Это круто. Как только Оуэн закрывает дверь, он называет водителю мой адрес, затем поднимает перегородку, чтобы мы могли побыть наедине. Не уверена, то ли это потому, что он хочет интимной обстановки, то ли из-за нежелания давать водителю возможности отрапортовать таблоидам о том, что голкипер «Ястребов» милуется с ассистентом владельца команды. Такова жизнь, когда ты бегаешь по льду в толпе профессиональных атлетов, и я стараюсь не зацикливаться на этом. А в темном роскошном салоне легко не зацикливаться, ведь я окружена мужественным ароматом Оуэна и его громоздким присутствием. Меня охватывает нервозность, в основном потому, что я понятия не имею, что будет дальше. – Как тебе Нью-Йорк? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь не смотреть на его губы. Все то время, что его не было, я не могла не думать о том, как он поцеловал меня, как его теплое дыхание призрачно коснулось губ, от чего пальцы на ногах поджались. Меня не целовали так примерно целую вечность. Думаю, его губы способны не только сыпать скверными словами на катке. И, признаться, мне интересно, что еще умеют эти губы. Для меня это определенно нечто новое, и я все еще пытаюсь привыкнуть. – В Нью-Йорке все было схвачено, – говорит он, вытягивая ноги до тех пор, пока они не упираются в мое сиденье. – Это была чертовски приятная победа. Я еще долго буду вспоминать, как я блокировал Кристофа. – Заслуженное удовольствие. Весь офис гудел об этом. Видел бы ты отдел маркетинга, они с ума сходили над гифкой, на которой ты взял эту шайбу. Оуэн смеется, откидывая голову на спинку сиденья. – О, так я теперь – герой гифки, а? Эпично, чтоб его. – Не загордись. Ты и так уже слишком гордый. – Я сжимаю губы, пытаясь сдержать улыбку. Уголок его губ приподнимается, когда он бросает на меня дьявольский взгляд. – Да, мне говорили, что мне есть чем гордиться. И он вскидывает бровь, глядя едва ли не с вызовом. Я разрываюсь между: «а» – растаять прямо на заднем сиденье лимузина; «бэ» – стукнуть его по голове. И подумываю над вариантом «цэ» – попытаться скрыть краску, разливающуюся по щекам, драматически закатив глаза. Почему я вдруг смущаюсь рядом с ним? Раньше шутки на тему секса лишь раздражали меня. – Прибереги грязные шутки для парней, придурок, – со смехом отвечаю я. Только я знаю, что он не шутит. У него впечатляющая репутация. Когда мы добираемся до моего дома, я пытаюсь прочесть что-нибудь в его глазах, которые приобрели знойный, дымчато-голубой оттенок. Его глаза всегда меняли цвет в зависимости от настроения: ярко-голубые, когда он счастлив или возбужден, и почти серые, когда серьезен. Этот средний оттенок – редкость, и я надеюсь, это значит, что он хочет подняться ко мне. Чувствуя легкую смелость, я думаю, что готова сделать следующий шаг на пути преодоления своих страхов. Если пойму, как именно его сделать и что он может повлечь за собой. А Оуэн в этом смокинге выглядит чертовски аппетитно. – Хочешь присоединиться ко мне ненадолго? – спрашиваю я, надеясь, что он прочтет между строк, что именно я предлагаю. К счастью, мое размытое предложение получает желанный ответ. – Если ты этого хочешь. – Улыбка трогает губы Оуэна, когда дверь открывается. – Мы оба выйдем здесь, – говорит он водителю, помогая мне выйти, затем достает из бумажника пятьдесят баксов и отдает водителю, прежде чем догнать меня на ступенях крыльца. Войдя, я тут же скидываю туфли на каблуках и направляюсь прямо к холодильнику, чтобы взять пару бутылок воды. На этом торжестве на каждого гостя приходилось по крайней мере три официанта, предлагающих подносы с шампанским, но воду там найти было просто невозможно. И мне нужно смыть сахарную сладость выпитого напитка. – Есть хочешь? – спрашиваю я, бросая Оуэну бутылку. Он ловит ее и качает головой. – Воды будет достаточно. Думаю, я съел достаточно… как они называются? Маленькие тосты с помидорчиками? – Он хмурится, пытаясь вспомнить название. Выглядит так, будто он решает самую трудную математическую задачу в мире. Это странно очаровательно. – Брускетта? – спрашиваю я, давясь смехом. Он щелкает пальцами. – Бинго. Брускетта. Я съел, наверное, штук пятьдесят. Мне хватит. Открыв крышку бутылки, Оуэн опустошает ее двумя огромными глотками, а затем бросает ее, словно трехочковый, в корзину для мусора. Неплохой бросок для человека, построившего карьеру на том, чтобы отражать броски, а не делать их. – Впечатляет, – говорю я между маленькими глотками. – Вероятно, если ты однажды устанешь от хоккея, тебя ждет карьера баскетболиста. Оуэн коротко смеется. – Ага. Как будто я устану от хоккея. Я закрываю бутылку и протестующе поднимаю палец. – Или если ты однажды решишь, что перспектива получить сотрясение мозга тебя не привлекает. Застонав, Оуэн присоединяется ко мне у стойки. – Давай пропустим сегодня лекцию по технике безопасности, Бек. Я понял… я занимаюсь опасным видом спорта. Я фыркаю. Типичный парень. Раздражается по пустякам. – Ты знаешь, я люблю хоккей не меньше, чем ты. Но я могу наслаждаться чем-то, одновременно понимая, что это опасно. Усмешка кривит его губы, когда одной рукой он обхватывает меня за талию, пока мои бедра не прижимаются к его бедру. – Ты мне нравишься в этом платье, – бормочет он, заправляя мне за ухо выбившуюся прядь. – В равной степени приятно и опасно. По спине с рекордной скоростью бегут мурашки. Неужели мой лучший друг только что флиртовал со мной? И понравилось ли мне это? Судя по тому, как сердце стучится о ребра, весьма. Прежде чем я успеваю сформулировать связный ответ, Оуэн прижимает меня еще немного ближе. Губы мои размыкаются, пока я пялюсь на него, затерявшись в этих туманно-голубых глазах. – Оуэн, – говорю я, но не успеваю вымолвить и слова, как он заставляет меня замолчать лучшим из известных ему способов: нежным, но требовательным поцелуем, от которого у меня кружится голова. Рот у меня раскрывается сперва от шока, но так и остается открытым, чтобы принять его язык, который нежно поглаживает мой. Твою мать, целоваться с ним так же крышесносно, как мне запомнилось, если даже не лучше. С его обилием энтузиазма и огромными габаритами я почти ожидаю, что Оуэн – из тех парней, которые рвутся к финишу. Но, судя по тому, как он целуется: с бесконечной нежностью и удивительно безмерной лаской, – мне, кажется, придется проверить на практике все, что, как я думала, знаю о нем. Губы у него теплые и мягкие, и одурманивающие поцелуи, которыми он дразнит меня, разогревают изнутри. Я борюсь с дрожью, пока он посасывает мой язык, и все вокруг как будто плавится. Его губы опускаются, прокладывая теплую влажную дорожку вдоль моего горла, тогда как кончики пальцев скользят по голой коже рук. Я опираюсь на его плечи, и руки Оуэна соскальзывают с моей талии, опускаясь на задницу. Я тихонько одобрительно мычу, чтобы обозначить этим: да, он может оставить свои руки там, – и в ответ он сжимает меня крепче. Даже через шелк платья я чувствую его мозолистые пальцы, знакомящиеся с изгибами моей задницы. Твою ж мать! Все мое тело захлестывает поток эндорфинов, я едва могу дышать. С момента нападения я жила с постоянным страхом того, что никогда уже не почувствую этого снова. Я жила, думая, что страх всегда будет побеждать. Но сейчас, когда Оуэн держит меня в руках и целует меня так, что перехватывает дыхание, я понимаю, что, может быть, страх отступит, и я надеюсь выйти из схватки с ним победителем. – Ты в порядке? – спрашивает он, отстранившись лишь на чуть-чуть. Голос у него глубокий и хриплый, глаза полны желания, но смысл кристально ясен – он не пойдет дальше, если я этого не хочу. – Вполне, – говорю я, заводя ладони под лацканы его пиджака, чтобы прикоснуться к его твердой груди. Его горячий взгляд пронизывает меня насквозь. Да, он сильный, и мужественный, и немного ошеломляющий со всей своей горой мышц, но это – Оуэн. Я полностью доверяю ему и знаю, что он никогда не причинит мне боли и не задаст темп, на который я не соглашалась. – Перейдем в спальню? – шепчет он, его дыхание обжигает и дразнит ухо. Это утверждение, но он сделал из него вопрос. – Ладно, – говорю я, выдыхая. Я чувствую, как он улыбается мне в шею. – Веди. И я веду. С радостью. Переплетя свои пальцы с его, я веду Оуэна по коридору в свою спальню. За четыре года нашей дружбы он бывал тут всего пару раз, но по тому, как он тянет меня к постели, складывается впечатление, будто мы проделывали это раз сто. Есть что-то естественное в том, как мы двигаемся вдвоем и падаем на мое белое одеяло, запутавшись друг в друге. Его щетина приятно царапает кожу, пока он целует мое горло, доходя до ключиц. Я жду, что меня охватит паника, одолеют страхи, но этого не происходит. Проведя большим пальцем по моей груди, он умело находит сквозь слой шелка сосок и пощипывает, теребит его – сначала нежно, потом немного грубее, срывая с моих губ пьянящий стон, который я не могу удержать. Когда между моими бедрами нарастает гул желания, я приподнимаю их от удовольствия. Я хочу его, нет – нуждаюсь в том, чтобы он дотронулся до меня там. Оуэн на мгновение отстраняется, сбрасывая смокинг, и дает мне отличный обзор на свои восхитительно широкие плечи. Во время летних поездок на пляж я видела его торс десятки раз, но это всегда было строгое – «смотреть и не трогать». Когда он забирается на меня сверху, я не могу удержаться от того, чтобы не протянуть руку и не запустить пальцы под его теперь уже расстегнутую рубашку, не провести ладонью по рельефным кубикам пресса. Я вытягиваю шею в жажде еще одного поцелуя, но он лишь обхватывает мою голову руками и смотрит на меня сверху вниз так, словно я – загадка, которую он пытается разгадать. – Сначала мы должны все обсудить. Я хмурюсь, пристально глядя на него. – Обсудить что? – Нам нужно обговорить границы, прежде чем мы поднимемся на ступеньку выше. А разве мы уже не поднялись не ступеньку выше? В прошлый раз, когда мы были близки, он быстро поцеловал меня и пожелал спокойной ночи. Теперь он лежит на мне в постели, и я жажду большего. – Какие границы? – Например, что тебе нравится, а что нет. Есть ли что-то, что может вновь вызвать те воспоминания? Есть ли что-то, что возвращает тебя в тот момент? Я не хочу заходить слишком далеко, сказать или сделать нечто, что заставит тебя почувствовать себя неуютно. Сердце у меня сжимается от его предусмотрительности и желания защитить меня. – Ты не заставишь меня почувствовать себя неуютно, Оуэн. Я верю тебе. А если вдруг это и случится, я просто скажу тебе прекратить. Ты об этом? Он кивает, слезая с меня и плюхаясь рядом. Кажется, этот разговор еще не закончен. – Это хорошее начало. Но что, если я, ну, не знаю, прижму тебя к кровати? Или закушу шею или что-то вроде того? Или буду говорить грязные вещи? Это не испугает тебя?