— Как запрягать, на долгую езду? — спросил кучер. — Нет, по городу поедем, с одним душегубом я сегодня уже поговорила, теперь хочу с другим поговорить. Глава 6 Теперь ублюдок Удо Люббель с ней плохо говорить не осмеливался. У него до сих пор ляжки не зажили, и при виде Агнес едва снова кровотечение не открылось. Теперь он кланялся, лебезил, но девушка чувствовала, что этот человек опасен. Много он хуже и подлее, чем даже душегуб Игнатий. Для этого ей и выспрашивать у него что-либо не было нужды. Она видела его насквозь. Хитрый и коварный, лживый в каждом слове, он затаился и сейчас кланялся, но без размышлений или даже с наслаждением он предал бы ее, отправил бы на костер, если бы смог. Если бы уверен был, что выйдет это у него. Агнес почти была уверена, что этот выродок узнавал насчет нее и насчет кавалера Фолькова у своих знакомых. И видно, узнал то, что ему не понравилось, поэтому он затаился и кланялся ей, и кланялся на каждом шагу, хоть ноги Удо Люббеля, замотанные грязными тряпками, слушались его еще плохо. Агнес смотрела на него, разглядывала. Смотрела на его улыбающийся беззубый рот, на обветренные и облезлые губы. Наверное, детям было не только страшно, когда он их ловил, но было еще и мерзко, когда он их трогал, целовал. Она заглядывала в его холодные рыбьи глаза и думала о том, что он ее ненавидит. И все-таки не хочет она ему брюхо резать, мерзко ей второй раз в его вонючую кровь пачкаться. Когда он ей не нужен станет, так она велит Игнатию его убить. Самой противно. Он освободил от всякого хлама стул, скинул все на пол и с поклоном предложил ей сесть. Стул был грязен, запылен, и Агнес сделала жест Уте, указала ей на стул. Та, сразу все поняла, быстро подошла и передником своим протерла стул. Только после этого девушка с гримасой брезгливости села на стул. — Я все вызнал для вас, — шепелявил Игнаас ван Боттерен, или Удо Люббель. — Желаете заказать посуду аптекарскую, большой набор, со всеми колбами, риторами и печами малыми, со всем, со всем, что есть и может понадобиться, это будет вам стоить пятьдесят два талера. — Он помолчал и добавил. — Это без моих услуг и доставки. Агнес посмотрела на него, как на какое-то насекомое мерзкое и заговорила не о деле, заговорила совсем о другом: — Отчего у тебя так воняет на первом этаже? Такая там вонь, аж глаза разъедает, ты что, подлец, не можешь горшок в окно выплеснуть, гадишь прямо в дому у себя? Я и сама теперь воняю, словно в нужнике побывала. Девушка скорчила гримасу отвращения. И Удо Люббель скорчил гримасу, правда, не понять было, что он хотел выразить ею, то ли тоже отвращение, то ли веселости вопросу предать хотел. Он стоял и скалился, а потом с неловкостью продолжил: — А еще я разослал письма всем известным мне букинистам насчет редких книг, что вам потребны. Но девушка почти не слышала его, за его гримасой, за его тоном, она разглядела то, что чувствовала в людях лучше всего. Мерзавец был не из робкого десятка, а тут, как заговорили про нужник, что он устроил у себя на первом этаже, так в нем страх ожил. Да-да, это был именно страх. Хоть и глубоко он его прятал, хоть и заговаривал он его словами, но страх в нем присутствовал. А чего же он боялся? Ну, кроме нее, конечно. И чем больше она на него смотрела пристально, тем сильнее его страх становился. — Просил указать, какие редкие книги у них есть и сколько они за них хотят, — продолжал книготорговец. Он говорил и говорил, а она не сводила с него глаз. Ловя каждое его движение, каждую его гримасу. — И когда они ответят, у вас, госпожа, будет возможность выбрать то, что вам нужно, и посмотреть… — он не договорил, замолчал, съежился под ее взглядом. Так и стоял молча, как стоял бы смерившийся с участью осужденный на эшафоте перед палачом. — У тебя что, мертвяк там? — спросила его Агнес, не отрывая глаз от него своих страшных. От слов ее он и вовсе оцепенел. Теперь он смотрел на нее с ужасом. Словно смерть свою видел. Точно так же и на эшафоте себя бы чувствовал. — Оттого ты и гадишь там, что завонял мертвяк у тебя, чтобы запах мертвечины перебить, — догадалась Агнес. Девушка смотрела на старика, а тот на нее не смотрел, взгляд отводил. — Отчего же ты его не вынесешь? — медленно продолжала девушка. — Убил опять ребенка? Так зачем ты его труп в доме держишь, недоумок ты старый? В ее голосе показались нотки злости, от этого он, кажется, в себя пришел. — Так два месяца назад, — начал, запинаясь, Удо Люббель, — два месяца, как я уже одного ребенка, мальчонку одного, в проулке выбросил. Так его нашли, родители буйствовали, коммуна местная тоже в ярости была, сержантам стражи велено за проулком смотреть, они так и рыскают по нему ночью. Боязно мне теперь выносить его. Случая удобного жду. Теперь она смотрела на него, не скрывая злобы, так и горели ее глаза яростью. Ублюдок этот стал для нее опасность представлять, без всякого сомнения. Схватят его поздно или рано, а как начнет с него палач, кожу сдирать на дыбе, так он про нее обязательно вспомнит. Из подлости души своей поганой. Чтобы не одному на колесе лежать на площади. — Не жди случая, — сказал Агнес, голоса не повышая. Говорила она ровно, но от говора ее даже у Уты мурашки по спине побежали, не то, что у книготорговца. — Не жди. Мертвяка порежь на куски сегодня же. Куски заворачивай в тряпки, камни туда клади. И начинай ночью выносить, все в ручьи и канавы с водой бросай, и не рядом с домом, подальше относи. Только без одежды, одежду и обувь сожги. Этаж первый вычисти, сам мой или баб каких найми, но что бы вони в нем не было. Но прежде убедись, что бабы ничего страшного не найдут. На все тебе три дня даю. Не исполнишь, так лучше беги из города, — она повернулась к нему. — Хотя куда ты от меня убежишь? — Я все сделаю, госпожа, как вы велите, — промямлил книготорговец. Только вот все это она говорила ему, чтобы он не волновался. Она уже все решила. Она собиралась наведаться к нему сегодня же вечером. Или, вернее, ночью. Агнес встала. Пошла к двери. Она, когда шла к нему, хотела с ним поговорить о деле деликатном. О том, что ее волновало сильно, как молодую женщину. Хотела она говорить об отростке своем, что уже на два мизинца вырос из ее крестца. И который уже никак было не спрятать, если снимать с себя одежду. Хотела девушка, чтобы он помог ей от него избавиться. Он, вроде, хвастался в прошлый раз, что такое уже делал. Но теперь, думая, что этот грязный и вонючий выродок к ней хоть пальцем прикоснется, ее начинало тошнить. — Госпожа, — окликнул ее Удо Люббель. Она остановилась у двери, даже голову к нему не повернув. — Госпожа, я написал мастерам, что могут сделать хрустальный шар. А вот тут она повернула к нему голову, это было ей очень, очень интересно. И книготорговец, видя ее интерес, сразу продолжил: — Стеклодув Шварц, что известен своим мастерством среди алхимиков, отписался мне, что готов такой шар сделать. — Говори, — сказала Агнес и повернулась к нему. — Сказал, что сделает такой шар за неделю, просит за него всего сорок талеров. — А хорошо ли ты его знаешь? — спросила девушка. — Поручишься ли ты за него? Сорок монет — деньги не малые. — Нет-нет, госпожа, — отвечал Люббель, — я его знаю только понаслышке, ручаться за него не могу. — Тогда отпиши ему, что денег вперед слать не будем, пусть товар привезет. Тогда я ему и пятьдесят дам. Только пусть наперед напишет, что везет его. — Так и напишу, госпожа, — кивал книготорговец, он даже вдохнул с облегчением, словно чувствовал что-то. — Так и напишу. — А есть ли в Ланне хорошие хирурги? — спросила у него Агнес, словно вспомнила внезапно. — Конечно, тут живет знаменитый хирург Отто Лейбус, я его книг продал немало. — Где он живет? — На улице святой Магдалины. Прямо напротив околотка стражи. Прямо на околотке изображение святой. Не перепутаете. Агнес пошла на выход, но остановившись у двери, сказала: — Ты стеклодуву про стекло напиши, конечно, но не забывай: три дня у тебя, — она показал ему три пальца. — Три дня. — Я помню, госпожа, — Удо Люббель низко поклонился ей. — Я все сделаю, как вы велели. * * * Он смотрел на нее внимательно, взгляд его был хуже десятка вопросов, он ждал, что она еще скажет: — Агнес, — повторила она, — я племянница кавалера Фолькофа. Может быть, вы о нем слыхали? — Как же не слыхать? Конечно, я слыхал о нем, это он привез серебряную раку из Ференбурга, я даже знал его немного, он был как-то у меня перед поездкой в чумной город, — спокойно говорил знаменитый врачеватель, все еще внимательно разглядывая девушку. Вот как? Старик хирург знал ее господина? Это все меняло, теперь ей уже расхотелось разговаривать с ним на ту тему, ради которой она к нему пришла. Она встала: — Спасибо, что приняли, думаю, что зря вас побеспокоила. Интерес мой пустой был, пойду я. — Стойте, — строго сказал он. — Вижу я, что вы взволнованы, думаю, что интерес ваш был не пустой. Девушка остановилась в нерешительности. Кажется, врачеватель внушал ей доверие. Да и дом у него был интересен, большие окна, лампы красивые, стол со столешницей из белого камня, книги, книги, книги повсюду, исписанные бумаги, странные инструменты, человеческий скелет в углу. — Коли вы пришли с тайной хворью, — продолжал Отто Лейбус, его явно заинтриговала эта умная девушка, — клянусь распятием, что тайна ваша останется тут. — А если тайная хворь такова, что удивит вас, и вы откажитесь мне помогать, так вы тоже тайну сохраните? — в нерешительности спросила Агнес. — Клянусь, ваша тайна останется со мной, — он улыбался. — Да и нет таких хворей, ни у мужей, ни у жен, что я еще не видал. Уж вы мне поверьте. — Нет таких хворей? — переспросила Агнес. — Все болезни людские, что описаны, все я видел, — не без гордости говорил хирург. — А те, что не описаны… Ну, таких я не знаю… — Раз вы хирург, — сказала девушка, — то, видимо, удаляли… — Что? Опухоли, родинки, бородавки, жировики, вросшие ногти, костные наросты? — Ну… — она не решалась ему сказать. — Ну, говорите, не стесняйтесь, — продолжал Отто Лейбус, — я все удалял, если бы вы знали, сколько я отрезал рук и ног, говорите, что вас беспокоит.