– Закончили? – спрашиваю я криминалиста. – Да, спасибо, – отвечает она, убирая ватку в пластиковый пакет. Я киваю, отворачиваюсь и блюю в снег. Меня все еще трясет, когда я лежу в кровати с пуховым одеялом, натянутым по самый нос. Мамина рука лежит у меня на плече, глаза с тревогой всматриваются мне в лицо. – Уверена, что не хочешь чаю? – Уверена. Я хочу спать. Но спасибо. Мама кивает. Наклоняется, целует в щеку и гладит меня по носу указательным пальцем, как всегда делала, когда я была ребенком. Я чувствую щекой тепло ее ладони, вдыхаю родной и знакомый запах мыла и вкусной еды, ассоциирующийся у меня с мамой. Часть меня хочет уцепиться за нее и никогда не отпускать, как в детстве, когда она была в центре моей вселенной. Но вместо этого я лежу неподвижно и смотрю, как она выходит из комнаты и тихонько закрывает за собой дверь. За окном притаилась темнота – большой черный зверь. Я боюсь, что стекло треснет и зимняя ночь ворвется в спальню, как врывается вода в дырявую лодку. Я подозревала, что так и будет, что это расследование разворошит прошлое, которое я так старалась забыть. Кенни. Взлохмаченные волосы цвета песка. Раскосые зеленые глаза. Хорошо очерченные скулы. Твердые руки, покрытые комариными укусами. Мягкие губы. Скользкая от пота кожа, когда мы занимались любовью. На тот момент, когда мы нашли скелет, мы встречались совсем недолго. Не помню, был ли у нас уже секс. Мы провели вместе два года. Целая вечность в нашем возрасте. У нас было мало общего, но я была безумно влюблена в Кенни. Чуть не писалась от радости каждый раз, когда видела его. Я гоню прочь эти мысли, не хочу вспоминать прошлое, но не могу не думать о том осеннем вечере, когда все закончилось. Мы тусили в заброшенном заводе. Я, Кенни, Андерс и две подружки. Кенни принес две бутыли самогона, который спёр у папаши, и мы здорово наклюкались. Все, кроме Андерса, принимавшего антибиотики от ангины, которые нельзя было мешать с алкоголем. Я помню, что нам было весело, пока одну из девиц не стошнило на Кенни и ему не пришлось умываться ледяной водой. На этом тусовка закончилась. Андерсу, недавно получившему права, было поручено доставить нас домой в старом «рено» отца Кенни. Помню, что атмосфера улучшилась, когда мы сели в машину. Тепло внутри салона вернуло нам желание веселиться. Кенни, сидевший на пассажирском сиденье, открутил громкость на максимум, опустил окна, чтобы всей округе слышно было музыку, и заорал, что хочет пива. Я порылась на полу, достала банку пива и протянула ему, но… Полный идиотизм. Ужасная и абсурдная трагедия, перечеркнувшая мою жизнь. Кенни внезапно решил высунуть голову в окно. Я должна была сделать то же самое и передать ему пиво через окно. Он отстегнул ремень безопасности, приподнялся и высунулся из окна по пояс. Я сделала то же самое. Открыла банку и протянула Кенни. Помню, что мы чокнулись, подставив головы дождю и ветру. Мы были пьяными подростками в богом забытой деревушке посреди Швеции, не подозревавшими, что сейчас наша молодость закончится. В темный дождливый вечер видимость была плохая. Кенни по-прежнему стоял в машине, высунув голову в окно, когда я заметила что-то в сотне метров перед нами. Я закричала Кенни, чтобы он сел обратно. Но, вместо того, чтобы послушать меня, Кенни повернул лицо вперед, по ходу движения. Это был конец. Кучка пьяных детей. Идиотская забава. Удар. Может, Андерс не заметил опасность из-за дождя. Может, отвлекся на происходящее в машине. Как бы то ни было, он не заметил прицеп с бревнами, который кто-то поставил на обочине, пока мы тусили на заводе. Мы в него не врезались. Только проехали совсем близко. Достаточно близко, чтобы Кенни врезался в одно из бревен. После этого он выглядел как женщина у захоронения. От его лица ничего не осталось. Джейк – Какая красота! Сага наклоняется над Эйфелевой башней и с улыбкой разглядывает мою поделку. Розовые волосы полыхают в свете настольной лампы. За окном темно. Не видно ни леса, ни реки, только черную ночь и наши отражения в стекле, как в зеркале. Я так и не послал Саге смс. Совсем забыл – так напугало меня ружье под диваном. Но она все равно пришла. Без приглашения. Саге приглашение не нужно. Она всегда поступает как ей вздумается. И если хочешь водить с ней дружбу – мирись. – Спасибо, – благодарю я за похвалу. – Ты использовал только пивные банки? – Еще клей и проволоку. – Круто. Ты гений! Но ты это и так знаешь. Она бросается мне на шею. У меня внутри все сжимается. Я не могу найти подходящих слов. Со мной так часто бывает наедине с Сагой: я теряю дар речи. То ли от комплиментов, то ли от того, как она обнимает, а потом стоит рядом и смотрит мне в глаза. Мне неловко. Я стою словно воды в рот набрав. Даже ноги меня не слушаются, становятся мягкими, как вареные макароны. Сага идет к кровати, запрыгивает на нее и садится по-турецки. – Получишь пятерку! Мило! Я аккуратно присаживаюсь на краешек кровати. – Думаешь, ее стоит покрасить? – Зачем? – морщится Сага. – Настоящая Эйфелева башня покрашена. Сначала она была темно-красной, а теперь – коричневая. Сага придвигается ко мне, отчего я весь напрягаюсь. – Нет, не стоит. Так видно, из чего она сделана. А в этом-то весь и смысл. Что она построена из пивных банок. Нам же задали изготовить что-то из отходов. Я весь напряжен, и, как ни стараюсь, не могу расслабиться. Пытаюсь опереться спиной на стену, но эта поза выходит неуклюжей, неестественной, неудобной и главным образом жалкой. – А ты что построила? – Пока ничего. Ничего в голову не пришло. Сначала я хотела что-то построить из тампонов. Знаешь, какой вред они наносят окружающей среде? Знаешь, сколько тампонов люди покупают ежегодно? – Не… – Вот именно. Никто об этом не думает. И о том, чтобы переработать их, тоже. Сага изображает омерзение и теребит кольцо в носу. – Как бы то ни было, – продолжает она, – я еще подумывала о платье из блистеров, знаешь, такие пластиковые упаковки для таблеток. У мамы фибромиалгия, она потребляет таблеток немерено, и я их собираю. У меня целый пакет дома. Очень хороший материал. Гладкие, серебристые. – Неплохая идея.