Именно для этого эти тяжеленные штуки и нужны. Для этого их и таскают с собой, надрывая коней и прислугу. Теперь все чаще и чаще пушки становятся участниками полевых сражений, а не только осад. Крупная картечь с воем накрыла правый фланг колонны горцев. Пруфф стрелял на максимальной для картечи дальности и попал исключительно удачно. Человек восемь или даже десять, что шли с самого края колонны, повалились наземь. Все в раз, все дружно. А за ними и на них также стали падать, держась за лицо или голову, еще столько же людей из второго ряда от края. И дальше еще падали, кто-то исчез чуть ли не из середины колонны. Один удачный выстрел и сразу не менее двадцати врагов валяются на земле, убитые или раненые. Обычно баталия горцев молча продолжала идти, сколько бы людей не упало. Ряды молча или под крики сержантов смыкались, и неотвратимые движения продолжалось под монотонный бой барабана. Этим они были и страшны, чертовы горцы, ничто не могло их остановить. Но на сей раз колонна еще немного прошла, и из-за того, что правое плечо пошло дальше, а левое натыкалось на мертвых и раненых, колонну прокосило. Барабаны забили команду «стоять на месте». Сержанты кинулись выправлять ряды, но тут прогремел еще один удачный выстрел. На сей раз отличилась прислуга одной из кулеврин. Ядро этой пушки чуть больше яблока. Но летело оно точно в колону, чтобы убить или покалечить там еще кого-нибудь. И на пути его попался один из сержантов горцев. Ядро ударило его в бок и разорвало надвое, кинув останки в общую кучу мертвых горцев. Все это видели. Если после первого удачного попадания солдаты Волкова и молчали, наверное от неожиданности, то тут, как убило этого сержанта, над рядами покатились радостные крики и возгласы: — Ну, дураки горные, как вам каша наша? — орали остряки. — Как его разворотило! — Ага, и кишки из него вон! А кто-то, по голосу, кажется, это был Гаэтан Бертье, закричал, перекрикивая всех: — Эшбахт! Эшбахт! — Эшбахт! — отзывались в рядах стрелков. — Эшбахт! — орали с холма артиллеристы. «Эшбахт, Эшбахт, Эшбахт», — неслось отовсюду. Максимилиан так разволновался, так расчувствовался, что и сам хотел крикнуть, но взглянув на лицо кавалера, сразу раздумал. У того на лице в открытом забрале была такая кислая мина, что кислее и не придумать. Весь его вид так и говорил: «Чего? Чего орут? Дело и не началось еще даже. Еще и пик не опустили. Горцы еще только злее стали. Чему все радуются? Двум удачным попаданиям?» Тем временем обозные уволокли почти всех раненых солдат с поля. Сержанты выправили строй. И снова горцы стали напоминать опасного железного зверя, ощетинившегося колючками. Снова барабаны забили «шаг». И снова колонна двинулась вперед. Глава 56 Горцы всегда идут молча: ни крика, ни песни, ни шутки — только барабан и крики сержантов. Резкие, как удары хлыста. Железное животное все ближе к оврагу. Скоро оно, не останавливаясь ни на миг, спустится в размытый дождями овраг и снизу, не замедляя шага, с хрустом и железным скрежетом врежется в первые ряды людей Рене. Только послушно выполнит приказ какого-нибудь старшего сержанта: «Пики вперед». Они уже близко. Дошло дело и до Рохи. Характерным шипением хлопнул мушкетный выстрел. Это пристрелочно. Видимо, он удовлетворил Роху, тот тут же закричал: — Мушкеты! Товсь! Пали по готовности! Стрелки выходят, встают ближе к оврагу, перед солдатами Рене. Там им удобнее. Ставят упоры, раздувают фитили, прицеливаются. Хлопки, темный дым поплыл над холодной землей. Один за другим стали стрелять мушкеты. Ряд сменяет ряд, снова хлопки и дым, но враг идет, как ни в чем не бывало. Или далеко еще было, или броня крепка у первых рядов горцев, или стрелки никудышные, в общем, колонна идет и идет вперед. — Прочь, прочь, кривые уродцы! — командует Роха. Он поворачивается и смотрит на Волкова. Тот смотрит на него. Взгляд Волкова очень выразителен. — Аркебузы! — уже со злостью орет Роха. — Товсь! На линию, на линию, лентяи! Правильно злится. Если будет такая возможность, если они переживут этот день, то кавалер непременно все выскажет и ему, и этим ослам, его сержантам. Пока мушкетеры уходят заряжать оружие, их место занимают аркебузиры. Ну, на этих еще меньше надежды. Их больше, чем мушкетеров почти в два раза, даже с учетом того, что треть ушла с фон Финком. Выстрелы аркебуз много тише, но дымом от них заволокло весь склон холма. И как ни странно, один враг упал, а еще один, из левого флага, схватился за колено и вышел из строя. Сел на землю, стал рассматривать рану. Ну, хоть что-то. Впрочем, и это никак не изменило неумолимое приближение врага. «Дьявол, ну почему так долго заряжаются пушки». Волков захотел пить, так захотел, словно не пил целый день, наверное, это от напряжения. И вдруг, он сначала не поверил своим глазам, колонна встала. Нет, да не может такого быть, они никогда не останавливались, а тут в одной атаке они встали второй раз. Или ему кажется? Да нет же, стоят. И барабаны бьют «Стоять на месте». — Кавалеры! — радостно говорит Максимилиан. Почти кричит. Говорит с облегчением. С радостью. Жаль, что шлем мешает Волкову повернуться и глянуть на оруженосца с укоризной. Но юноша прав. Там, далеко, в трех сотнях шагов от холмов, из зарослей начали выезжать кавалеры. Красавцы, даже солнца не нужно, чтобы понять, как блестят их доспехи. Даже отсюда видно роскошь их вафенроков и яркость их плюмажей. Места для атаки рыцарей не самое удачное, придется атаковать, при том, что правое крыло будет на склоне холма, а левое почти в овраге, но лучше в его земле не найти. Ах, какие они все-таки красавцы. Лошади в ярких попонах, на копьях длинные ленты. Выезжают один за другим, становятся сапог к сапогу, совсем рядом. В первом ряду — самые лучшие! Заглядеться можно. «Что, собаки горные, в спеси своей высокомерной ухмылялись, поход планируя, без кавалерии шли, сэкономить хотели, думали, и так справитесь, думали, что легкая прогулка вам предстоит? Ну? И что теперь скажете?» Он улыбался, да, у него появилась надежда. Нет, он прекрасно понимал, что четыреста горцев легко выстоят, легко отразят атаку кавалеров, если будут стоять к атаке фронтом. Но рыцари строились как раз на левом фланге колонны. И местность позволяла им вообще заехать колонне в тыл. Главное, главное, главное — что бы фон Дениц не наделал сейчас глупостей. «Господи, помоги Иоахиму Гренеру обуздать своенравного барона!» Пусть так и стоит. И горцы пусть так же стоят. Бахнула пушка на холме. «Ну, наконец-то». Не так хорошо, как в первое попадание, но опять накрыла горцев картечью. Валятся, валятся псы наземь. И кулеврины стреляют, обе попадают. А еще мушкетеры Рохи, наконец, начали попадать. — Ну, господа, — шепчет Волков. — Продолжите атаку или так и будете стоять? Время идет, пушечки заряжаются, и мушкеты бьют все злее. Вон, один из первого ряда так и рухнул на землю и больше не пошевелился. А в первом ряду стоят люди с лучшей броней. Значит, пробивают ее мушкеты. Пробивают. — Ну, давайте, идите вперед, позвольте фон Деницу заехать вам в спину, — снова шептал он. Волков прекрасно знал, что кавалерам нет большего счастья, чем на всем скаку, с хрустом и скрежетом врезаться в мягкий тыл колонны или баталии. После таких атак они хвастались на пирах, кто до какого ряда проехал и сколько при этом потоптал конем врагов. Ну, и скольких при этом нанизал на копье. — Кавалер, — заговорил Увалень, голос его срывался, он волновался тоже, — что же они теперь будут делать? Волков секунду подумал и ответил: — Я бы послал арбалетчиков отгонять кавалеров и стал бы отступать. — О-о, — с уважением говорит Увалень. И снова бьет пушка. Какое счастье. Этот звук — звук труб архангелов. Снова колонну накрывает картечь. Снова валятся на землю горцы. Стойте-стойте, скоро тут уже некому будет стоять.