Не было в поведении ее некой приязни, что иногда бывает меж мужем и женою, которые любят друг друга, но и не было злобы и спеси. Ни в словах, ни в жестах ее. — Я постараюсь, чтобы они до Эшбахта не дошли. Чтобы вас, супруга моя, эти нечестивцы не побеспокоили, — сказал кавалер. На пороге дома появилась и Бригитт, но, увидев Элеонору, она повела себя как должно, была скромна и молчала. — Я буду молиться за вас, супруг мой, — все также холодно сказала Элеонора Августа и сделала глубокий книксен с поклоном. Бригитт сделала то же самое и произнесла: — Я тоже буду за вас молиться, господин. Он тоже склонил голову, отвечая женщинам. * * * А на выезде из деревни нагнал его всадник незнакомый: — Вы господин Эшбахта? — Да, что тебе? — Я послан капитаном фон Финком, — произнес посыльный. Сердце кавалера зашлось, и не от болезни, а от волнения. Но вида он не показал: — Что предал капитан? Спросил, а сам боялся, что посыльный скажет, что капитан фон Финк извиняется, что быть он никак не может, или что будет позже, так как солдат собрать быстро не может, или ли еще что-нибудь такое. И посыльный сказал: — Капитан спрашивает вас, как ему солдат переправлять, на лодках или баржи ждать. — Что? — не понял еще слов его кавалер. — Капитан фон Финк говорит, что на лодках может начать солдат переправлять, но это дорого будет, а может баржи ждать, они дешевле получатся, но их сейчас свободных нет. — А что, солдаты уже пришли к реке? — Пять часов назад, когда я был на берегу, так еще их не было, но были они на марше. А сейчас думаю, уже к Леденицу подходят. — И фон Финк с ними? — боясь радоваться, спросил Волков. — Нет, фон Финк еще раньше в Леденице был, задолго до прихода солдат, искал перевозчиков заранее. Ну, так что мне ему сказать? — спрашивал посыльный. — Про что? — Про деньги, фон Финк спрашивает, если на лодках будет солдат перевозить, вы за лодки заплатите, или ему баржи искать? — Ладно, пусть перевозит на лодках, я заплачу, — ответил кавалер, у него от сердца отлегло. Черт с ними, с деньгами, лишь бы вел солдат. Очень, очень на этих солдат рассчитывал Волков. * * * До сумерек едва добрались до заставы. Рыбачья деревня, встретила их тишиной, солдаты уже предпочитали спать за стенами заставы. Хоть и не Бог весть какие, а все равно стены. Мало ли что. А то тихо придут с того берега, пристанет к песочку пара лодок и все. Вылезут из них три десятка человек, молодые и лихие, до крови жадные… Нет, лучше на заставе, там хоть и неудобно, но спокойнее. Кавалер и его свита ночевала там же. Вечером действие зелья брата Ипполита закончилось. Оно заканчиваться началось, когда они еще в пути были, а там на заставе стало его трясти, руки так тряслись, что из стакана расплескивал питье, поесть толком не смог. Напоил его монах лечебным и снотворным, так и уснул, не поев. Утром снова трясло, монах целый котел снадобья еще до рассвета стал варить, думая, что того, что он взял с собой, не хватит. На этот раз кавалер заставил себя есть. Ел телятину холодную с хреном и горчицей из кислых яблок. Раньше бы вдовое больше съел бы и не заметил, но сейчас монах и этому был рад. Утром по ледяной росе, что от реки за утро налетела, поехали по своему берегу на запад во владения Гренеров. — Эти места ваши, — сказал он Карлу Гренеру, что служил при нем, — ведите, я-то тут был всего один раз. — Да, кавалер, я все покажу вам, — юный Гренер был рад, что к нему в гости едут, старался быть радушным хозяином. — Думаю, отец нам обрадуется и присоединится, если и впрямь горцы осмелятся к нам сунуться. Следующую ночь можем переночевать в имении отца. Волков, честно говоря, рассчитывал на то, что старший Гренер тоже к ним присоединится. Отец Карла, Иоахим, был, кажется, опытным кавалеристом и немало повоевал за герцога и императора. Но первым делом они на берегу реки, напротив Мелликона, разыскали солдата, которого сержант Жанзуан отправил считать лошадей, что погрузят на баржи горцы. — Лошадей нет пока, господин, — сообщил солдат Волкову, когда тот подобрался к нему в удобное для наблюдения место. — Но во-о-он на ту баржу затолкали четыре телеги, на ту еще две. А лошадей не видал. — А что грузят? — Жратву, господин. А овса нет, вчера не грузили, сегодня тоже. Я так кумекаю, что народу будет немало, а кавалерии вряд ли много у них будет, — говорил старый опытный солдат. Горцы никогда и не славились кавалерией. Не было у них рыцарей, вернее, почти не было. Глава 47 Отца Карла Гренера, хозяина поместья, им дома застать не удалось, он с сыновьями отъехал. Но управляющий поместьем, дородный и седой Кулинс, был весьма гостеприимен и в отсутствии хозяина радушно кормил их простой, но сытной крестьянской едой. И кормил их лошадей. Юноша очень хотел дождаться отца, но Волков сказал, что нужно ехать. Он хотел вернуться в Рыбацкую деревню, по его расчетам уже к утру следующего дня туда должны были подходить солдаты Рене и Бертье. И как ни просили его Карл Гренер и управляющий поместьем остаться ночевать, они все-таки поехали обратно. И зря, в дороге ему стало тяжко, темнело в это время быстро. Немного не успели они, на подъезде к границе владений их накрыла ночь. Ночь была холодной, ветреной и безлунной. И он, хоть и не ехал первый, все равно рисковал упасть, так как заметно ослаб. У одного из оврагов уставшая лошадь его наткнулась на впереди стоявшую лошадь, и он так сильно покачнулся, что едва не выпал из седла, его под руку схватил фон Клаузевиц. — Кавалер, вы устали? — спросил молодой рыцарь. — Да нет, задумался, — заговорил Волков. Сейчас он не очень хорошо понимал, что происходит. Все остановились, собрались вокруг него. Скрывать недуг было бессмысленно, все присутствующие давно про его болезнь уже прознали. Еще на обеде за столом в поместье они замечали, что ему нездоровится. Когда все молодые люди из его выезда, голодные с дороги, ели за троих, он едва ковырялся в пище. И монах к нему подходил, что-то наливал кавалеру в стакан. Да и вид его не был обычным. Волков склонился, почти завалился на луку седла, на шею коню. Нет, конечно, он не упадет, он не ранен и не мертв, он не вывалится кулем, как старик или пьяница, просто ему нужно несколько минут отдохнуть. — Монах, — крикнул фон Клаузевиц, — езжай сюда, где ты там? Брат Ипполит ехал на своем стареньком меринке последним. Мерин был слеповат и видел в темноте плохо, поэтому монах его не гнал, авось, и так поспеет за кавалером и его молодыми спутниками, тем более что уж недалеко было до места. Он подъехал к Волкову в темноте, нашел его щеку. Сразу понял — к ночи жар вернулся, действие зелья закончилась. — Дай мне выпить настойки, монах, — сказал Волков. — Нет, господин, больше нельзя, вы окончательно силы потеряете, микстура сильна неимоверно, аралия сама по себе, хоть и слабый, но яд, а я делал ее, дважды перегоняя. Удивляюсь я, как вы до сих пор еще не слегли. Нет-нет. Никак больше нельзя вам ее пить. — Глупый монах, — сквозь зубы из последних сил ругался кавалер, — ты что, не видишь, что мне она нужна, я даже до места не доеду без нее, болван ты ученый. — Мы поможем вам, кавалер, — сказал Клаузевиц, — господин Брюнхвальд! — Да, — отозвался немного растерявшийся Максимилиан. — У вас хорошие глаза, езжайте первым. Господин Гроссшвюлле. — Я тут, — отозвался Увалень. — Езжайте от кавалера справа, а я поеду слева, следите за ним. Так и будем держаться. Тут, кажется, недалеко уже. — Да, я буду за ним следить, — обещал Увалень. — Господа, держитесь за нами, а ты, монах, тоже не отставай, чтобы потом не пришлось тебя искать в темноте. — Распорядился фон Клаузевиц. Так и поехали. Как они доехали до заставы, Волков не знал, вспомнить потом не смог бы.