— Я говорю себе, — сказал Абрахам, — что нужно ни о чем не думать, только подымать и опускать ноги. — Правильно. — Но тут такое дело… Даже не знаю, как тебе сказать. Гэррети пожал плечами: — Просто скажи. — Ладно. Мы должны пообещать друг другу. — Что? — Не помогать никому. Просто идти и все. Гэррети смотрел на свои ноги, босые и грязные, с сильно вздувшимися венами. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз, и боялся упасть в обморок от голода. Абрахам, обутый в тяжелые оксфордские ботинки, с суеверным ужасом смотрел на голые ноги Гэррети. — Это звучит безжалостно, — заметил Гэррети. — Что делать. — А с остальными ты говорил? — Нет еще. Только с тобой. — Да, тебе, должно быть, это нелегко. — Ничего легкого уже не будет. Гэррети открыл было рот, потом закрыл. Он посмотрел вперед, на Бейкера, идущего с трудом, приволакивая левую ногу. — Зачем ты снял рубашку? — спросил он Абрахама. — Она колется. Должно быть синтетика. У меня аллергия на синтетику. Так что ты скажешь? — Ты похож на религиозного фанатика. — Да или нет? — Ладно. Я согласен. “Теперь ты животное, Гэррети. Грязное, измученное животное. Ты продал их". — Если ты попытаешься помочь кому-нибудь, мы не будем тебя удерживать. Это против правил. Но после этого никто не будет с тобой говорить. — Ладно. — Пойми, Рэй. Никто ничего не имеет против тебя, но так нужно. Закон джунглей. — Ладно. Мне это не по вкусу, скажу честно, но я согласен. И говорю: я хочу увидеть, как тебе выпишут пропуск, Абрахам. Очень хочу. Абрахам облизал губы. — Да. — У тебя хорошие туфли. — Только ужасно тяжелые. — Ну, тебе же не блюз в них танцевать. Абрахам хрипло засмеялся. Гэррети посмотрел на Макфриса. Невозможно было понять, о чем он думает и думает ли вообще. Дождь пошел сильнее, холоднее. Кожа у Абрахама приобрела оттенок рыбьего брюха. Гэррети подумал, что теперь никто не скажет Абрахаму, что без рубашки он не доживет до утра. “Макфрис, где ты? Ты слышишь нас? Я продал тебя, Макфрис, мушкетеров больше нет". — Ох, как не хочется так вот умирать, — Абрахам плакал. — На глазах у всех этих болванов. Это так глупо. Так глупо. Гэррети дал обещание в 15.15. Но к шести часам пропуск выписали лишь одному. Все шли молча. Группы полностью распались. Все они согласились с предложением Абрахама. Стеббинс рассмеялся и предложил скрепить клятву кровью. Становилось очень холодно. Гэррети начал думать, что солнце — это сон. Даже Джен теперь казалась ему сном — сном в никогда не бывшую летнюю ночь. Он вспомнил отца с его широкими плечами грузчика, с копной волос. Вспомнил, как отец таскал его на спине. Он с досадой подумал, что во Фрипорте почти не смотрел на мать, но она была там — в своем старом черном пальто, с исхудавшим, измученным лицом. Он, должно быть, обидел ее своим невниманием. Но теперь это было неважно. «Погружаюсь глубже», — подумал он. На этой глубине все казалось проще. Он поговорил с Макфрисом, и тот впервые признался, что спасал его чисто инстинктивно. Во Фрипорте он увидел молодую беременную женщину и вспомнил о жене Скрамма. Он совсем о ней забыл. Длинный путь продолжался. Города проходили мимо них. Он впал в забытье, из которого его вывели выстрелы и вопли толпы. Вскинув голову, он увидел Колли Паркера, стоящего на броне вездехода с карабином в руках. Один из солдат упал и лежал теперь на земле с пустыми, бессмысленными глазами, уставленными в небо. Во лбу у него чернела аккуратная дырочка. — Ублюдки! — закричал Паркер. Другие солдаты отпрыгнули от вездехода. — Парни, бегите! Бегите! Вы… Участники глядели на Паркера, не понимая, в то время как один из солдат высунулся из-за вездехода и всадил ему пулю в спину. — Паркер! — крикнул Макфрис, будто он единственный осознал, что произошло. — Нет! Паркер! Паркер застонал. Пуля была разрывной, и на его защитного цвета рубашке расплылось красное пятно. — Черт, — изумленно сказал он. Он еще дважды нажал на курок карабина. Кто-то в толпе вскрикнул от боли. Потом ружье выпало у него из рук, и он рухнул вниз и лежал там, тяжело дыша, как собака, сбитая автомобилем. Изо рта у него хлынула кровь.. — Вы. У… Блю… Ублю… — и он умер. — Что с ним? — спросил Гэррети. — Что с ним случилось? — Он напал на них, — ответил Макфрис. — Должно быть, понял, что он на пределе, и решил умереть так. Он ведь думал, что мы все… И знаешь, Гэррети — мы бы могли. — О чем ты? — Гэррети вдруг охватил страх. — А ты не знаешь? — Могли… С ним… — Ладно. Забудь. Макфрис отошел. Гэррети била дрожь. Он не хотел знать, о чем говорил Макфрис. Не хотел об этом даже думать. ДЛИННЫЙ ПУТЬ — продолжался. К девяти часам еще никто не выбыл, только Абрахам начал стонать. Было очень холодно, но никто не предложил ему никакой одежды. Гэррети опять подумал о первобытной справедливости, но это лишь вызвало у него тошноту. Есть совершенно не хотелось, и его пояс с едой был еще почти полон. Бейкер, Абрахам и Макфрис — вот и все друзья, которые остались. И Стеббинс, если его можно считать чьим-то другом. В темноте он едва не налетел на Бейкера. В руках у того что-то звякало. — Что ты делаешь? — Считаю мелочь. — Ну, и сколько? Бейкер улыбнулся: — Доллар двадцать два. — И что ты собираешься с ними делать? Бейкер смотрел в темноту.