побега, в которую Ханбей спал крепко и без сновидений. Кровавая расправа у ручья и последующие события отняли у него товарищей и дом, выбили землю из-под ног. Однако он преисполнился решимости впредь научиться опираться на самого себя — и в тот же миг вновь обрёл равновесие. Утро выдалось пасмурным. Столица Ардукского королевства, Вертлек, располагалась на Срединных холмах. Пробраться туда неторопливо петлявшим по перевалам большаком нечего было и думать. Дороги поменьше наверняка тоже охранялись. — Пойдём через Севжем, — сказал Вархен. — Я знаю там несколько тропок. Севжем в народе называли не иначе, как «лесом мертвецов». Ханбей был совсем не уверен в том, что хочет там оказаться. — Не мёртвых надо бояться, а живых, — укоризненно сказал Вархен. — Между прочем, Севжем тому — наипервейший памятник. Лошадей пришлось бросить. На этот раз, Ханбей не позволил устроить бойню, убедив Вархена, что кони — если убегут далеко — запутают преследователей, и это будет на руку. Недотёпа отходить не хотел, но Ханбей хорошенько наподдал ему по крупу: — Давай, друг. Пусть тебя найдёт хороший человек. * * * Когда-то Севжемский лес рос на пологом холме, и хорошая проезжая дорога — северный караванный путь — рассекала его надвое. Но полвека назад мятежный граф Лусар двинул войско к столице с севера. По полста колдунов с каждой стороны разрушили дорогу и изуродовали склоны, изрезали их глубокими оврагами и загромоздили отвесными скалами. Большинство деревьев погибло, а те, что выжили, росли еле-еле и причудливо изгибались, как будто невидимый великан потехи ради повыкручивал им стволы и ветви. В узких проходах между камнями оставались ещё смертельные колдовские ловушки. Ханбей, нечаянно выйдя вперёд, едва не наступил в одну из них: Вархен в последнее мгновение оттащил его и бросил в проход ветку: она вспыхнула и сгорела во вспышке белого пламени. — Осторожнее, — сказал Вархен, хотя Ханбей больше не нуждался в предостережениях. — Таких тут немного, но есть. Ханбей подумал, что тот на удивление хорошо знает эти места. — Тут что, ваш воровской тракт проходит? — Севжем — тропа воров и шпионов, — без улыбки ответил Вархен. Восстание графа Лусара претерпело неудачу: королевская гвардия успешно обороняла столицу, пока не пошла армия герцога Эслема-старшего, отца нынешнего герцога. Войско графа оказалось зажато между двух огней, а сам он бежал, оставив своих людей погибать. Победители не проявили милости: сдавшихся они вешали на тех же верёвках, что и захваченных в плен. Солдаты графа оборонялись в оврагах до последнего: многие умерли от голода, жажды или отравленной ядами разложения воды. Через десять лет после восстания была предпринята попытка расчистить склоны и восстановить дорогу, но задача оказалась строителям не по зубам… Прошло время: состарился и умер в изгнании мятежный граф Лусар, умер Эслем-старший, а престарелый король Рошбан II хоть и сидел ещё на троне, но правили за него советники, а на торжественных приёмах отдувался сперва — старший сын, принц Борен, а после гибели последнего на охоте — принц Кербен. Севжем так и остался памятником подлости и предательству; говорили, что в лесу до сих пор по земле разбросаны кости. Костей Ханбей не видел, но в сумерках искривлённые силуэты деревьев напоминали ему людей — страдающих, истерзанных, замученных. Всё время казалось, что в спину кто-то смотрит; порой приходилось напрягать все силы, чтобы не обернуться. Тогда Ханбей украдкой начинал шептать молитвы, с детства засевшие в голове. Он не верил, что Добрым богам много дела до людей; но в этом угрюмом, искорёженном колдовством месте и они будто делались осязаемей, ближе. Первый день пути прошёл относительно благополучно; дальше стало тяжелее. Лес по-прежнему раздражал и пугал Ханбея, но намного хуже было то, что плечо никак не заживало. От не слишком умело проделанной Вархеном операции — или, как подозревал Ханбей, от миазмов этого дурного места — рана загноилась. На третий день из-за боли в руке взбираться по скалам сделалось едва возможно. Вскоре его начало лихорадить. Он не жаловался; но к полудню Вархен сам обо всём догадался по его неловким движениям и заставил закатать рукав. — Дурень, — зло бросил он, едва взглянув на рану. — Мать твою, ну что ты за дурень! Почему ты сразу не сказал? — А что бы это изменило? — равнодушно спросил Ханбей, усаживаясь на землю. Он знал, что день или два ещё сможет идти, но не питал иллюзий по поводу будущего: жители трущоб Шевлуга обычно не имели средств на лечение, так что он много раз видел смерти от раневой лихорадки. Лучшее, на что он мог надеяться — это попытаться дотянуть до города, где какой-нибудь милосердный коновал по доброте душевной мог бы спасти ему жизнь, отняв руку. Но это была бы для него лишь недолгая и ненужная отсрочка: умерших голодной смертью калек-попрошаек он тоже видел достаточно. Вархен промолчал. Нешуточная борьба отразилась на его лице. — Ладно. Поднимайся и пошли, — наконец, сказал он. — Куда? — Назад. Придётся из-за твоей дурости делать крюк. — Почему бы тебе просто не столкнуть меня с обрыва прямо здесь? — Боги свидетели, мне очень хочется это сделать! — гаркнул Вархен. Ханбей с тупым удивлением подумал, что впервые видит, как тот злится. — Пошли. Ещё не хватало тебя тащить. Ханбей находил некоторое утешение в том, чтобы видеть в себе уже мертвеца, потому предпочитал не задумываться, куда и зачем ведёт его Вархен и что таит себе перемена направления — угрозу или надежду. Его разумом овладело оцепенение, равно притуплявшее боль и все другие чувства. Но вид ютившейся у скалы хижины отчасти привёл его в себя. Казалось невозможным, чтобы в Севжеме жили какие-то люди — однако сложенная из плохо отёсанных тонких брёвен, крытая ветками и дёрном лачуга ему не мерещилась. — Жди здесь. — Вархен оставил его сидеть у чахлой сосёнки чуть в отдалении, а сам подошёл к хижине и, подобрав с земли длинную палку, постучал ей в дверь. — Э-гей! Ложма!!! Ты тут ещё не померла? В лесу, как заведённая, куковала кукушка. — Смерть мою пришёл себе забрать, Солк? — Из-за скалы вышла невероятно дряхлая старуха, несмотря на жару, закутанная в меховой плащ. Она еле переставляла ноги, одной рукой опираясь на сучковатую клюку, другой — на плечо статной темноглазой девушки. — Чур меня! Не шути, старая. — Вархен отскочил от лачуги. — А это кто с тобой? — Ученица. Не глазей, а то без глаз останешься, — хохотнула старая ведьма. — С чем явился? — Помощь нужна. С напарником худо. — Вижу. Плечо, — прошамкала ведьма, хотя Ханбей готов был поклясться, что она в его сторону до сих пор даже не взглянула. — Платить чем будешь? — Тебе за сто лет вперёд заплачено! — взвился Вархен, но под её недобрым взглядом сник. — Прошу, помоги. Времени нет торговаться. Мне в Вертлек надо… срочно. — Тебе всегда надо, и всегда — срочно, Солк. — Ведьма качнула головой, а девушка укоризненно улыбнулась. Ханбею она отчего-то казалась знакомой, но он не мог понять, где же ее мог видеть. Усилием воли он заставил себя встать и подойти. С трудом он припомнил, что Вархен при знакомстве назвался «Солком Вархеном», и подумал, что имя, должно быть, всё-таки настоящее. Старуха с девушкой наблюдала за его потугами ходить с любопытством. — Здравствуйте. — Ханбей поклонился и едва не упал вниз лицом: в последний момент Вархен ухватил его за шиворот. — Надо же, — хмыкнула ведьма. — Воспитанный. Не то, что некоторые. Здравствуй, юноша. Что — неохота помирать? — Демона тебе в печёнку, старая, сама назначь цену, — сдался Вархен. — Только не тяни, видишь — дело дрянь. И мы правда спешим. Очень спешим, Ложма. — А я, по-твоему, на пеньке сидела и тебя ждала, думала-гадала, как подсобить? — огрызнулась старуха. — Посмотрим, для вас есть. Ждите, — велела она. Девушка увела её в лачугу. — Как такая старуха забралась сюда? — спросил Ханбей. — Пятьдесят лет назад она не была старухой, — сказал Вархен; в голосе его появилась странная нотка. — Неужели… — Ханбей осёкся, не зная, как продолжить. Ему никогда прежде не приходило в голову, что в войске графа Лусара могли быть женщины, или что кто-то мог уцелеть. — В конце войны она перешла на сторону короля — поэтому ей позволено жить здесь, — мрачно объяснил Вархен. — Были и другие, но давно перемёрли от старости… Ложма — сильная чародейка. Так что ещё скрипит. По правде, я ей давно уж обязан… Но всё как-то не было случая отблагодарить: обстоятельства, вроде как, не складывались… Что смешного?! — Ничего, ровным счётом. — Ханбей поспешно стёр с лица ухмылку. Насколько бы ему ни было плохо, невозможно было не заметить — «обстоятельства» таковы, что Вархен старой ведьмы просто-напросто боится. Настолько, что даже приближаться к её жилищу ближе, чем на два шага, не хочет, и, того гляди, начнёт осенять себя защитными знаками и раскланиваться на все стороны света. — Ложма та ещё сварливая карга, — пробормотал Вархен. — А ученица хороша… Хотя наверняка из того же теста штучка. Как будто я её уже где-то встречал… Но где? Ханбей хотел сказать, что у него возникло то же чувство, но не успел — ученица Ложмы крикнула, что та велит ему зайти. Он никогда не доверял колдовству, а старуха всем своим видом напоминала о сказках про о лесных ведьм, пожиравших заблудившихся детей; но терять ему было нечего, так что он без страха вошёл внутрь. В лачуге было настолько темно, что почти ничего не видно; пахло гнилью и старостью. Колдунья дала ему выпить маленькую чашку какой-то солоноватой и горькой, чуть тёплой воды и велела лечь на лавку; затем сунула ему под нос остро пахнущую травами тряпицу, отчего он сразу провалился в глубокий сон.