— Точно, прямо за теми ивами, миля отсюда. Стоит на холмике, а под ним лодки и баржи, — сказал Гренер. — И вы считаете, что в лагере пятьдесят человек? — Точно не скажу, но думаю, что так. Все было ясно, Волков тянуть не стал, каждая минуты была важна: — Максимилиан, просите господ офицеров ко мне. Долго ждать не пришлось, офицеры были невдалеке, за кустами. Выехали и стали рядом. Волков указал на строения: — Господин фон Финк и господин Роха, там, — он указал на север, — вдоль имения господина Гренера идет дорога, я был бы вам обязан, если бы вы перекрыли ее. — Там удобное есть место, — сказал хозяин поместья. — Как раз промеж холмов. — Господа, велите рубить рогатки, — продолжил кавалер, — перегородите дорогу, выставьте пикет на пятьсот шагов на север и секрет еще на пятьсот дальше. Фон Финк и Роха внимательно слушали, фон Финке еще и головой кивал в знак понимания. Волков продолжал: — Коли появится враг, так задержите его, но не упорствуйте сильно, коли начнет наседать, так отойдите. Главное — предупредите меня, что враг на дороге. Главным в отряде будет капитан фон Финк. Максимилиан, просите молодого господина Гренера быть с капитаном фон Финком, капитану не помешает человек, знающий эти места. — Все выполним, кавалер, — поклонился фон Финк. Роха поклонился молча. Их люди стали быстро выходить из зарослей и хорошими колоннами и скорым шагом направились на север, к поместью. — Барон, — окликнул Волков фон Деница. — Да, кавалер. — Прошу отправить полдюжины из молодых господ, из тех, что рассудительны, вдоль берега, на запад, мы идем на лагерь горцев, я не хочу, что бы где-то на пути нас неожиданно встретил неприятель. Пусть проверят наш путь. — Я распоряжусь немедля, — обещал барон. — Господа офицеры, — теперь он говорил всем остальным, — велите людям своим скорости шага не понижать. Идем на их лагерь. Очень нужно нам его взять. Сеньор Джентиле, пусть арбалетчики ваши идут первыми не колонной, а рассыпным строем, пусть болты и арбалеты держат наготове. Волков отъехал чуть в сторону, чтобы не мешать выходящим на берег колоннам. Стоял под знаменем, пропуская солдат вперед. Он был немного удивлен, что Брюнхвальд, Рене и Бертье вдруг, отстав от своих частей, подъехали к нему, и Брюнхвальд, видимо, на правах старшего заговорил: — Кавалер, мы подумали и решились вас просить… — он замолчал, видимо, не находя нужного слова. — О чем, господа? — спросил он у них. — Мы хотели вас просить о том, что бы вы вперед сами не шли, — за Брюнхвальда договорил Бертье. — Нет нужды вам биться самому. — Да-да, — сказал Брюнхвальд. — В том нет нужды. Храбрость ваша и так всем известна, солдаты и так вас уважают и чтут. А коли лично нужно будет солдат увлечь, так мы сами увлечем. Вы при знамени будьте. — Именно. Лучше вам быть под штандартом. Так нам всем спокойнее будет, — закончил Рене. Это было немного обидно, получается, что его офицеры считали его сумасбродом или даже искателем показной храбрости, но он обиды не показал и отвечал милостиво: — Что ж, возможно, и правы вы господа, пусть по-вашему будет. Стану у штандарта своего. А еще он не показал своего волнения, хорошо, что перчатки латные надел, в них не видно как пальцы дрожат. * * * Фон Дениц по недоумению своему отправил в дозор шестерых самых молодых господ. Среди них старшим он поставил такого же молодого. И умных среди них не оказалось. Господа, что посланы были дозором вперед, первыми добрались до лагеря врага и решили из глупой отваги своей захватить вход в лагерь. И не дожидаясь всех остальных, эти храбрецы кинулись с копьями на стражу, что поначалу их не заметила. Одного из стражников им сразу удалось убить, но один из господ сразу налетел на рогатку, сам упал наземь весьма крепко, а конь его тут же на рогатке и умер. Стражники сразу подняли тревогу и звали подмогу, а тому господину, что стался без коня, пришлось нелегко. Хорошо, что другие не ускакали и помогли ему отбиться от наседавших горцев. Когда арбалетчики Джентиле подоспели к ним на помощь, так трое из этих господ были ранены, и все они потеряли своих коней. После такой глупости по-хорошему нужно было сделать выговор их командиру. Как он додумался ни одного взрослого с ними не послать? Но кто будет выговаривать барону? Волков, конечно, не стал ничего говорить барону, а вот Гренеру сказал: — Вы, сосед, приглядывайте за ним, сдается мне, что это… — он едва не сказал «турнирный воин». — Не самый опытный командир в графстве. Гренер покосился, все поняв, но ничего не ответил, только кивнул. А в проходе, у частокола, уже началась давка. Волков думал, что Гренер ошибается, так и оказалось. Вовсе не пятьдесят горцев осталось в лагере, а сто как минимум. Другие побежали бы сразу к лодкам и уплыли отсюда, а эти нет. Решили упереться, видно, среди них офицер был. Крепко встали, сержанты у них всегда хороши были, построили солдат быстро. Сразу перестраиваясь из походной колонны, на них навалился Рене, у которого людей было вдвое больше. Но горцы и на шаг не отошли. Джентиле велел стрелять своим арбалетчикам с десяти шагов. А горцы падали, но все равно стояли. Они бы так полчаса продержались, да Брюнхвальд со своими людьми уже обошел частокол по воде и уже хозяйничал в лагере. А именно убивал всех, кто попадался ему под руку. А попадались ему хозяева лодок и барж, обозные и кашевары. Видя, что делу конец, офицер горцев велел отступать к лодкам, ну, а как они из прохода отошли, так арбалетчики и люди Рене стали заходить к ним во фланги и бить их без всякой пощады. До лодок едва дошло человек шестьдесят, а у лодок еще и офицер у них убит был, убил его сам Бертье. Пробился одним из первых к лодкам и разбил ему шлем и голову топором. Горцы прыгали в лодки и отплывали, да и то лишь те, кого не успевали схватить, а и уплывшие еще свое получали от арбалетчиков. Так и уплывали, утыканные болтами. Пленных не было, пощады никто не просил, ну кроме лодочников. Их не убивали, многие из них были вообще не из кантона, а из Фринланда. Шли по найму, зачем таких убивать. У таких только лодки отбирали, чтобы впредь неповадно было врагу служить. А вот из горцев милости никто не просил, на милость никто из них не рассчитывал. Плохая война. На берегу и в воде осталось лежать пятьдесят три человека. И это из солдат, а сколько других было, так никто того не считал. Тут же на берегу было три баржи и еще восемь лодок. А еще мешки с овсом, просом, горохом, мукой, масло в бочках, пиво, вино, солонина и сухое мясо, сухофрукты с изюмом и сыры. А еще палатки, котлы, телеги запасные. Даже дров, и тех собрали возов пять. Всего было в достатке. Нет, не в Эшбахт отправились горцы. — Грузите все, что сможете, в баржи, — приказал кавалер, — только быстро, вернуться они должны. — И просо брать? — спрашивал Бертье. Видимо, не хотел он терять время на такой невкусной еде. — Все грузите. Но сначала ценное. Просо в последнюю очередь. Солдаты хватали палатки, котлы, бочки, кучей накидывали их в лодки, вязали к лодкам веревки и тут же впрягались в них. И волокли их вверх по течению. Волков спешился, уселся на бочку. Максимилиан со штандартом встал за ним, тут же при конях был и Увалень. Все они смотрели, как три сотни людей грузят лодки и баржи. Внешне он был спокоен, но он очень волновался. Так и подмывало его вскочить и закричать что-нибудь. Хоть сам руководи погрузкой. Ведь обязательно среди этих сотен людей были те, что делали что-то не так, как надо, или медленно. Но он сидел, молчал или вздыхал над человеческой глупостью. Набили одну баржу кое-как, тоже поволокли вверх по реке. Лодки почти все ушли уже. Грузили еще одну. Пришел Брюнхвальд и сказал: — Вон в той барже вода, в нее ничего грузить нельзя, потонет, как отплывет. Кажется, там дыра. — Сжигайте, — сказал кавалер. — И все забрать не сможем, — продолжил Брюнхвальд. — Даже если бы баржа была цела, все равно все не влезло бы. — Все лишнее жгите. Прибежал мужичонка тут же. Стал просить не жечь баржу, он ведь сам из Фринланда, не горец, баржа — его единственный прокорм, а у него четверо детей. Волков дальше слушать не стал, разозлился только, и Увалень мужика того гнал взашей с тумаками. И двух часов не прошло, как все, что можно было забрать, сложили в лодки и баржи и уволокли к себе. Оставшееся просо, как и муку, высыпали на песок. Горох сыпали в реку, пусть рыбам корм будет. Пиво сразу солдаты выпили, а все остальное подожгли. И только когда стали выходить из дымящегося лагеря, как языки стали подниматься над телегами с дровами, так только тут он успокаиваться стал. Он видел довольные от пива лица солдат, видел улыбающихся офицеров и понимал, дело вышло. Теперь не только противник ослаблен, оставлен без продовольствия, теперь еще он и победил его в очередной раз. Да, это хоть и маленькая, но победа. Его солдаты еще больше убеждаются в его умении воевать. В его офицерах крепнет понимание того, его приказы не обсуждаются. И все они верят, что он и вправду Длань Господня. Ну, а иначе как у него все получается? * * * Дойдя до условного места, он отправил людей снять заслон с дороги и сказать, что бы фон Финк и Роха отходили побыстрее. Пока ждали их, повалил снег, он был все такой же мокрый, как и утром. Он падал и тут же таял. Земля стала еще более мокрой и вязкой. И это было как раз ему на руку. Вскоре из снежной пелены вышли солдаты фон Финка и Рохи. Их встречали радостными криками, а они спрашивали, как все прошло в лагере врага. А те солдаты, что были в лагере горцев, хвалились славным дельцем. Волков поставил в арьергард Брюнхвальда и быстро пошел к себе, в Рыбачью деревню. Ему бы порадоваться, да опять стала донимать его хворь. Ехал, старался в седле держаться ровно и не раскачиваться, чтобы со стороны все думали, что с ним все в порядке. Даже нога так его не донимала, как этот чертов жар. Он сопел и молчал, так и ехал, ни с кем не желая говорить. Роха подъезжал, что-то спрашивал, так он едва отвечал ему. Фон Клаузевиц тоже, он ему лишь кивнул. Наверное, они подумали, что он размышляет о чем-то или чем-то недоволен. Но он просто старался не упасть. Ему было так жарко, что хоть снимай с себя все. Но раздеваться было нельзя. Так и ехал до самого лагеря. В лагере, собрав последние силы, слез с коня, хоть и не без помощи Максимилиана. В праздновании победы, что хотели устроить барон и господа кавалеры, вежливо отказался. Собрал все силы, без помощи и, как ему казалось, твердой походкой дошел до шатра. И лишь когда полог за ним сомкнулся и он остался с братом Ипполитом и Увальнем, лишь тогда он, не снимая доспеха и не отвязывая меча, с шумом и лязгом рухнул на кровать. Сил у него больше не было.