Насилу к десяти часам утра вылез из перин, не обуваясь и не одеваясь толком, похромал вниз. Пить хотел. Там, за столом, жена и Бригитт сидели, к ним сестра приехала, говорили о чем-то своем, о женском. Надо было, конечно, в чистое одеться, как подобает, да лень было, сел за стол в недельной рубахе, как был, женщины стали ему предлагать еду. Он был голоден, всего хотел, но перед этим приказал: — Мария, вели дворовым воду греть, мыться буду. Жена сидела, губы поджав, смотрела на него неодобрительно, сестра так и старалась хоть что-то для него сделать сама, а госпожа Ланге следила за всем этим внимательно, то на госпожу Эшбахта поглядит, то на господина Эшбахта глянет многозначительно. По взгляду ее Волков понял, что Бригитт есть, что ему сказать. Но пока тут же жена сидит с видом недовольным, она будет молчать. Сестра Тереза, с недавних пор носившая фамилию Рене, забрала у Марии миску с вареными яйцами, сама стала брату чистить их, пока он ел очень вкусную фасоль в хлебной подливе с жареным салом и луком. Мария уже поставила на стол чашку с топленым молоком и мед в маленьком горшочке, хлеб еще теплый положила на стол, прикрыв его рушником. Отличная домашняя еда, теплая вода в огромней кадке, хороший дом, заботливые женщины — это было бы прекрасное утро для стареющего отставного солдата тридцати пяти лет. Если бы не кислый вид жены и мысли о непростом будущем, так можно было считать себя счастливым. Он с удовольствием взял почищенное сестрой яйцо, оно было еще теплым: — Сестра, а почему вы пришли без моих племянниц? — Приведу, когда пожелаете, — отвечала Тереза пододвигая ему масленку, чтобы он мог бросить масла на яйцо. — Приводите, я скучаю по ним, — сказал он и уже хотел откусить яйцо, как дверь в обеденную залу отворилась, на пороге показался Максимилиан. Волков так и замер с этим аппетитным яйцом. Он уставился на своего оруженосца с укоризной, видя, что тот пришел по делу: — Ну? — Увалень с Гренером приехали, торопятся вас видеть. Кавалер отложил яйцо, вздохнул и сказал: — Зови. Хорошие были эти молодые господа, и Увалень был хорош по-своему, и Карл Гренер тоже, но толком говорить они не умели. Говорили сбивчиво, бестолково и по-разному. Волков понял из их слов, что они сторожили дорогу на холмах, как и велел кавалер, и поутру встретили купчишку, что вез в Эшбахт соль и всякое другое, а этот купчишка сказал им, что следом за ним из Малена по южной дороге пошли добрые люди при доспехе и железе. При них обоз и два господина верхом, было их три сотни. — Три сотни их? — перепросил Волков. — Купчишка так сказал, — говорил Гренер. — Он их утром видел? — На рассвете, — сказал Увалень. — Вот проворный этот черт Фильшнер, уже бежит, дьявол, — ругался Волков, забыв про присутствие женщин. — Максимилиан, доспех, господа, идите к офицерам, скажите, что бы строили людей, через полчаса выходим. Он встал. — Господин, а колбаса жареная? — удивлялась Мария, стоя со сковородой, в которой шипела на масле кровяная колбаса. — А ванна как же? — После, все после, — отвечал ей Волков, вылезая из-за стола, — Увалень, бегите к господам кавалеристам, скажите, что бы немедля коней поили и седлали. Гренер, вы мне коня оседлайте, я поеду на вороном, седло возьмите лучшее, то что серебром подбито. — Да, кавалер, — сказал Гренер. И все сразу ожило в его доме и селе. — Что там опять у господина? Отчего беготня по всей деревне? Верховые скачут, солдаты с пиками уходят на дорогу. Чего случилось? — Крикнул проезжавший по улице мимо господского дома мужик. Он даже остановил у ворот телегу и кричал суетящимся у телег дворовым людям. — А то что же, как обычно, — весело отвечал один из дворовых мужиков, — у господина занятие завсегда одно и то же. — И что же? — Не отставал от дворовых мужик. — Так война, что же еще? — Смеялись дворовые. — Война? Опять? — Уважительно говорил мужик. — А у господ других занятий и нету, война да охота, все. Да ты не бойся, мужик, тебя-то это не коснется. — И слава Богу, — сказал мужик и поехал по своим делам. * * * Графство Мален не было ни большим и ни маленьким, ни бедным и ни богатым. Стояло оно особняком, на южном краю земли Ребенрее, торговые пути шли мимо него, хотя и проходили совсем рядом. В общем, давало оно кое-какой доход графу, да и герцогу перепадало серебра. А когда было нужно, графство могло собрать ополчение из земель местных сеньоров. Бог весть сколько хороших рыцарей и хороших кавалеристов было тут, впрочем рыцари были здесь не хуже, чем у многих других. И неплохую пехоту могло собрать графство со своих городов, крепкую, ведь в Малене было много оружейных мастерских. И все оружие здесь было свое. Казалось, что в таком графстве граф легко соберет тридцать всадников по первому сбору, когда герцог его попросит. Да вот только не был граф дома. Оказывается, за день до прибытия капитана отъехал он с молодой женой на богомолье куда-то, а когда приедет не сказал. Молодой граф и рад бы помочь был капитану, да как же он сеньоров позовет на войну, когда отец его еще жив, так и отца прогневить можно не на шутку. Да и кто из сеньоров откликнулся бы на зов молодого графа, когда никто ему присяги не приносил. Вот и уехал капитан из поместья Мелендорф ни с чем, и в дурном расположении духа. А еще оно ухудшилось, когда власти города Малена, вместо трех сотен людей, что он просил дали ему сто тридцать человек. Сто тридцать вместо трех сотен с арбалетчиками и аркебузирами. Да еще когда увидел он этих солдат, так обозлился даже. Те солдаты были молодые и в плохом доспехе и железе. Сброд, что даже строя не знает. Пустое место, а не солдаты. Сержанты с ними, и те были пьяны. Обозлился гауптман, пошел к начальнику городской стражи ругаться. А тот плечами пожимает, город денег не выдал, солдаты по кабакам сидят да разбойников по округе ловят. Если капитан подождет недельку-другую, так к концу октября народишко, может быть, и соберется. — Недельку-другую?! — орал капитан в возмущении. — Вот как вы герцогу служите, мошенники! — Знаете что, капитан, а не пойти ли вам… к казначею, — еле сдерживался начальник стражи. — Или к секретарю городского совета, спросить у них, почему не дают денег на солдат вам. Про это Фильшнер и слушать не хотел. Как ненавистны ему, солдату, были эти председатели всякие, да эти хитрые крысы из городских советов, из магистратов и канцелярий дурацких. Они его злили до бешенства прижимистостью своей и жадностью, знанием законов глупых и изворотливостью, лицемерием и хитростью. Злили они его даже больше, чем дезертиры или трусы. Поэтому ни к какому председателю он не пошел, а пошел к своим людям, собрал сержантов, достал все серебро, что у него было, и сказал: — Вот вам деньги. Соберите всех, кого сможете, надобно человек сто, пусть любой сброд будет, сулите полталера за три дня каждому, даже если у него из доспеха будут одни штаны драные, а из оружия палка, — конечно, он так говорил для красного словца, но все его понимали правильно: брать можно любых солдат. — Больше нам не потребуется. Я выйду на утро, встану в пяти часах пути на юг, а вы как соберете кого, так догоняйте, но выходите не позже полудня. Сержанты все понимали, брали деньги, расходились по городу, собирать по кабакам людей — нелегкое дело. * * * Сначала он торопился, гнал солдат вперед, чтобы встретить капитана подальше от дома. Шли люди быстро, даже солдаты капитана фон Финка шли бодро, не так, как до реки. Старый капитан был хитер, еще на марше догнал Волкова и стал говорить с ним о том, что надо бы еще до дела ему деньги выдать, все, что кавалер ему обещал. Волков косился на него и думал. Триста пятьдесят монет обещал он ему за дело, из которых он выдал фон Финку и его офицеру уже сто восемьдесят. И вот этот седой хитрец уже завел речь про остальные деньги. И это при том, что офицер должен был привести еще как минимум пятьдесят людей, из которых тридцать это арбалетчики, и до сих пор не привел их. Можно было и послать капитана фон Финка к дьяволу, да, можно, но кто бы тогда мог гарантировать, что он не повернет своих людей тут же обратно. Никто не мог. Волков стянул перчатку и полез в кошель, под фальтрок, достал оттуда восемь монет, восемь золотых гульденов. Протянул их капитану: — Теперь мы в расчете? — спросил он у капитана, зная, что там получается даже больше. — Да-да, — радостно отвечал тот, пряча деньги, — теперь мы в полном расчете, кавалер! В полном! Кстати, хотел сказать, что у вас прекрасный доспех, кажется, я где-то такой же уже видел. — Вы видели его на архиепископе, наверное. — Может быть, может быть, — начинал вспоминать фон Финк. — Кстати, капитан, если вы надумаете меня теперь предать… — начал Волков таким тоном, что любой бы призадумался, услышав его. — Ну что вы, кавалер… — стал успокаивать Волкова капитан. — Успокойтесь. Но кавалер не собирался успокаиваться: — Эти глиняные холмы и эти уродливые кусты — все это будет последним, что вы и ваши люди увидите перед смертью. — Вам абсолютно не о чем беспокоиться, кавалер, — отвечал спокойно фон Финк. — Абсолютно не о чем. Глава 24 Чуть не дойдя до границы своих владений, Волков велел ставить лагерь. Место было удобное, дорога как раз шла между двух холмов. Кавалер вместе с Клаузевицем и Брюнхвальдом заехал на один из холмов и посмотрел на север. Оттуда, из Малена, должен был идти Фильшнер. Пошел дождь. Мелкий, холодный дождь конца октября. — Отличное место, — сказал Брюнхвальд, вытирая ладонью промокшие усы. — Если кто осмелится, так легко его тут остановим. Велю рубить рогатки для лагеря, на частокол тут леса не найдем. Волкову даже добавить было нечего. Хорошо, что у него есть Брюнхвальд. — Прикажите шатер мой разбить на этом холме. — Тут? — удивился ротмистр. — Да, хочу, что бы его было видно издали. Пусть люди Фильшнера издали видят меня. И знают, с кем будут иметь дело.