– Хорошо-хорошо, – бормочет она. – Зачем ты говоришь такие вещи? Тебе же нравится Макс? Мама набирает в грудь воздуха и поднимает на меня взгляд. Глаза у нее покрасневшие. А морщины вокруг губ и опущенные веки делают ее старой и усталой. – Да, нравится. Но не я же за него замуж собралась, Малин. Расскажи, за что ты его любишь. Что ты в нем любишь? – Что это? Допрос? Проверка домашнего задания? Я люблю его, потому что… Нам с ним хорошо. Он хороший парень. Веселый, умный, хорошо зарабатывает, и у нас будет хорошая жизнь. – В Стокгольме! – Какая разница? – Нет, нет никакой разницы. Неважно, где вы будете жить. Но иногда у меня возникает такое чувство, что ты хочешь сбежать отсюда. А это не лучшая основа для брака. И если это так и ты от чего-то бежишь, то я надеюсь, что ты бежишь не от себя самой. Мама, естественно, права в том, что я хочу отсюда свалить. Любой человек в здравом уме хотел бы свалить из этой дыры. Хотеть остаться в Урмберге может только сумасшедший или родившийся здесь, но чаще требуется и то и другое. И Макс не имеет никакого отношения к моему стремлению свалить. Макс – само совершенство. Другими словами его не описать. Он воплощает собой все, о чем я мечтаю: амбиции, столицу, экономическую стабильность. И потом, что такое любовь, если не дружба, приправленная сексом? Я занимаюсь сексом с лучшим другом, и меня все устраивает. Но этого маме не скажешь. Почему люди все время твердят про любовь, как будто это что-то сверхъестественное? Словно это религия. Я не верю в любовь и не верю в Бога. Я верю в упорную работу, решимость, настойчивость и другие вещи, которые дают конкретный результат. Я верю в факты и в науку, а не в суеверия и чувства. Особенно чувства. Их стоит остерегаться. Иначе можно сильно напороться. Залететь и навеки застрять в такой дыре, как Урмберг. Сидеть тут с сопливыми младенцами и придурком, с которым тебя угораздило переспать по пьяни летним вечером у озера. Что-то мигает за окном. Это свет фар. Маленький «сааб» с ржавым капотом подъезжает к дому. Магнус и Маргарета. Мама смотрит на часы. – Они вовремя. Я сказала Маргарете в семь. Стоит маме открыть дверь, как в дом врывается Зорро, огромная овчарка. Она лает, носится по комнате, как шальная пуля, прыгает и лижется. Закончив приветствие, несется в кухню проверить пол на предмет съестного. Старая тетушкина собака явно бодра для своих лет. Зорро живет с ней, сколько я себя помню. Магнус топчется на крыльце, отряхивая снег, потом входит и снимает куртку. За ним следует Маргарета в старом грязном пальто и розовом шарфе. Коротко подстриженные темные волосы наэлектризовались от шерстяной шапки с сердечком и стоят торчком. Мама снимает фартук, вытирает руку и протягивает гостям. – Привет, как поживаете? Магнус стаскивает ботинки, уставившись в пол. Когда он в этой позе, видно, что кузен начал лысеть. Залысины поблескивают в свете лампы. И горбится он сильнее, чем раньше. На лице – больше морщин. Видно, что ему уже далеко за сорок. – Все хорошо, – вежливо отвечает он. Я обнимаю кузена, и, к моему удивлению, он отвечает мне тем же. Может, из чувства благодарности за свое спасение от хулиганистых мальчишек. – Все прекрасно, – прокуренным голосом хрипит Маргарета и сжимает меня в своих пахнущих луком и старой собакой объятьях. – Малин, боже мой, я и забыла, какая ты высокая. Тебе бы стоило стать баскетболисткой, а не полицейским. Маргарета смеется над своей шуткой, демонстрируя кривые зубы с кучей пломб. Ее руки на моих плечах сильные и жилистые. На Магнусе застиранная флисовая кофта, обтягивающая живот, и джинсы, из тех, что можно купить в торговом центре на шоссе в Катринехольм. – Входите, садитесь, – приглашает мама. – Еда готова. Мы идем в кухню. Мама с Маргаретой громогласно жалуются на уборку снега, и Маргарета заявляет, что в этом году ей снова придется звонить властям и устраивать скандал, иначе никто не пошевелится, чтобы им помочь. У Маргареты талант добиваться своего. И она активно участвует в жизни деревни. Наверно, она самый влиятельный человек в Урмберге, чему остается только радоваться, потому что добиться такого авторитета бывшей акушерке, а теперь одинокой пенсионерке с сыном-дурачком было нелегко. До смерти Кенни я старалась не общаться с Маргаретой. А мама все время напоминала мне о том, что ей тяжело и что тетя в нас нуждается. Ее первый ребенок умер от воспаления легких в шесть месяцев. А ее муж, чье имя запрещено произносить вслух, ушел от нее к парикмахерше из Флена, когда Маргарета была беременна Магнусом. – Магнус получил работу! – щебечет Маргарета. – Поздравляю! – улыбается мама. – Что за работа? Магнус сидит, уставившись на свои коленки. – Будет помогать Рагнхильд Сален собирать валежник у реки, – отвечает за него Маргарета. – По весне, разумеется. – Это отличная работа, – ободряюще улыбается мама. – Поздравляю! – говорю я, думая, что у жизни в такой маленькой деревне, как Урмберг, есть и свои преимущества. Местные жители помогают друг другу в сложных ситуациях. Здесь еще сохранился дух общинности, от которого не осталось и следа в Катринехольме и Стокгольме. И хоть мальчишки и издеваются над Магнусом, местное общество его принимает. Здесь для таких, как он, есть место. Ему дают почувствовать себя нужным. Мы еще немного обсуждаем уборку снега, а потом Маргарета поворачивается ко мне и накрывает мою руку своей. – Это просто ужасно, Малин. Ужасно то, что вы нашли в лесу труп. Да еще и у могильника. Разве это не странно? Я киваю. – Что произошло? – спрашивает она. – Мне нельзя это обсуждать. – Ну конечно. Маргарета хлопает меня по руке и продолжает, как ни в чем не бывало: – А тот полицейский из Стокгольма? Его нашли? – Нет. Она качает головой и поджимает тонкие белые губы. – Такой кошмар! – говорит она. – Что, если он лежит там в лесу? Замороженный, как рыбная палочка. – Не говори так, Маргарета, – просит мама, ставя бокал на стол. – Прости. Но ведь этого-то все и опасаются? Маргарета встречается со мной взглядом. – Да, – подтверждаю я и пытаюсь не думать о Петере как о замороженной рыбной палочке. – Не хочу говорить ничего плохого про стокгольмцев, – кашлянув, добавляет Маргарета, – но в здешних лесах легко заблудиться. Часто люди просто недооценивают, какая опасность может им грозить. И еще этот могильник. Я не суеверна, но готова поклясться, что там водятся привидения. Помните ту немецкую семью, которая… – Маргарета, пожалуйста! – умоляет мама. Тетя пожимает плечами. Вид у нее обиженный. Магнус молча поедает лосиное рагу. – Думаете, исчезновение полицейского как-то связано с этой женщиной у могильника? – Понятия не имею, – отвечаю я. – Может быть. Должна быть причина, по которой Петер и Ханне – та, которую нашли в лесу, – отправились туда в бурю. Но мы ничего не знаем наверняка. Хотя… – Хотя? – спрашивает Маргарета с жадным блеском в глазах. Такой она человек, Маргарета. Всегда сует свой нос не в свое дело и любит покопаться в чужом грязном белье. – Мы его найдем, – говорю я, стараясь звучать уверенно. – Как только Ханне начнет вспоминать, что произошло. – Мы все на это надеемся, – поддакивает Маргарета. – А то он так и пролежит там в снегу всю зиму. Мама посылает ей предупредительный взгляд, но ничего не говорит. – Я просто хочу сказать, что плохо получится, если его найдут дети по весне, – извиняется Маргарета. Магнус замирает с вилкой на полпути в рот. – Кто умер? – спрашивает он испуганно. – Никто из знакомых, – успокаиваю я, нагибаюсь и глажу его по руке. Магнус убирает руку. – Но что говорит эта женщина, которая потеряла память? – спрашивает мама и тянется за вином.