— Купи мне большой, — сказал он. Его легкий южный акцент теперь усилился. — Самый большой, с розовым атласом внутри и белой подушкой. И крепкий, чтобы крысы не забрались туда до самого Судного дня. — Бейкер? Ты что, спятил? — Я хочу умереть. Пора. Разве ты не хочешь? — Заткнись! — Гэррети опять била дрожь. Дорога пошла в гору, прервав их разговор. Гэррети шел вверх, чувствуя боль во всем теле, в каждой его клеточке, и думал об идее-фикс Бейкера, о гробе. Интересно, не последняя ли это вещь, о которой он думает? Периодически на них сыпались предупреждения. Вездеход ехал за ними; солдата, убитого Паркером, тут же заменили. Толпа монотонно кричала. Гэррети пытался представить, каково это: лежать в торжественном полумраке, с руками, сложенными на груди. Не думать о боли, любви, ненависти, о деньгах. Ни о чем. Абсолютный ноль. Спасение от агонии движения, от горького кошмара этой дороги. Как это может быть? Вдруг все — агонизирующая боль в мускулах, пот, струящийся по лицу, распухшие ноги — показалось очень реальным, очень дорогим. Гэррети доковылял до вершины холма и быстро пошел вниз. В 23.40 Марти Уаймэн получил пропуск. Гэррети совсем забыл о нем — последние сутки Уаймэн не подавал никаких признаков жизни. Он и умер беззвучно. Просто лег и был застрелен. А кто-то прошептал, что это Уаймэн. Вот и все. К полуночи они были в восьми милях от границы Нью-Хэмпшира. Дождь поливал, не переставая, и Абрахам начал кашлять тем же мокрым, захлебывающимся кашлем, что и Скрамм. В четверть второго Бобби Следж попытался под покровом темноты затесаться в толпу. Его поймали быстро. Гэррети подумал — не тот ли светловолосый солдат, что едва не застрелил его, вытащил бедного Следжа из толпы и всадил в него пулю? Светловолосый был здесь, Гэррети видел его на вездеходе. Без двадцати два Бейкер упал и начал биться головой об асфальт. Гэррети, не раздумывая, устремился к нему, но на плечо ему легла рука. Конечно же, это опять был Макфрис. — Нет. Хватит мушкетерства, Рэй. Они пошли вперед, не оглядываясь. Бейкер получил три предупреждения, потом как-то встал и пошел. Он прошел мимо них с Макфрисом, не глядя в их сторону. На лбу у него багровела уродливая ссадина. Около двух они вошли в Нью-Хэмпшир под аккомпанемент рева самой большой толпы, какую Гэррети до сих пор видел, духовых инструментов и разрывов петард. В свете фейерверков поблескивали черные очки Майора. Рядом с ним стоял губернатор Нью-Хэмпшира, потерявший ногу при штурме ядерного склада в Сантьяго. Гэррети опять задремал. Ему мерещился улыбающийся Урод д'Алессио в гробу. Рядом с гробом в качалке сидела тетка Бейкера и тоже улыбалась, как Чеширский кот. Они смотрели, как черный автомобиль без номеров увозит отца Гэррети. Отец в одном белье стоял между двух солдат, одним из которых был светловолосый, а другим — Стеббинс. Тетка Бейкера исчезла, только ее улыбка висела в воздухе, раскачиваясь вместе с креслом… Снова выстрелы. О Боже, они стреляют в него, это конец… Он сделал несколько скачущих, панических шагов, пронизывающих его болью с головы до пят, прежде чем понял, что стреляли в кого-то другого. — Привет, — рядом с ним появился Стеббинс, ухмыляясь, как тетка во сне. — Явился, ученая задница, — прошептал Макфрис. — Моя задница не ученее твоей, — парировал Стеббинс. — Разве что немного. — Ладно, заткнись, — Макфрис махнул трясущейся рукой и пошел прочь. Около трех застрелили еще кого-то. Абрахам, пылающий гнева, казалось, светился в темноте, как падающий метеорит. Он продолжал тяжело, надсадно кашлять. Бейкер шел с угрюмой решимостью, пытаясь избавиться от своих трех предупреждений. Макфрис все сильнее сгибался, как больной старик. Только Стеббинса, казалось, ничего не брало. Остальные в большинстве своем уже вышли, казалось, за пределы боли и страха, как Олсон. Они брели сквозь дождь и темноту, подобно ожившим мертвецам. Гэррети избегал смотреть на них. Перед самым рассветом почти одновременно застрелили троих. Толпа рокотала, с вожделением глядя на распластанные тела. Гэррети это показалось началом жуткой цепной реакции, которая покончит с ними всеми. Но последним оказался Абрахам. Он вдруг упал на колени, глядя невидящими глазами в сторону вездехода. Потом рухнул на асфальт лицом вниз. Его оксфордские ботинки дернулись еще пару раз и замерли. Наступал рассвет. Последний день Длинного пути был пасмурным. Ветер скулил на почти опустевшей дороге, как пес, потерявшийся в незнакомом и опасном месте. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КРОЛИК Глава 17 “Мама! Мама! Мама! Мама!” Преподобный Джим Джонс в момент своего отступничества Концентраты раздали в пятый и последний раз. Теперь для этого потребовался только один солдат. Осталось ведь всего девять участников. Некоторые из них тупо поглядели на пояса, словно в первый раз видели, и выпустили их из рук, как толстых, разъевшихся змей. Гэррети показалось, что привычный ритуал застегивания пояса занял у него часы. От одной мысли о еде его тошнило. Стеббинс теперь шел рядом с ним. «Мой ангел-хранитель», отсутствующе подумал Гэррети. Стеббинс улыбался и с шумом грыз крекеры с арахисовым маслом, Гэррети едва не вырвало. — В чем дело? — спросил Стеббинс с набитым ртом. — Тебе плохо? — А тебе-то что? — Так. Если ты сейчас упадешь, я не очень огорчусь. — Похоже, мы скоро войдем в Массачусетс, — вмешался Макфрис. Стеббинс кивнул: — За семнадцать лет мы первые, кто зашел так далеко. Они с ума сойдут. — Откуда ты столько знаешь о Длинном пути? — спросил Гэррети. Стеббинс пожал плечами. — Это же все опубликовано. Чего им скрывать? — Стеббинс, а что ты сделаешь, если выиграешь? — спросил Макфрис. Стеббинс засмеялся. В струях дождя его тощее, поросшее щетиной лицо напоминало морду изголодавшегося льва. — А ты что думаешь? Куплю большой желтый «кадиллак» и поставлю по цветному телевизору в каждую комнату? — Я думаю, — сказал Макфрис, — что ты пожертвуешь две-три сотни Обществу защиты животных. — Абрахам стал похож на овцу, — оборвал их Гэррети. — На овцу, запутавшуюся в проволоке. Вот что я думаю. Они прошли под транспарантом, извещающим, что до границы Массачусетса осталось всего пятнадцать миль — Нью-Хэмпшира оказалось не так уж много, лишь узкий перешеек, разделяющий штаты Мэн и Массачусетс. — Гэррети, — дружелюбно спросил Стеббинс, — ты смог бы трахнуть свою мать? — Брось, дружок, — Гэррети отыскал в поясе плитку шоколада и целиком запихнул ее в рот. Желудок скрутило, но он все равно проглотил шоколад. После короткой борьбы с собственными внутренностями он победил. — Знаешь, я думаю, что готов пройти еще день. Еще два дня, если понадобится. Так что оставь эти штучки, Стеббинс. Жри лучше свои крекеры. Губы Стеббинса чуть сжались — едва заметно, но он заметил, и это подняло ему настроение. — Слушай, Стеббинс, — сказал он. — А почему ты сам здесь? Скажи нам троим, все равно скоро все кончится, а мы знаем уже, что ты не Супермен. Стеббинс открыл рот и внезапно изверг из себя крекеры с арахисовым маслом, которые только что съел, почти целые, нетронутые желудочным соком. Он замешкался и получил предупреждение — всего второе с начала пути. Кровь застучала в висках у Гэррети. — Ну давай, Стеббинс. Пускай тебя вытошнит еще и этим. Расскажи нам. Лицо Стеббинса приобрело оттенок старого сыра, но самообладание уже вернулось к нему. — Почему я здесь или почему я иду? Что ты хочешь знать? — Я хочу знать все, — сказал Гэррети. — Я кролик, — начал Стеббинс. Дождь лил по их лбам, носам, затекал в уши. Впереди них босой парень с красными отметинами лопнувших вен на ногах упал на колени, прополз немного вперед, бешено мотая головой, и затих. Гэррети с удивлением увидел, что это был Пастор. — Я кролик, — повторил Стеббинс. — Ты видел таких. Механические кролики, за которыми пускают собак на бегах. Как бы быстро собаки ни бежали, им никогда не догнать кролика. Потому что кролик не из плоти и крови, как они. Раньше в Англии использовали живого кролика, но собаки часто догоняли его. Так гораздо удобнее. Понимаешь, он одурачил меня. Голубые глаза Стеббинса глядели на падающий дождь. — Скорее даже заколдовал. Превратил меня в кролика. Помнишь «Алису в Стране Чудес»? Но ты прав, Гэррети. Пора перестать быть кроликами, и свиньями, и овцами. Лучше стать людьми… Даже сутенерами и гомиками с 42й улицы. Так лучше, — глаза Стеббинса расширились и горели, и он смотрел на Гэррети и Макфриса в упор. Они опустили глаза. Стеббинс сошел с ума, в этом не было сомнения. Его голос вырос в захлебывающийся крик: