— Многие потонули в реке, там, где глубже, — сказал Бертье, глядя на последнюю уплывающую лодку с мертвецами, — как мы их смяли и загнали в воду, так многие стали уплывать. Видно, не все успели весь доспех снять или не все умели плавать хорошо. Вот и капитан их там же, на дне, наверное. — Лишь бы не выплыл, — сказал Роха. — Да, — согласился с ним Рене, — лучше он пусть там лежит, чем здесь ходит. * * * Когда солдаты и офицеры стали есть, он есть не мог. Во-первых, болела шея, голову не повернуть, во-вторых, он не знал, что будут делать горцы дальше. Где они? Часть их все еще торчала на берегу. Лодок у них теперь, конечно, было мало, но черт их знает, может, еще пригонят от Милликона. Там, у пирсов, этих лодок и барж десятки. А вдруг сунутся опять, только не в этом месте. Вряд ли, конечно, такое случится. В этот раз так им дали крепко, что теперь только самый сильный командир осмелится еще раз пробовать высадиться. Интересно, вправду ли капитан их погиб, или они врут, задумав что-то. — Черта с два они теперь сунутся, — убедительно говорил Роха. — Да, — соглашался с ним Берте, — разбредутся по своим домам, будут раны зализывать. — Хорошо бы, если бы так было, — поддерживал разговор Рене, — если действительно их капитан погиб, точно разбредутся, пока нового не выберут им. Волков ушел от них, был на берегу, смотрел на реку, на веселых обедающих солдат. Которым, кстати, нужно было платить за этот поход. Если офицерам он платить не собирался, они все понимали, знали, что воюют за свои домишки и наделы земли, что он им жаловал. А вот с солдатами такое не прошло бы. Двести пятьдесят монет, а то и триста, будь добр, приготовь. И чем больше дней он будет держать их на берегу, тем больше ему придется заплатить. Вместо радости от победы одолевали его все эти мысли да боль в шее. Но Господь милостив, прибежал дозорный солдат с западного холма и сказал, что кавалера спрашивают господа, но дозорные их задержали. — Представились? — насторожился Волков. — Ага, говорят, что они соседи ваши, зовут их Гренеры. — Пусти. Да, это был его сосед и один из его сыновей. — Идите, идите и кланяйтесь, Карл, — говорил сосед своему сыну слезая с лошади. — Кланяйтесь этому рыцарю. И я ему поклоняюсь. Оба они кланялись немного обескураженному Волкову. Тот поклонился им в ответ. — Надеюсь, вы помните меня, сосед, — говорил пожилой мужчина, — я был у вас по весне с двумя моими младшими сыновьями. — Помню, помню, — отвечал кавалер, хотя помнил этого господина смутно, — только имени вашего не припоминаю. — Гренер, Иоахим Гренер, а это мой сын Карл, мы из поместья Гренер, что в десяти милях отсюда вниз по реке. — говорил пожилой помещик. — И что же вас привело сюда, друг мой? — спросил его кавалер. — Может, какая нужда? — Да какая же нужда, наоборот, счастье, добрый мой сосед, счастье, которого я ждал многие годы, и виновник этого счастья — вы. — Неужели? — не понимал Волков. — Мужики мои ставят сети прямо сразу за вашей границей, пошли сегодня проверять их, а там мертвяк! Даже два! И по одежке совсем не наши, не лодочники, мы их по исподнему опознали, собаки горные, чтоб им пусто было. Я как раз недалеко был, они меня и позвали. А пока ехали, так еще нашли двоих, их течением вытолкнуло к траве, к берегу прибило утопленников. Плавают притопленные. Я уже думал, что баржа или лодка перевернулась, может, от жадности ее перегрузили дураки, а она и потони. Но нет. Вижу, порубленные двое. Видно, резали их перед тем, как в реку бросить. Волков молчал, ничего не говорил, только чуть улыбался, глядя на соседа. И Максимилиан молчал. Стоял за его спиной. И сын соседа молчал, слушал отца почтительно. А Гренер все говорил: — Гляжу, как туман с реки сошел, так плывет лодка у моего берега, там эти псы горные, мертвяков своих ищут. Кричат нам, не видали ли мы людей, не спасся ли кто. Ну, мы и говорим, вон, дохлые плавают, забирайте, на кой нам их дохлятина. Ну, стали они вылавливать мертвых своих. И тут мы из их слов поняли, что крепко они получили. Говорили они, что столько много потонуло их, говорили, что всех не выловить. Я стразу на вас подумал. Думаю, никак, это мой сосед их проучил. Все же слышали, что вы их ярмарку пограбили, думаю, решили эти дураки сдачи дать, сунулись, а сосед-то мой не промах, опять их умыл. Вот я и крикнул сыну, говорю: «Седлай, Карл, коней, поедем, узнаем, как дело было». Всего час езды, и мы тут. Вот и приехали узнать подробности и поздравить вас. Уж расскажите, как тут было, я тоже в седле не один год провел под знаменами нашего герцога. Вся эта речь была полна восхищения, и очень радовала кавалера. Правда, последние слова Гренер произнес без должного почтения. Волкову показалось, что не очень-то сосед жалует курфюрста. — Рассказывать особо нечего, — отвечал он соседу, — узнал я, что они лодки пригнали сюда, решил поглядеть, к чему это, пришел, а они тут высаживаются. Ну, мы им высадиться не дали. Скинули в реку тех, кто вылез. Вон, три лодки от них тут остались. — Ах, какой же вы молодец, нам такого тут и надо было, — опять заговорил Гренер. — Не было от них, от задир, житья, разбойники и воры, и сколько на них мы ни жаловались и графу, и герцогу, те отмахивались. Говорили мириться с ними. А как мириться с вором? Разве что еще больше ему отдать? А тут вы их и побили. — Боюсь, дело еще не кончено, — произнес кавалер. — Не кончено, не кончено, — тут же согласился Гренер, — они злобу затаят, но вот, что я вам скажу. Теперь-то вы не один, если они еще надумают, так мы, все местные сеньоры, ну кроме графа, конечно, на помощь вам придем без всякого промедления. Только позовите. Раньше, когда горцы озорничали, так все ждали, что граф позовет в ополчение, а граф и не звал. А других таких, кто позвал бы, не было. Хотя многие пришли бы. Да, все мои соседи пришли бы, если бы кто позвал их. Вот так они нам опротивели, воры эти горные. — Что ж, ряд я, что вам угодил, коли будет нужда, так уж не сомневайтесь, позову теперь воевать, — отвечал соседу Волков. — Уж угодили, угодили, — улыбался Гренер, хватая руку кавалера и пожимая ее с жаром. — И зовите нас, придем, уж больно радостно было нам видеть, как они из воды своего дохлого капитана вылавливали. — Капитана? — оживился кавалер. — Вы точно знаете, что капитан их утонул? — Точно, — впервые заговорил молодой Гренер, — я сам слышал, как они в лодке говорили, что нашли капитана, кажется, звали его… — Юноша замолчал, вспоминая. — Пювер, — напомнил кавалер. — Точно, точно, — вспомнил Карл Гренер, — Пювер. Один на лодке так и сказал: «Это Пювер, наш капитан». Вот теперь Волкову стало спокойно, вот только теперь он успокоился. Можно было уже не волноваться, теперь уже стало ясно, что горцы разойдутся по домам, пока не выберут нового командира. — Господа, — произнес кавалер, — я еще не обедал, прошу вас к столу. Но еда у меня самая простая, солдатская. — С удовольствием принимаем ваше приглашение, — сказал сосед. — Ничего, что еда солдатская, я пол жизни такую ем. И сыну моему не привыкать. Волков повел их к господам офицерам, настроение у него изменилось, тревога покинула его, он уже проголодался и был не против поесть. Глава 2 Сидеть на берегу больше не было смысла, если капитан у горцев погиб, значит, как сказал Бертье, «разбредутся они по домам раны зализывать». И держать тут столько народа не было нужды. Да и дорого. Он решил вернуться в Эшбахт. Оставил только дозоры на реке да сержанта Жанзуана в рыбачьей деревне, чтобы плоты по его воде бесплатно не плавали. Первый, кажется, раз за день он заметил, что рядом нет здоровяка Александра Гроссшвюлле, когда уже садился на коня. — А где Увалень? — спросил он у Максимилиана. — Так он ранен, — отвечал тот. — Сначала, вроде, крепился, крепился, а потом как кирасу снял, а у него вся стеганка кровью пропиталась. Ипполит дыры в нем зашивал, велел в телеге ехать. — А ну, поехали, посмотрим, что с ним. — сказал Волков и подумал, что и сам не прочь поехать обратно в телеге. Но ему этого делать было нельзя. Нет, он должен ехать впереди своего оруженосца, под своим знаменем. Он же теперь Длань Господня. С легкой руки болтливого монаха. Увальню в телеге нравилось, других раненых в ней не было, лежа на соломе, всяк приятнее ехать, чем сидя в седле. Там же рядом был его доспех и оружие. Только вот на сей раз этот щекастый и краснолицый парень был бледен, хотя и улыбался. Голова его была перевязана, но больше всего тряпок ушло на его плечо. — Это кто же вас? — спросил Волков, разглядывая его бледность. — Так тот же, что и вас ударил, он, он, скотина, — сообщил Увалень со слабой улыбкой. — Он как вас первый раз ударил, как вы на колени присели, он еще раз вас ударить замахнулся, а вы же мне сказали всех бить, что на вас замахиваются, я его алебардой и ткнул. Вот он на меня и обозлился, вас бросил. Алебарду мою левой рукой схватил, да так крепко схватил, что я и выдернуть ее не мог, так схватил, а сам меня бьет и бьет своею колючкой, — с этими словами парень полез в солому и достал из нее моргенштерн, показал его Волкову и Максимилиану, — вот этой вот. Слава Богу, что вы ему ногу изрубили, я уж думал, он меня ею забьет насмерть. Волков не очень хорошо помнил все это, он тогда задыхался, кажется, и мало видел в перекошенном шлеме и сбившимся под ним подшлемником. — А как вы ему всю ногу изрубили, так он кинулся бежать, — продолжал Увалень, — а куда он на разрубленной ноге-то убежит. Я его догнал и убил. — Твой первый убитый, — сказал Волков. — Да, — ответил Увалень не без гордости. Он, вроде, даже этим кичился, красовался перед Максимилианом. Максимилиан молчал, хмурил брови и слушал. Он всегда и во всем превосходил Увальня, был старшим и по знаниям, и опыту, хотя по возрасту был младше его. И тут на тебе — Увалень убил в бою горца. И, чтобы еще потешить самолюбие здоровяка, Волков сказал: — Гордись, ты убил очень сильного врага. Очень сильного. Увалень буквально расцвел в своей соломе и с вызовом глянул на Максимилиана: «мол, слыхал». Максимилиан даже отвернулся.