Она нежно проводит рукой по поделке. Облупившийся черный лак на ее ногтях блестит в слабом свете из окон. Где-то на бетонный пол капает вода. – Но они не склеены. Как ты это сделала? – Связала использованной зубной нитью. Чтобы все было вторсырьем. – Вау! – Я еще никогда так много не чистила зубы нитью, как в последнюю неделю. У меня все десны кровоточат. Но нельзя было брать новую. Это было бы нечестно. Согласен? Я киваю. Наш разговор прерывает глухой стук. Я слышу голоса. Смех, крик, приближающиеся шаги. Мы инстинктивно прячемся за столом, но слишком поздно. Они нас увидели. Винсент, Мухаммед и Альбин стремительно приближаются к нам, подобно гончим, почуявшим запах добычи. Винсент идет впереди, он всегда впереди, как вожак стаи. Он считает себя королем Урмберга. Подойдя, он сплевывает мерзкий коричневый снюс и скрещивает руки на груди. Прокашлявшись, он наклоняет голову и смотрит на нас. – Нихрена себе, Йак, ты завел себе девчонку? Мухаммед и Альбин хохочут в голос, Альбин зажигает сигарету, делает затяжку, удерживает дым во рту и потом выпускает к потолку. Они подходят ближе, и Сага прижимается ко мне. Все мои чувства обостряются. Я чувствую холод, проникающий под куртку, запах плесени, звук дыхания Саги, слабое фыркание сигареты Альбина, когда он вдыхает дым. – Ты мутишь с этой уродкой? – спрашивает Винсент, кивая на Сагу. – В таком разе мы тебе благодарны. Никто из нас не стал бы ее трахать, даже если бы она сама просила. Так что ты оказываешь нам услугу. Винсент ухмыляется и продолжает: – Черт. Прекрасная парочка. Дурочка и гомик. Такую еще поискать надо. Двое из дурдома. Снова смех. Мухаммед ухмыляется. Альбин делает затяжку. В глазах его мелькает неуверенность. – Нам пора, – заявляет Сага и начинает собирать вещи. Она встает, и я вижу, что у нее дрожат руки, а на щеках появились красные пятна. – Куда так торопиться? Мы же только что пришли. Он тянется за пирамидой из спичек на столе, держит перед собой и морщит лоб, будто пытаясь решить сложную математическую задачку. Например, два плюс два. – Это еще что за хрень? Он вертит в руках поделку, подносит к свету, трясет, словно хочет узнать, что там внутри. – Отдай, – тянется за пирамидой Сага. – Если скажешь, что это. Тут Винсент замечает коробку с Эйфелевой башней на полу рядом с грязным матрасом и выпускает пирамиду из рук. Она с хрустом шлепается об пол и спички рассыпаются по мокрому бетону. Мухаммед и Альбин неуверенно смотрят на Винсента, словно ожидая команды, а тот нагибается и берет Эйфелеву башню. Она блестит и скрипит, когда Винсент берет ее за верхушку и начинает раскачивать. – Только не говори, что сидел дома и строил эту хрень. Тебе, что, больше нечем заняться? Скучаешь по мамочке? Или твоя шлюха-сестра не берет тебя с собой на гулянки? – Это Эйфелева башня, – тихо говорю я. Винсент выпускает башню из рук. Она падает и остается лежать на боку, покореженная, но все еще целая. Винсент поворачивается и кивает Альбину. Тот подходит и встает рядом, кидает бычок в сторону и откашливается. Альбина стоит пожалеть. Не только потому, что он идиот с плохими отметками по всем предметам, но и потому, что его папа инвалид. Бабушка принимала опасные лекарства во время беременности, и отец Альбина родился без ног. Винсента тоже можно пожалеть. Во всяком случае, так говорит Мелинда. Его отец работает на нефтяной платформе в Северном море и почти не бывает дома. Я пытаюсь думать об этом, когда Альбин встает рядом с Эйфелевой башней и смотрит на меня пустым взглядом. Я пытаюсь представить его папу без ног в инвалидном кресле и как он не может переехать через высокий порог, но безуспешно. Как бы я ни пытался, ничего не получается. От страха мне трудно дышать. Ощущение такое, словно кто-то стянул мне грудь жесткой веревкой, а легкие наполнились зеленой слизью. Альбин смотрит на Винсента. Винсент кивает: – Раздави ее. – Нет, – с криком вскакиваю я. – Нет, нет! Альбин устало смотрит на меня. Потом пожимает плечами, словно не видит в команде Винсента ничего особенного, словно получает такие каждый день. Просто еще один приказ, который нужно выполнить, не задумываясь. Он поднимает ногу в мокрой кроссовке и опускает подошву на Эйфелеву башню так, словно давит паука на полу в подвале. Малин Судмедэксперт Самира Хан невысокого роста, она едва достает мне до груди. Самира пожимает руки всем по очереди. Длинные темные волосы заплетены в толстую косу. На женщине зеленая униформа и клеенчатый передник, шуршащий от малейшего движения. Перчатки и очки лежат рядом на столе. Прошло почти две недели с той встречи по Скайпу, на которой мы обсуждали скелет у могильника. Разве могли мы предполагать, что нам придется снова встретиться, чтобы обсудить другое убийство? И что с нами не будет Петера, который пропал бесследно. Мы с Манфредом и Сванте поехали в Сольну – почти полтора часа, чтобы лично поговорить с Самирой. Андреас остался в Урмберге. У него была встреча с другими полицейскими по поводу координации нашей работы. Хоть у нас еще и нет доказательства, что кровь на кроссовке Ханне – это кровь жертвы убийства, мы исходим из того, что это так. Это означает, что Ханне, а может, и Петер, были свидетелями убийства или находились поблизости в момент преступления. Это, разумеется, прогресс в расследовании исчезновения Петера. Мы знаем, что они с Ханне исчезли в пятницу – в тот же день, когда убили незнакомую женщину. Также приходится констатировать, что Петер тоже стал жертвой преступления. От него ничего не слышно уже шесть дней, вряд ли с ним произошел несчастный случай. Если бы он сломал ногу в лесу или поскользнулся и упал в реку, мы бы уже его нашли. Самира надевает перчатки. – Что с вашим коллегой? – словно читает мои мысли врач. – Вы его нашли? – Еще нет, – отвечает Манфред. Самира подтягивает перчатки и хмурит лоб. – И вы думаете, что его исчезновение связано с убийством этой женщины? – спрашивает она, кивая на тело на столе из нержавеющей стали. – Мы предполагаем, что наша коллега Ханне была на месте преступления. – Ханне? Которая потеряла память? – Именно так. Самира поправляет передник и выпрямляет спину. – Хорошо. Начнем? Мы подходим к столу из нержавеющей стали. Лежащее на нем тело худое и бледное. Слипшиеся пряди седых волос лежат вокруг головы. Тело аккуратно сшито после вскрытия. Самира начинает говорить. Низким голосом, без лишних эмоций, она сообщает только факты. Видно, что она делала это уже сотни раз. – Неизвестная женщина. Возраст примерно пятьдесят лет. Рост сто семьдесят пять сантиметров, вес пятьдесят девять килограммов.