– Ну, да! Хорошо, лети! А что он еще мог сказать? Сведения у меня точные, и в штабе полка я об этом говорил. Максимум, что может сделать Воронов, это проверить там: была ли такая информация. Ответ будет положительным, как и то, что противника я регулярно слушаю. Откуда язык знаю? Волгарь! И Карла, нашего, Маркса в оригинале изучаю, с Энгельсом, Фридрихом, в придачу. А Каутского – ни-ни! Только их! Глава 9. На территории главного союзника Так я и оказался в городе Кызыл. Это от слова «Красный», только по-монгольски. Но, не без приключений! Самолеты в те годы летали несколько своеобразно. Во-первых, существовали лимиты топлива, и не всегда, даже имея право и соответствующие бумаги, можно было заправить полные баки на любой площадке. Плюс скоростенка у них была очень маленькая, и летали они низехонько, как крокодилы. И очень сильно зависели от погоды и состояния их двигателей. Мне передали новый Ли-2, только что выпущенный 84-м заводом. Летел я, естественно, пассажиром. Больше в салоне, если его так можно было назвать, никого не было. Сели в Куломзино, Омск-Юго-Запад, на дозаправку. Чуть восточнее, возле кирпичного завода, здание аэропорта, он – гражданский. Мы сели на военном аэродроме, штаб которого расположился за улицей 22-го декабря, на улице Полярной. В том месте сейчас склады какие-то, шинами торгуют. Это – один из первых стационарных аэродромов в тех местах. На поле всего четыре машины: два Ли-2, Ил-4 и Ер-2. Бомберы в чехлах, а у второго Ли-2 ковыряются механики, один из двигателей раскапочен. Как обычно, местные механики говорят, что топлива нет, идите в штаб и решайте вопрос. Это уже пятая посадка, с того момента, как вылетели с Комендантского аэродрома. Посылать командира корабля одного – довольно бессмысленно, он – парнишка молодой и стеснительный, а тут горлом надо работать и бумажками трясти. На три часа полетного времени топливо дают, до Новосибирска доберемся. Лейтенант Воробьев схватил бумажки и удалился заправлять свой «лайнер». А я чуть задержался, требовалось дать РДО в Красноярск, снабдив его кучей «индексов», без которых хрен хоть каплю нальют в баки. Вышел из штаба и нарвался на кучу начальства, во главе с целым генералом армии. Пять звезд на петлицах шинели – это не баран начихал. Я козырнул, и прошел мимо, мое дело сторона, генерал был совершенно незнакомый, в героях войны не числился, кто такой мне было неведомо, даже на фотографиях никогда не видел. Машина еще заправлялась, когда я услышал, что она «реквизирована» в пользу командующего Дальневосточным фронтом, самолет которого неисправен и лететь дальше не может. А мне предстоит дождаться возвращения «своего» Ли-2, когда его изволит освободить тот самый генерал армии. От такой бесцеремонности я вначале остолбенел, а затем попросил разрешения обратиться. – Тащ генерал армии, разрешите обратиться? – Что тебе, ты что-то не понял? – Именно так, товарищ генерал! На нас Япония напала или объявила нам войну? – Нет, а чего ты спросил? – Мне этот самолет предоставила Ставка Верховного Главнокомандующего для решения вопроса, имеющего прямое отношение к противотанковой обороне. Вы, наверное, в курсе того, что немцы вот-вот начнут наступление на Москву. Вот мои документы. – я расстегнул куртку и достал удостоверение представителя Ставки. И ту самую бумажку, которой меня снабдили там, где черным по белому было написано, что все представители Советской власти, командующие и командиры всех частей и соединений обязаны обеспечить всякое содействие в деятельности Представителя Ставки. – Чтобы воспользоваться выделенным мне самолетом, вам необходимо согласовать этот вопрос со Ставкой. – Связаться отсюда со Ставкой несколько затруднительно, подполковник. Сколько вас в самолете? – Я и экипаж. – Куда направляетесь? – На восток, до Красноярска, потом в сторону. Но топлива дали только до Новосибирска. – Давай так сделаем: топливом мы вас обеспечим, но вы нас с собой до Красноярска подхватите. Лучше, конечно, до Читы или Иркутска. Мой резерв топлива здесь есть, нас двадцать человек. Иркутск меня совершенно не привлекал, поэтому договорились лететь до Красноярска. Тем более, что из-за посадки в Новосибе могли потерять много времени. Нас залили на полную катушку. Генерал оставил кого-то в Омске с его штабным самолетом. Все нормально разместились, без комфорта, естественно, на приставных дюралевых скамеечках, но вылетели, мирно разрулив сложившуюся ситуацию. Так как куртку я расстегивал, и генерал видел «звездочку», то он решил поближе познакомиться. Организовал небольшое застолье, благо что пара откидных столиков в самолете имелась. Вначале речь шла только о делах фронтовых, тем более, что обо всем этом писалось и в центральных, и в их армейских газетах, а затем разговор перекинулся к тому заданию, которое мне поручили. – Да вот от геологов узнал, что в Кызыле, в Туве, лежит 15 тысяч тонн жильной руды ручной сборки, с большим содержанием вольфрама и кобальта, а нам отказали в поставках для нового, принципиально нового, подкалиберного снаряда, так как вольфрама в стране добывается мало. – Это который в лампочках горит? – Да, именно он. – Из Кызыла ты его не вытащишь. Там на реке порогов много, а дорог практически нет. Во дела какие! У меня тут перед войной случай был, охотиться поехали под Бикином, так там встретился с одним товарищем интересным, так тот говорил, что этого самого вольфрама там, то что называется «хоть жопой жуй», а его, когда он только заикнулся об этом, чуть японским шпионом не сделали. – А где этот Бикин? – Да под Хабаровском, километров сто пятьдесят южнее. Сейчас покажу. – Адъютант генерала достал 500-метровку и передал мне. «Твою мать!» – чуть не вырвалось у меня. – Лермонтовское месторождение! Оно же в двух шагах от железной дороги! – Так где вы охотились? – палец генерала ткнул прямо в сопку Дом. – А как звали товарища? – Богацкий Слава, Вячеслав. Он ссылку у нас отбывал за что-то. На железной дороге геодезистом работал. Вести изыскания ему было нельзя. Места те знал, как отче наш, лучший проводник по крупному зверю. А у нас в тех местах дивизия стояла, командир которой дружил с ним. Теперь она на Северо-Западном, а мы там новую формируем – 422-ю мотострелковую. Слушай, Сергей Петрович, ты бы время выделил, да посетил бы нас в нашем медвежьем углу, а то полк ИПТАП мы формируем, а тактикой этих боев у нас никто не владеет. Полагаю, что хитростей и тонкостей там хоть отбавляй. Можем через Ставку и ГПУ этот вопрос порешать. – Ну, вот, управлюсь с Кызылом, а там посмотрим. Пока обещать не могу. В Красноярске мы расстались с Иосифом Родионовичем Апанасенко. Неприятно начавшееся знакомство дало интереснейшую возможность использовать одно из самых богатых месторождений вольфрама на территории СССР. В первые годы там находились рудные жилы с очень высоким содержанием WO3. Да и впоследствии: 4 % на тонну – это много для редкозема. Главное, он дал человека, на мнение которого можно было сослаться. Говорить о том, что Красноярском геологическом управлении мне обрадовались до смерти – не приходится. Точно также к этому проекту отнеслись и речники. С ними еще сложнее: река выше Минусинска ими считалась несудоходной. Даже в их атлас заканчивался селом Означенным, будущим Саяногорском. Из разговоров в Геологоуправлении на Советской, стало понятно, что месторождение, в основном, кобальтовое, который также входит в состав победита, а вольфрам следует искать в другом месте, не в Красноярском крае. – А почему тогда в Ленинграде мне выдали вот такую справку? – спросил я товарища Булынникова, начальника ЗапСибГеоРазведки, положив ему на стол то, что мне выдали на Васильевском. С фотографиями тех булыжников, ради которых я сюда и прилетел. – Ну, удивительное дело! Какая-то путаница. Так бывает. Понимаете, там морфологически не может быть редкоземов, геология не позволяет. – А вы там были? – улыбаясь спросил я. – В Восточном Саяне я работал много лет. Хорошо знаю этот район. По большому счету, я именно такого ответа и ожидал, почему-то. С давних пор местных и приезжих геологов здесь интересовало только рудное и рассыпное золото. Но я уже успел слетать Кызыл, где не арак пил, а беседовал с Иваном Сафьяновым, полномочным представителем СССР в Туве, который и передал мне образцы руд двух видов: скуттерудит и вольфрамит, собранные в районе Хову-Аксы, причем, в промышленном масштабе. Кроме того, он передал мне письма некоего Скокова, который нашел это месторождение. Он приезжал сюда по приглашению предыдущего полпреда Нацова, и восемь лет работал в республике, обеспечивая ее золотом Саян. Там у горы Кара-Хая им было обнаружено месторождение «радужного камня». Кроме скуттерудита, составляющего примерно 93 процента местных руд, был обнаружен и вольфрамит, причем жильный и с очень высоким содержанием трехокиси вольфрама. До 76,6 % его содержали абсолютно черные массивные и очень твердые обломки вольфрамита. Да, его не так много, как кобальта, но содержание чрезвычайно высокое. – А где сейчас Скоков? – Этого я не знаю. – ответил полпред и отвел глаза. – Я не уверен в том, что он жив. Его арестовали в тридцать девятом, якобы работал на японскую разведку. До Халхин-Гольских событий японская и китайские разведки упорно снабжали дезой наши органы НКВД, да и местные товарищи не брезговали писать «закладные» на «выскочек». Кому-то геолог дорогу перешел, видать, по золотому делу. В общем, вывалил я на стол доставленные образцы и докладную записку Скокова, где черным по белому было написано: 8950 тонн скуттерудита и 6050 вольфрамита, раздельно.[2] – У вас, товарищ Булынников, связь по ВЧ с Москвой есть? – ВЧ у нас имеется, но требуется разрешение 3-го отдела, а он у нас на площадь Революции переехал. – И телефон свой не дал? – Ну почему? – Потому, что я не вижу, чтобы вы кинулись к нему и не запросили этого разрешения. Вам еще раз показать мои бумаги? Или сами догадаетесь, что требуется делать, чтобы обеспечить содействие представителю Ставки? – Нет, этого не требуется. – Он пару раз выдохнул, прежде, чем взять трубку и куда-то позвонить. Услышанное мной быстро вывело меня из себя, и я перехватил трубочку у бедного начальника геологии. – Капитан, если через минуту у меня не будет связи с Москвой, то дальнейшую службу ты будешь проходить заряжающим заманивающего противотанкового орудия. Удивительно, но и разрешение, и даже связь с Москвой мгновенно появились! Вовремя рявкнуть на «офигенное тыловое начальство» входит в комплекс вооружения Представителя Ставки. Пётр Ломако, нарком цветмета, выслушав меня, дал немедленный ответ: – У нас огромная нехватка кобальта, шлите в мой адрес справку, я подпишу и направим это во все инстанции. Это вы обращались ко мне из-за карбида вольфрама из Ленинграда? – Да, я. – Вам было отказано именно из-за отсутствия кобальта. Возможность вывезти есть? – Теоретическая имеется. Видел на станциях интересный груз, требуется согласовать его использование с ГАБТУ и ГАУ. Индекс груза 01956. Справочник у вас есть? – Имеется. Ухты! Вот это «да»! Жду по БОДО вашу справку, и немедленно проинформирую руководство. Мы с Булынниковым перешли в другое помещение, где передали все в Москву в виде шифровки, под моим кодом. Индекс 01956 имели автомобили грузовые, поставляемые из США по Ленд-лизу. Штаты еще не вступили в войну, и присылали только «невоенные» грузы, среди которых были грузовые автомобили трех марок, грузоподъемностью до 3–4 тонн. Меня интересовали только «Studebaker US6», так как они могли «кушать» наш бензин А-52 с добавкой Б-70, так называемый БС-62-68. Остальные две модели не имели октан-корректора, поэтому в дальнейшем СССР от них просто отказался. Автомобили пришли во Владивосток и были направлены на запад, причем, по одному на двухосной платформе, о чем я немедленно сообщил генералам Яковлеву и Федоренко. Их там могла поместиться три, но с передними колесами в кузове предыдущего автомобиля. А так эшелоны шли практически пустыми. Запросил разрешение использовать эти машины для перевозки стратегических материалов перед формированием нормальных поездов. В ответ – полное молчание в течении двух суток. Дорога от Кызыла до Абакана была, ее сделали в 1932-м году, и ее длина всего 178 километров, остальная часть пути автомобильной дорогой не считалась, гужевая. Время, отведенное на командировку, стремительно таяло, а предстояло еще попасть в Томск, куда выехал тот геолог, который работал под Бикином, но отзыва не поступало. Утром 28 октября пришло распоряжение Ставки по автомобилям и выделению для них топлива. Ответственным назначался Булынников, я же, предъявив эту телеграмму, тут же вылетел в Томск, куда мне «доставили» Вячеслава Богацкого. С ним переговорили прямо на аэродроме, я забрал его бумаги и вылетел в Москву. Время уже жутко подпирало. Но в Москву я не попал: по погоде. Мне изменили маршрут, и я прилетел «домой», в Ленинград, где сразу начались испытания вначале СПГ, а затем двух самоходных орудий. «Пропустив» неудачное немецкое наступление на Москву, начавшееся 5-го ноября, когда закончились дожди и слегка подморозило хляби, и закончившееся 25 числа попыткой перехода к обороне на рубежах Ржевско-Вяземско-Брянской укрепленной линии обороны, взломать которую у немцев не получилось, мы, с моей группой, прибыли в Коломну на Государственные испытания новой техники. В Питере все и всё работало как часы, что не говори, а сказывалось обстоятельство, что заводы принадлежат наркомату обороны, а не гражданским ведомствам. Изготовлено более двух сотен СПГ и четыре самоходных орудия «К-73». С «тяжелой» самоходкой пока «бяда!»: ходовую мы переделали, но нет орудий, кроме 57-мм, частично переделанной ЗиС-2. Для того, чтобы снизить высоту установки, мы «утопили» ствол еще ниже, сделав углубление в корпусе для накатника. Причем на обеих самоходках. Но одинаковый калибр для столь разных по весу и размеру машин – это нонсенс. Однако: орудия более крупного калибра просто нет. С Петром Фадеевичем Ломако установились очень хорошие и даже дружеские отношения: для него доставка солидной партии столь необходимого сырья и еще одно месторождение вольфрама было «манной небесной». Дело в том, что за день до войны на стыке Ферганской и Ошской областей было открыто крупное и богатое месторождение вольфрама, но там еще не было железной дороги, а это – горы и серьезные. И там, кроме вольфрама, нашли рядом, в Хайдаркане, ртуть, куда был эвакуирован завод из Горловки, оборудование которого каким-то невероятным способом было доставлено через перевал с помощью единственной полуторки. Ртутная печь весила 21 тонну. Её доставили в собранном виде через перевал в 3200 метров высотой. Как? Не знаю, не присутствовал, но доставили. А ртуть – это материал для капсюлей, инициирующая взрывчатка, без которой ни одна винтовка и ни одно орудие не выстрелит. Никитовский завод, как и крупнейшее в мире месторождение вольфрама в Иультине, был обанкрочен в 90-е. Директор Иультинского ГОК приезжал к нам в Питер, чтобы продать срочно две партии по 50 тонн индия, с доставкой самолетом в любую страну мира, ему зарплату было нечем платить рабочим, все зажал банк, требовался кэш. Стоимость килограмма индия в том году была 900–950 $ за килограмм обычной чистоты. Сверхчистый, зонной плавки, который и предлагался – 27000$ за кило. Покупателя мы нашли и очень быстро, но вывезти нам не дал лично Черномырдин. Иультин обанкротили и продали «Купол», крупнейшее на Чукотке месторождение золота и серебра канадцам. Оно было одним из подразделений ГОКа. «Святые девяностые»! То, что вы видите перед собой на плоском мониторе, делают несколько миллиграммов сверхчистого индия, без него это невозможно сделать. Ну, нам было не до плоских экранов, нам требовалось дешево и сердито пробить броню немецких тяжелых танков VK4501(H) и VK4501(Р) на всех дистанциях единственным типом орудия, калибром всего 57 мм. Наши «штирлицы» подтвердили за это время мои слова, что к дню рождения фюрера готовится показ новых танков, которые будут доминировать на поле боя, пробивая насквозь «тридцатьчетверки» и «КВ». Чтобы не пугать «ворон» ценой, сделали четыре типа «ломиков», каждый из которых отличался количеством использованного карбида фольфрама, но все они имели калибр 22 миллиметра, вес 3,6 килограмма, отличаясь удлинением «самого» ломика и количеством «бронебоек». Самый простой – «Заколка», имел вольфрамовый наконечник, острый, как иголка, и стальное тело. Самый дорогой, при том же весе и калибре, весь состоял из карбида, но основным мы считали «Надежду», с баллистическим наконечником из легкого сплава и двумя бронебойками внутри стального тела. По способности пробивать броню они довольно сильно различались. Для пирофорности служили магниевые сплавы. Все снаряды были неоперенными, типа 3УБМ6, гладкоствольных противотанковых пушек еще не существовало. Мишени готовили заранее и не мы, а ребятишки из ГАБТУ генерал-лейтенанта Федоренко. Использовалась только немецкая броня с «четверок». Фотографий не было, но рисунки «штирлицы» прислали. Два из них действительно видели опытные танки, остальные рисовали от балды. Не было на них и «Фердинанда», тяжелого самоходного орудия Порше. Он их соорудил позже, когда проиграл «Хеншелю». Еще до начала испытаний у меня были серьезные сомнения по поводу времени их проведения. Дело в том, что армия готовилась наступать: с Дальнего Востока переброшены 8 полнокровных кадровых дивизий плюс четыре танковых. Это я знал из «первоисточника» и по ходу истории «той войны». Среднеазиатский округ перебросил еще шесть стрелковых дивизий и две танковые. Часть из них имели в своем составе «свежие» противотанковые полки нового штата. А мы предлагали «оборонительное оружие». Хотя, новые СПГ могли существенно повысить огневую мощь батальонов и полков, но их выпущено слишком мало, чтобы переломить ситуацию на фронте. К тому же, в этот раз до немцев дошло, что «блиц» не состоялся, и они доставили на фронт кое-какую одежонку. Так что, ставку я делал только на ароматические бензины, которые обязаны были замерзнуть! Удивительное дело, но утром начальство приехало без Верховного, и сразу приступило к критике всего того, что мы показывали. Правда, «К-73» проскочила «на ура», вот только у генералов вызвал оторопь маленький калибр и наличие двухкамерного дульного тормоза. В этом они правы! Это не орудие сопровождения пехоты, надобность в котором была очень велика. Астров, который и делал из Т-30 «К-73», еще при проектировании сказал, что «классную машину угробят генералы». – Извините, товарищ Жуков, мне было поручено создать противотанковое орудие для истребительных полков, а не орудие непосредственной поддержки пехоты. Такого задания мы не получали. Эту установку делает товарищ Гинсбург. Но для нее нет двигателя и орудия. – А для вашей – нет целей! – парировал генерал армии. – Была бы пушка, а цели найдутся. – съязвил я, но генерал был, вообще-то, прав. Гинсбург достаточно сильно «подзадержался» со своей установкой. Из недостатков отметили тяжело снимающийся люк моторного отделения для ремонта двигателя (а кто им сказал, что легкие противотанковые САУ смогут выйти из боя, если будут обнаружены противником? 4 и 6 миллиметров брони такой гарантии не дают!) Доступ для долива масла и смены фильтров масла, топлива и воздуха был. Моторный отсек был отделен от боевого отделения противопожарной перегородкой. А топливо находилось в корме, подводящие трубопроводы шли вне боевого отделения. Кроме того, всех «убил» малый возимый запас снарядов: 32 штуки, хотя место для них еще было, но там были предусмотрены ящики для маскировочной сетки, системы подогрева двигателя, чехол боевого отделения, переносная печка, запасные диски к пулемету, и тому подобное, с точки зрения генералов, «ненужное» оборудование. «Роскошь, понимаш! Вы б еще ковры персидские там поместили!» А тут еще нашего «главного», Гудкова, почему-то не было, к тому же, никто из Наркомата вооружений не присутствовал. В общем, нас с Астровым, Горлицким и Шавыриным генералы разносили часа три, но команду начать стрельбы не давали. К 12 часам подъехало «большое» руководство, в том числе Устинов, Ванников и Горемыкин, во главе со Сталиным. Докладывал будущий маршал Жуков, которого прочили вновь сделать командующим Западного фронта. Ему наступать, а его приволокли на показ оборонительного вооружения. Он и резанул «правду-матку», до упора: что напрасно потрачено время и народные деньги. Все нахмурились, было видно, что начальство было готово развернуться и поехать обратно в Москву. Делать нечего, пришлось брать инициативу на себя. – Товарищ Сталин! Я, конечно, понимаю, что генералу армии Жукову хотелось бы увидеть технику, которую бы наши конструкторы подготовили бы к стоящим перед ним теперешним задачам. Но нам была поставлена задача полтора месяца назад, когда о наступлении речь еще не шла. Обороняться нам еще придется и не раз, но и для решения задач в наступлении эта техника вполне подходит. Вот, например, требуется занять позицию не здесь на директрисе, а в ста пятидесяти метрах далее, вот этому буксируемому орудию. Расчет! Занять позицию у слева на опушке леса у высокого дуба! Вперед! – отдал я команду расчету 57-мм противотанковой пушке.