Добавьте сюда вчерашние пьяные выходки, последствия текилы и ее лучшей подружки – спутанности сознания. При воспоминании о том, что я говорила Оуэну, мои щеки вспыхивают. Оуэн, который видел больше задниц, чем сиденье туалета. Один из лучших моих друзей во всем Сиэтле, который по случаю оказался еще и профессиональным спортсменом с бесконечным запасом терпения и настолько же бесконечным запасом грязных шуточек. Как вратарь «Ледяных Ястребов», он может также похвастаться стальными нервами. И к его чести, когда я начала говорить всякие глупости, он даже не вздрогнул. «Если бы ты захотел отдохнуть от всех этих заек и помочь мне вернуться в седло…» Он, наверное, решил, что я шучу. Очень на это надеюсь. Да, он красив, и хуже всего – он знает это. Он тот еще плейбой, и я не имела права рисковать нашей дружбой, прося его показать свое хозяйство… и ради чего? Какой-то дурацкий эксперимент? Я не стану сейчас думать об этих частях мужского тела. Нельзя, чтобы мысль об этом чудесном мужском достоинстве у него в штанах заставила меня забыть о том, в каком я отчаянном положении. Но, черт возьми, там действительно было на что посмотреть. Дыши глубже, Бек. Я включаю музыку громче, плотнее вжимая наушники в уши, и ускоряю бег по асфальтированной дорожке. Мне даже не нравится бегать. И все же я тут каждые выходные, отсчитываю мили, пока не закончу. Ладно, может, немного и нравится. По крайней мере, я тащусь от того, что мои пять миль позволяют мне время от времени съесть пончик и столько китайской еды, сколько потянет мой кошелек. И эти маленькие печеньки в форме покрытых глазурью сердечек, что продают в пекарне у моего офиса. Ради этих маленьких ублюдков я и бегаю. Ради них и ради возможности очистить мозги. Очевидно. Мое приложение для бега объявляет, что я пробежала две мили с постыдной цифрой в двенадцать минут и шесть секунд на милю, хотя черт с ним, по крайней мере – я еще не выблевала свой кофе. Расцениваю это как победу. Возможно, единственную свою победу в этот мрачный, ужасный день. Мое внимание привлекает догоняющая меня тень. Громоздкая, она становится больше, и я прижимаюсь вправо, пропуская бегуна – меня легко обогнать. Любой серьезный бегун промчится мимо как ветер. Но тень замедляется, приноравливаясь к моему бегу. Я бросаю взгляд и замираю на полушаге. – Оуэн? – Запыхавшаяся, я выдыхаю его имя в полной прострации. Он никогда раньше не бегал со мной, так что он буквально последний, кого я ожидала увидеть. Я полагала, что в лучшем случае парень будет отсыпаться с похмелья, а в худшем – забудет обо мне вплоть до Судного дня. – Привет. – Он останавливается рядом, выражение его лица нейтрально, прохладные серые глаза смотрят оценивающе. – Так и думал, что найду тебя здесь. Я упираюсь руками в колени, склоняюсь, набирая полные легкие воздуха, пока сердце колотится неприлично быстро. – Что ты тут делаешь? Я осмеливаюсь взглянуть на него, радуясь тому, что глаза скрыты за солнцезащитными очками. Он в черных спортивных штанах, белой футболке и черной бейсболке, надвинутой на глаза. Он не брился по меньшей мере неделю, и подбородок покрывает темная щетина – во всяком случае, она темнее, чем его растрепанные каштановые волосы. Оуэн поворачивается так, чтобы мы оказались лицом к лицу, смотрит расслабленно, ничем не выдавая своих чувств. – У меня есть вопрос получше: как ты вообще бегаешь после всей этой текилы? – Честно, не знаю, – тяжело выдыхаю я. Я улизнула из его дома рано утром, когда проснулась с пульсирующей головной болью и непрекращающимся калейдоскопом воспоминаний о прошлой ночи, крутящимся перед глазами. Я понимала лишь, что выпила слишком много текилы, а Оуэн, будучи джентльменом, привел меня в свою комнату и предложил свою постель, после чего я набросилась на него и практически растерзала бедолагу. Буквально растерзала. Я держала его член в своей руке. Не лучший мой момент. – Мы можем поговорить? – спрашивает он необычайно вкрадчиво. – О прошлой ночи. Изо рта вырывается стон, убираю за ухо выбившуюся из хвоста прядь. – Я надеялась, нам не придется этого делать. Оуэн коротко смеется, но что-то в его смехе звучит натянуто. – Да ладно. Все не так уж и плохо. Я возьму тебе чашку кофе. Я киваю, решив оставить свою пробежку и лицом к лицу встретиться с последствиями вчерашней ночи. Мы молча идем в кофейню на Брайант и садимся за круглый столик для двоих. Покупаем для меня большой стакан воды со льдом и кекс, а для Оуэна – кофе. – Уверена, что не хочешь латте? Я знаю, ты его любишь, – говорит он, поднимая чашку к губам и делая маленький глоток. Я качаю головой, беря свою воду. – Думаю, мне нужно восстановить водный баланс. Но спасибо. Он не позволил мне взять одну лишь воду и настоял на том, чтобы я также заказала еды. Мне нравятся здешние банановые кексы, но мой желудок по-прежнему буйствует. Хотя я все еще не могу определиться – то ли это нервы, то ли похмелье. – Слушай. По поводу того, что случилось прошлой ночью. Мы можем просто… прояснить ситуацию? – Ага, – с трудом бормочу я, затем откусываю кусочек кекса. Жуй. Глотай. Дыши. Веди себя нормально. У тебя получится. – Отлично, круто. Потому что я не мог заснуть всю прошлую ночь. Если я каким-то образом разрушил нашу дружбу… Он считает, что это он разрушил нашу дружбу? Я вскидываю ладонь, останавливая его. – Оуэн, нет. Вовсе нет. Взяв в рот соломинку, я делаю долгий глоток, пока мои мысли мчатся в шестнадцати разных направлениях в попытках решить, как мне вести себя дальше. Притвориться, будто я не помню прошлой ночи? Тогда почему этим утром я сбежала оттуда так, будто у меня горела задница? Признать, что мне действительно нужна небольшая помощь в преодолении своих страхов, и это все не вина текилы? Я лучше умру от тысячи бумажных порезов. Всплывает третий вариант, и, прежде чем он успевает окончательно оформиться в голове, я вцепляюсь в него, словно новорожденный ребенок в материнскую грудь. – Оуэн Пэриш? – зовет женский голос с другого конца кофейни. Обе наши головы одновременно поворачиваются к миниатюрной блондинке, направляющейся к нашему столику, ее взгляд прикован к Оуэну. Она останавливается рядом с ним, игнорируя тот факт, что он тут с кем-то другим. – Почему ты не перезвонил мне? – спрашивает она, выпячивая нижнюю губу, слово потерянный щенок. – Эм… – Оуэн удивленно мычит, кидает взгляд на меня. Я улыбаюсь в ответ. Если он считает, будто я выручу его, он чокнулся. Откидываюсь на спинку стула и готовлюсь насладиться представлением. – Мелани, верно? Она закатывает глаза. – Мелисса. – Точно. Извини, что не позвонил. Я просто думал, что это была… встреча на один раз. Она хмурит лоб еще сильней, глядя на него так, словно он отрастил себе вторую голову. – У нас трижды был секс. Я не сильна в математике, но это явно не один раз. Оуэн откашливается, явно чувствуя себя неуютно. И, очевидно, считая, что последние два раза с ней были лишними. – Мне жаль, если я заставил тебя подумать, будто между нами что-то есть. Я не тот парень, который заводит отношения. Не говоря ни слова, блондинка хватает со стола воду со льдом, опрокидывая весь стакан на колени Оуэну, а потом мчится прочь. Когда он встает и вода стекает по его ногам на пол, я хихикаю в кулак. Бариста спешит к нему со шваброй и просит не волноваться. Оуэн хмуро смотрит на меня сверху вниз. – Твою ж мать. Извини, что тебе пришлось стать свидетелем этого. Пожав плечами, я встаю и забираю со стола наушники. – Кажется, у меня где-то завалялась твоя толстовка. Не хочешь зайти переодеться? – Было бы круто. Я выхожу из кофейни, посмеиваясь над Оуэном, который ковыляет за мной, словно утка. Смотреть, как ковыляет человек ростом шесть футов четыре дюйма и весом в двести двадцать фунтов, довольно забавно – я не могу не смеяться. – Вот это было шоу. – Ха-ха, – сухо отвечает он, бросая на меня нарочито мрачный взгляд. Затем он толкает меня локтем под ребра. – Мне и правда жаль. – Прекрати. Все в порядке. Наверняка она какая-то психованная фанатка, – отмахиваюсь я. Ему не нужно извиняться. Я достаточно давно дружу с Оуэном, чтобы знать, как все это происходит. Он не засранец, но он знаменитость. Молод, богат и талантлив и играет в одной из лучших команд лиги. Все хотят прикоснуться к нему. Я знаю, он пользуется пристальным вниманием женщин. Это никогда не волновало меня раньше и не станет волновать теперь. Особенно сейчас, когда есть поводы для волнений посерьезнее. Например, ну, скажем, вся наша дружба, поставленная под удар.