— Так у вас офицеров полдюжины и, кажется, хорошие среди них есть, — говорила Бригитт, явно понимая его и уже сдаваясь. — Пусть Брюнхвальд едет за вас. — Некому за меня мою работу делать. Никто лучше меня ее не сделает, — ответил он ей. Да, можно было послать кого-нибудь, но в этот раз он хотел все видеть сам. Это дело, наверное, было главным делом в его жизни, сложнейшим делом его жизни. Кому он мог его передоверить? Не было таких людей у него. Брюнхвальд — приспешник дисциплины, но простодушен, иной раз как ребенок, его любой обманет, Рене хитрее, но слишком уж осторожен, будет сгущать краски, Бертье — храбрец, но человек неосмотрительный, просмотрит что-нибудь обязательно. Роха никогда не был даже сержантом. Пруфф — артиллерист. И никто из них не имел такого опыта, как он. Даже Рене и Брюнхвальд, которые были много старше него, не воевали столько лет, сколько воевал он. Нет, некого ему было послать. И Бригитт, хоть и говорила послать кого-нибудь, но чутьем женским понимала, что не зря кавалер среди офицеров пользуется таким уважением. Неспроста. Не за красоту кирасы и шлема офицеры так уважали Волкова. Поэтому никого он не пошлет, а поедет на место сам. Сам будет все смотреть. — Дозволите ли вы мне с вами поехать? — спросила она. — Что за глупости? — строго ответил он, отпуская ее и отодвигая от себя. — Место ли женщине на войне? Тут останетесь. Если буду я бит, так вы с Еганом будете добро увозить. Людей, скот уводить. Вам будет, чем заняться и тут. Она промолчала, а кавалер взглянул на монаха: — Ну, ты так и будешь стоять как истукан, ты же хотел швы вскрыть, рану чистить. Или передумал? Давай, а то скоро Максимилиан придет звать меня. — Нет-нет, — вспомнил монах. — Сейчас все сделаю. Видно, Максимилиан кому-то сказал из его выезда, что он едет, так за ним все увязались. И фон Клаузевиц, и братья Фейлинги, и Карл Гренер. Думали развеяться от осенней скуки верховой прогулкой. Волков не стал господ отговаривать. Пусть едут, не все им его провиант проедать. Монах снова зашил ему рану, она саднила. Донимала. Монах обезболивающее питье давать не стал. В дорогу такое не дают, не то и заснуть можно в седле. Наоборот, дал бодрящее, чтобы слабость от жара кавалера в пути не донимала. Волков посмотрел, как вырядились молодые господа, что собрались ехать с ним, так ухмыльнулся. Он-то надел простую, грубую рубаху, длинную стеганку почти по колено. Никаких беретов на голову: стеганый подшлемник. Широченные солдатские штаны вместе шоссов. Свои крепкие кавалерийские сапоги. Кольчугу на всякий случай. Максимилиан оделся почти также, понимал, что сейчас не до красот. А остальные дурни вырядились как на прогулку. Даже, казалось бы взрослый и умный фон Клаузевиц, и тот напялил шубу и берет с самым дорогим пером. Но ничего, поехали. И поехали не медленно, кавалер надеялся вернуться засветло, ведь на вечер у него было запланировано совещание с офицерами. Местность свою он уже приблизительно знал. Не раз уже тут ездил. Теперь, правда, большинство кустов потеряло листву, земля его от этого выглядела еще мене привлекательно. Везде лужи ледяные, мутные, в глине вода стоит долго. Морозов еще нет даже ночью, лужи не замерзают, но холодно все равно. Ветер пробирает. Хорошо, что надел стеганку. Волков смотрел и смотрел вокруг, все запоминал, пока ехал. Иной раз останавливался на холмах, чтобы оглядеться. И многое ему нравилось. Особенно нравилось, что много воды в низинах между холмами и на дне оврагов. Даже хорошо подкованные кони и те тут скользят и вязнут в лужах. А пешему человеку в тяжком доспехе так и вовсе будет не просто. Тем более что вода в ложбинах и оврагах может и до колена доходить. Земля его тяжела для всякого путешественника. А уж для пешего… Да, именно на это он и рассчитывал. Не на людей Рене, Бертье или фон Финка, не на мушкеты Рохи и не на пушки Пруффа, а именно на воду и глину, на холмы и овраги, на бесконечные страшные и корявые кусты. Отъехав от Эшбахта, уже на полпути к реке, он не без труда загнал коня на самый высокий холм, что тут был. За ним осмелился заехать только Максимилиан. Волков осмотрелся и спросил у оруженосца: — Знаете, в чем сила горцев? — Это всем известно, — отвечал тот, — они лучше всех держат строй в баталии. И они самые твердые в бою, никогда без приказа не отступают. Поэтому они и лучшие. Кавалер усмехнулся: — Будь тут кто-нибудь из ландскнехтов, вы бы получили зуботычину после последних слов, — усмехнулся Волков. — Ладно, вы правы, а где бы вы тут построили баталию в пятьсот человек? — Баталию в пятьсот человек? — переспорил Максимилиан и удивленно посмотрел на него. — Кавалер, баталию построить тут негде. Овраги одни, холмы с кустами. — Верно, — продолжал кавалер задумчиво, разглядывая при этом окрестности. — Коли они встанут правильно с пиками, с копьями, с алебардами, арбалетчики и аркебузиры по флангам, так нам и конец сразу будет. Нет у нас солдат, чтобы выстоять против них. И пушек у нас мало, и мушкетов. Они нас за полчаса поломают, сомнут. — Так вы думаете их сюда привести? — спросил Максимилиан. — Сюда, если на высадке не удастся их перехватить, как в прошлый раз. Или не сюда, а к большому оврагу, что отсюда чуть на юг будет. — Тут драться тяжело и нам будет, — сказал оруженосец. — Эх, хорошо бы их и впрямь на высадке поймать. — Два раза с ними такого не получится, не дураки они, — не верил кавалер. — А как же мы их сюда заманим? — Сам бы знать это хотел, — он, несмотря на сильный и холодный ветер, снял подшлемник и стал выбирать лицо рукой. — Кавалер, вам плохо? — спросил Максимилиан. — Ничего, до вечера должен продержаться, — ответил Волков. — Тогда нужно спешить, — сказал Максимилиан. — Да, едем, — согласился кавалер. Глава 45 Поехали быстрее, остановились только в одном месте, у большого оврага. Это был самый большой овраг на всей его земле. Самый глубокий. Он тянулся от границы его земли и почти до реки на востоке. Глубиной он был в человеческий рост. И единственным местом, где можно было его легко перейти, была ложбина меж двух высоких холмов. Именно тут Бертье и Роха вели солдат, тащили обоз перед сражением на реке. Но даже тут дорога не была простой. Нужно было спуститься с одного холма в этот самый овраг и подняться по склону другого. Тут и телеги проходили. Но то было летом, когда было сухо. Во всех других местах стены оврага были почти отвесны. По скользкой глине даже пешему человеку в доспехе выбраться из оврага было непросто. Волков снова заставил коня буквально карабкаться на северный холм, с него он смотрел на запад. Нет, там точно не пройти, сплошной стеной по краю оврага рос барбарис. Вот на востоке другое дело, там есть пологие места, есть выходы из оврага. Там, на востоке, хоть и не без труда, но овраг можно перейти. Максимилиан заехал на холм и тоже огляделся, потом, наконец, спросил: — Драться будем тут? — Если сильно повезет. — ответил кавалер. — А может повезти? — Будем надеяться на то, что среди них не будет людей, которые тут уже были, и нам удастся их сюда завести. После поехали дальше. И чем южнее ехали, тем спокойнее становилась местность. Кусты сменялись кое-где деревьями, поляны появлялись, овраги были не так глубоки. Здесь враг мог легко найти место для боя. Места эти были неровные, но вовсе не такие непроходимые для солдатских колонн, как те, что лежали чуть севернее. Здесь ни в коем случае нельзя было ввязываться с горцами в драку. * * * Еще до полудня приехали в Рыбацкую деревню. Сержант Жанзуан вышел их встречать. Вывел свих людей для смотра. Жанзуан был отличный сержант, все его двенадцать солдат и шесть арбалетчиков выглядели хорошо, все вокруг казалось уже не таким заброшенным, как раньше, все казалось обжитым. Особенно кавалера порадовала застава. Видно, что сержант не давал солдатам сидеть, сложа руки. Застава, хоть и совсем не напоминала крепкий форт, но уже было видно, что с налета ее не взять. Частокол, конечно, был дрянной, что говорить, но откуда ему взяться хорошему, если леса-то вокруг хорошего не было совсем, лепили стену из кривых жердин. Но даже они выглядели крепко. Удобные ходы на частоколе, укрытия, места для стрелков, как положено. Но главное — этот частокол был хорошо окопан. Вся застава по периметру окопана рвом в человеческий рост, рогатки повсюду. Нет, непросто будет ее брать. Это надо высаживаться, искать лес для лестниц, идти на штурм, терять людей и время. Молодец сержант Жанзуан. — Деньги с плотов собрал, есть серебришко? — спросил кавалер у сержанта. — Да, господин, есть, девять талеров с мелким серебром, — сержант достал деньги, завернутые в тряпицу. — О, значит, лес плывет? — удивился Волков. — Плывет, господин, почитай каждый день по плоту тут проплывает. — А кроме леса? — спросил Волков, проходя и разминая на ходу ногу. — Вот! — вдруг сказал сержант. — Тихо было, вроде, проходила баржа в день да пара лодок, может, три или четыре за день. И все груженые плавают туда-сюда. А тут уже третий день к ряду плывут и плывут на юг, к Мелликону. И все пустые, пустые. И баржи, и лодки. Я бы и не задумался, да обратно-то не плывут они. Ни пустые, ни полные. Странно это. — К Мелликону плывут пустые? — спросил кавалер задумчиво. — Пустые, господин, все пустые. Полную баржу завсегда видать, она в воде по самую кромку сидит. А пустая она вся на виду, вся из воды торчит. Ну, а лодку и так видно, пустая или полная. — И что ты думаешь? — А думать ту нечего, господин, может, они каждую зиму так плывут, кто их знает. Но я решил вчера оного человека вниз по реке отправить, посмотреть. Он поехал, в землю соседа вашего заехал, доехал до самого Мелликона. Там они все. На пирсах в Мелликоне стоят и лодки, и баржи. Человек наш посидел, посмотрел, что на них грузят. Грузят на них солонину и горох, овес в мешках. — Вот как? И зачем им солонина? — спросил Волков, хотя и сам знал ответ. Сержант Жанзуан засмеялся: — Господин, чего же вы спрашиваете, уж кому, как не вам, знать, зачем нужны солонина и горох. То любому известно, что это еда солдатская. А овес берут для кавалерии и обозных лошадок. — Значит, воевать собираются? — опять задал кавалер вопрос, на который не нужно было отвечать. Но сержант ответил: