— Хватит, Фильшнер, — теперь Волков говорил с капитаном без всякого лукавства и глупой деликатности, — вам меня не взять, а попробуете, так… — он сжал свою великолепную перчатку из отличного железа и показал кулак капитану, — раздавлю ваших людей за час. Половина ваших солдат — дрянь, будь вас даже больше, я бы не испугался. Так вас еще почти в два раза меньше. — Могли бы и миром поехать, герцог милостив, простил бы вас. А так только сеньора своего злите. — Куда? Куда мне ехать, если жду горцев со дня на день? Знаете ведь сами, с ними шутки плохи, — тут кавалер достал из-под одежды небольшой кошелек и высыпал часть его содержимого себе в перчатку, это были золотые гульдены. — Берите, это вам. — Да вы с ума сошли?! — больше удивился, чем возмутился капитан. Он даже отстранился от кошелька, словно тот был из нечистот. — Берите и уезжайте, — настаивал кавалер. — Не затевайте ссору, в которой только и сможете сделать, как людей погубить. Вы же не из тех людей, что в прихоти своей готовы людей десятками класть в могилы? — Но у меня же приказ герцога, — опять отказывался брать золото капитан. — Что я ему скажу? — Скажите правду, скажите, что у меня было пять сотен людей, а у вас всего две, что город хороших людей дать отказался, у вас сто причин есть, — говорил кавалер, буквально запихивая кошелек в руку Фильшнера. — И что вам это даст? — капитан так и держал кошелек, не сжимая руки и не пряча золота. Он смотрел на Волкова и не понимал его. — Через месяц или через два герцог пошлет к вам уже полковника с семью сотнями людей. — Месяц? А еще лучше два! Хорошо бы, если так, хорошо бы два месяца получить отсрочки, — говорил кавалер мечтательно. — И что же изменится за два месяца? — спросил его капитан. — Думаете, герцог за два месяца забудет про вас? Он не таков, он злопамятен, нипочем не простит отступника или упрямца. — Нет, не думаю, что простит, но может я уже уеду отсюда к тому времени или меня уже убьют, — сказал кавалер спокойно. — В общем, два месяца — для меня это очень много. — Вы безумец, как вы только уговариваете людей идти за вами, если вы так спокойно говорите о смерти? Им-то с вами зачем погибать? — не понимал Фильшнер, возвращая золото Волкову. — Они верят, что я удачлив и что Бог со мной. Говорят, что Длань Господня, — Волков не убирал золота, снова протягивал его капитану. — Берите, вам говорю, кто без страха и упрека, тот всегда не при деньгах. А с монетами вам легче будет придумывать, что сказать курфюрсту. — Вот как? С вами, говорите, Бог? Хорошо, возьму, но знайте, я и без этого вашего золота нашел бы, что сказать герцогу, — он хмурился, стеснялся, даже поглядывал по сторонам, словно делал что-то постыдное. Движения его были неловки, когда он брал и прятал кошелек. И спрятав его, капитан сказал: — Эшбахт, вы мне нравитесь, говорят, вы храбрец, солдаты вас любят, но когда в следующий раз я за вами приду, вы уже не взыщите. Он протянул Волкову руку. — Вы мне тоже нарвитесь, капитан, и в следующий раз, когда придете, делайте, что должно. Он пожал Фильшнеру руку, это было рукопожатие двух старых солдат, что уважают друг друга. Глава 25 Волков смотрел, как мокрые и замерзшие солдаты, что шли его арестовывать, дождавшись командира, начинали разворачиваться. И они вовсе не выглядели разочарованными. Кажется, даже они обратно в город пошли веселее, чем шли из него. Кавалер улыбался, глядя на них, он готов был биться об заклад, что эти бродяги благодарят Господа, что им не пришлось иметь дело с его людьми. Колонна Фильшнера повернулась и потянулась по размокшей и скользкой дороге обратно в Мален. И капитан ушел тоже незлой, а с тяжелым кошельком под кирасой. А у подножия холма перед железными рядами солдат в большой шляпе, что по рангу носить епископу, уже шлепал по мокрой глине дорогими туфлями брат Семион и кричал вслед уходящим солдатам Фильшнера, кричал так, чтобы слышали люди Волкова: — Поглядите на них, дети мои, поглядите на этих дураков! Эти глупцы шли сюда бросить вызов нашему господину, кавалеру Фолькову, что прозван давно Инквизитором, а недавно Дланью Господней. Поглядите на этих детей, безмозглых отцов и безумных мамаш! Солдаты улюлюкали и свистели вслед уходящей колонне. — Много ли мозгов в их бараньих головах, — продолжал монах громко, — если решились они на дерзость такую, что возомнили одолеть нашего господина, кавалера Фолькова? Человека, которого Святая Матерь Церковь считает опорою своею и хранителем веры. Это все равно, что осмелиться противиться Богу, ведь господин наш есть Длань Господня, рука Господа. Вижу я, что Бог покинул этих болванов, ибо головы их пусты, как старые бочки. Солдаты от души смеялись, слушая его, и ничего, что были они мокры и что дождь не прекращался. * * * Еще одно дело было решено, решено хорошо, решено так, как он и задумывал, он не довел дело до крови, не поднял оружие на людей герцога, значит, и герцог не будет свирепеть. Ну не получилось вассала вразумить, но и вассал не был злобен, до железа не дошло же. Не дошло. Значит, пять дней тяжкой, непрерывной езды и трудных переговоров были не напрасны, серебро с золотом не брошено на ветер. Он прикупил себе еще времени, так нужного ему времени. Когда теперь опять соберется герцог послать за ним людей? Может, через месяц, а может и через два, а может ему повезет, Бог будет милостив, курфюрст лишь к весне соберется. Да, к весне было бы очень хорошо. — Кавалер, — обратился к нему Клаузевиц. — Да, — ответил Волков, все еще глядя на хвост колонны солдат, что растворялся в мелком осеннем дожде. — Поначалу я не понимал, что вы затеваете, я думал, что нам придется драться с людьми герцога, — продолжал молодой рыцарь. — Но сейчас я понял, вы хотели сделать все, чтобы не поднимать оружия на людей своего сеньора, и в то же время победить. Это было великолепно! — Ну, что ж, рад, что вы поняли, кавалер, — ответил Волков. Это признание молодого рыцаря было ему, признаться, приятно. И он продолжил: — Запомните, Клаузевиц, победа без железа и крови — тоже победа. — Я слышал, о вас говорили, что вы смелый и искусный воин, а теперь я сам видел, что вы умелый и хитрый дипломат. — Да, кавалер, очень все вышло хорошо, — добавил Увалень, что слушал их разговор, — я то думал, что драки не избежать. Волков кивнул головой ему и Клаузевицу в ответ, принимая восхищение юных господ с благодарностью и достоинством. * * * Настроение у него было прекрасным, давно он так не был доволен. Порадоваться победой на реке ему не довелось из-за раны в шее и тревоги, что все еще не кончено. А теперь радовался, шлем отдал Увальню, подшлемник стянул, жарко ему было, с открытой головой под дождем ехал. И все бы хорошо было, да вот только дорого ему это обошлось. Ведь он еще своим солдатам не платил, а им нужно было хоть немного денег дать, хоть пятьдесят монет на всех. На реке он хоть доспехов и оружия собрал немало, солдатам раздал, так те довольны были, а тут трофеев не было совсем — одни расходы. И львиную долю его денег заграбастал себе хитрый фон Финк и его офицер. Мало того, что цену заломили без всякого милосердия, мало того, что взяли вперед дела, так еще и обманули его. Обещали двести солдат и тридцать арбалетчиков, а солдаты были только те, что пришли с капитаном, офицер так и не догнал их, то есть людей было на пятьдесят человек меньше. Бог бы с ними, с фринландцами. Ну, жадны они до серебра безмерно, а у него было положение безвыходное. Выкрутили ему руки, взяли втридорога, тут не поделать нечего, уговор есть уговор. Ничего бы он им не сказал бы, если бы только они свое слово сдержали. Но они не сдержали, обманули его, а вот этого Волков этим прохвостам из Фринланда спускать не хотел. Фон Финк прогуливался по лагерю, смотрел, как солдаты снимают лагерь и грузят вещи в телеги, когда Волков подъехал к нему. Он не обрадовался кавалеру, как будто знал наперед, что за разговор будет, сразу нахохлился, даже вид у него стал колючий. И Волков начал сразу, без всяких церемоний: — Фон Финк, ваш офицер не пришел и людей не привел. Не хотите ли вернуть мне лишние деньги? Вернете талеров пятьдесят? Думаю, то справедливо будет, — спросил Волков у фон Финка. Причем спрашивал он, с коня не слезая. Может, то, что говорил он свысока, а может от жадности, но капитан вдруг разозлился, отвечал кавалеру горячо: — Дело сделано было и без моих других людей, хватило тех, что со мной были, а вы вместо благодарности еще взялись попрекать, подобно купчишке какому, новые расчеты считать. — Отчего же мне не считать, когда вы продавали мне одно, а продали другое, — стараясь не злить капитана больше, продолжал Волков. — И справедливо прошу я вернуть то, что взяли вы сверху обещанного. — Как погляжу я, считать вы мастак, каких мало. Вам бы лавку менялы открыть, у вас думаю, дела бы хорошо пошли, — продолжал фон Финк запальчиво. Мало того, что дерзкие вещи, так он еще их и с вызовом говорил, явно оскорбить намеревался. Такой ярости на пустом месте и подобных оскорблений Волков не ожидал, нет бы сдержаться ему, но по глупости не сдержался и потерял хладнокровие. Стал выговаривать слова в ответ для капитана обидные: — Зато у вас с лавкой бы ничего не вышло, обещаете вы одно, плату за то берете, а делаете мало из того, что обещали. И такие люди, как вы, называются… Знаете как? — И как же? — зло спросил капитан. — Не буду говорить вам, чтобы не прослыть грубияном таким, как вы, — отвечал кавалер. — Грубияном? Да? — заорал капитан. — Я вам сказал, что вы похожи на менялу, так как вы считаетесь не хуже, чем они. Так воины себя не ведут! Сначала солдаты перестали снимать лагерь, стали собираться вокруг ругающихся офицеров, стали слушать их, что было совсем недопустимо. Но Волкову уже гнев заливал глаза, он ничего вокруг не видел, сравнение его с менялой или купцом сильно его задело, и он уже орал на капитана: — А как ведут воины Фринланда, расскажите мне, — кричал Волков, — как мошенники, что обманывают доверчивых людей? — Мошенники? — в ответ орал фон Финк. — Кто мошенник? Я? Я?! Человек, что пришел вам на помощь? — Помощь? Хороша помощь! Чертов благодетель, на помощь он пришел, оказывается! Триста пятьдесят талеров, чтобы нанять двести тридцать солдат на три дня! Да еще и обмануть при этом! Привести всего сто восемьдесят. Это что, помощь? Это не помощь, это называется мошенничеством! К ним, скользя по мокрой глине, спешили Брюнхвальд и Бертье: — Господа, господа! — говорил им Бертье, подбегая первым. — Недопустимо сие при подчиненных. Но Волков очень хотел, чтобы солдаты и сержанты фон Финка слышали о сумме, которую взял их капитан за этот короткий поход. — Триста пятьдесят монет — это не помощь, это грабеж! И вместо двухсот тридцати солдат вы привели всего сто восемьдесят! Было бы честно, если бы вы вернули хотя бы пятьдесят талеров! Иначе вы не имеете права называть себя честным человеком! — Господа, лучше бы вам поговорить о том в шатре, — предложил Брюнхвальд. — Солдатам не пристало слышать распри командиров. — Я спас вас, — заорал фон Финк, багровея, не слушая других офицеров, — а вы меня теперь оскорбляете? Оскорбляете? Ничего вы не получите! Ни пфеннига! — Вы отдадите мне пятьдесят монет или…