* * * Гости собрались к ужину, и столько их всех было, что едва большого стола хватило, чтобы все уселись. Волков смотрел на всех на них и думал о том, что хорошие у него люди. Рене уже родственник, на него можно надеяться. Брюнхвальд строгий и всегда готов на просьбу любую откликнуться. Он словно ждет случая, чтобы Волкову помочь. Бертье веселый и храбрый, Максимилиан ответственный и всегда готов к походу, Увалень сильный и, скорее всего, будет очень преданным. Роха, кажется, здесь, в Эшбахте, пить меньше стал, как стал ротмистром, так трезвый ходит и много занимается своими стрелками. Порох и пули изводил бочками. Брат Семион хитроумный, ума палата, жаль, что не всегда он в этой палате проживает. Честный и тоже умный брат Ипполит, вечно при книгах и при бумагах, если не лечит кого-то. И новые господа: кавалер Клаузевиц, юные господа Фейлинги — все они, кажется, приехали к нему воевать. И думал Волков с сожалением, что повоевать им удастся. Последние за столом были Еган и Сыч. Ну, без них он никуда. Сыч — глаза его, уши и палач, как без такого. Другой бы господин и близко не пустил Фрица Ламме за стол, но Волков был не таков. У кавалера ума было больше, чем спеси и гордыни. Хоть и противен Сыч бывает, хоть и грязен порой или пьян, но польза от него большая. А раз так, то и за одним столом с господами сидеть достоин. Еган… Брат Ипполит говорит, что Еган очень старается в учении грамоты. Когда только успевает? Целыми днями по хозяйству хлопочет. Без него кавалер не знал бы, что с имением делать. Он, впрочем, и сейчас не знает. Пропади Еган, так зарастет все бурьяном опять. И архитектор тут же был, с Еганом сидел рядом. Имени его Волков не помнил, но пусть тоже сидит, полезный человек. Долго не сидели, не будь тут женщин, так все пили бы без остановки и допьяна, орали бы тосты и песни, и Бертье, не добежав до нужника, опять мочился бы с крыльца, но тут была и госпожа Эшбахт, и госпожа Рене, и госпожа Брюнхвальд, и госпожа Ланге, так что веселья из поминок не вышло, разошлись все трезвые и благочинные. Даже такие пьяницы, как Роха, Сыч и брат Семион, трезвы были. Глава 16 На рассвете обоз из четырех телег поехал в Мален, была при нем госпожа Ланге, ехала она как старшая, деньги на покупки кавалер доверил ей. С нею монах брат Ипполит, для ведения счета и записи. Часть мебели пришлось бы на заказ делать, все надо записать, чтобы не забыть, у кого и что купили. Охраной поехал с ними Александр Гроссшвюлле, был он своею миссией горд. А с ним поехал еще и брат Семион. Ехал он к епископу хлопотать о святости убиенного отшельника. Волков вышел поглядеть, как они уезжают, и увидал свою жену там же. Госпожа Эшбахт шепталась с госпожой Ланге, лицо ее было серьезно. Бригитт слушала тоже с лицом серьезным, и кавалер от них взгляда не отрывал. А потом Бригитт увидала, что Волков на них смотрит и, кажется, сказала о том Элеоноре Августе. Жена взглянула на него нехорошо и, видно, разговор свой прекратила, стала госпожу Ланге целовать в щеки и перекрещивать на дорогу. Когда они уехали, а Элеонора Августа пошла в дом и проходила мимо него, Волков спросил ее: — И что же вы пожелали госпоже Ланге в дорогу? — Ах, то все мелочи, сказала ей, что мне в городе купить, — ответила жена, даже не остановившись рядом с ним. Она пошла в дом, там все еще шли хлопоты переезда. А он так и смотрел ей в след, больную шею разминая. Будь она чуть поумнее, увидев его взгляд тяжелый, задумалась бы, графская дочь. Но Элеонора Августа была не большого ума, спесь родовая весь ее ум затмевала, и шла она в дом свой, не заметив тяжелого взгляда мужа. Заметила бы — так насторожилась бы. Так бы и стоял он, поедаемый своею злостью, не приди к нему Игнасио Роха, по прозвищу Скарафаджо. Приехал трезвый совсем, хоть вчера и пили, чистый, ну насколько он мог быть таковым. Слез с коня, поздоровался. — Поговорить с тобой хочу, Фолькоф, — все в той же фамильярной манере начал он, допрыгав до Волкова на своей деревяшке. — Ну, говори, — сказал Волков, разглядывая его. — Разговор серьезный будет, — заверил его Скарафаджо. — Вижу-вижу, — кавалер ухмыльнулся, — ты, кажется, тряпки свои почистил, даже бородищу свою грязную расчесал для разговора. — Ты заметил, да? — Роха оскалился. — Заметил, заметил. Ну, говори, что пришел просить. — Да, пришел просить тебя… — Роха замолчал. — Ну? — Я, вроде, у тебя как ротмистром служу. — Вроде как… — А у других ротмистров вроде как земелька есть, какая-никакая. У Рене есть, у Бертье есть, а у Брюнхвальда такой выпас хороший, коровы, сыроварня. Опять же этому кавалеру новому ты клок земли дал, может, и я свой клочок заслужи? А? — Землицу, значит, хочешь? — продолжал ухмыляться кавалер. — А чего? Хочу! Не хуже других. Я тебе мушкеты сделал, я с тобой в Ференбурге был, а там очень несладко было. Вспоминаю мертвяков чумных, что ходили по городу, так мороз по коже. Было же такое? — Было, было, — кивал Волков. — Значит землицу тебе надобно? А зачем она тебе, ты с последнего набега на ярмарку кучу серебра получил, пить, вроде, стал меньше, живешь либо у солдатского котла, либо у меня столуешься, чего тебе еще нужно? — Да-да, так все, так, — кивал Роха, — только вот понимаешь, хочу сюда бабу свою из Ланна перевезти с детьми. — Бабу? — кавалер удивился. — Так ты, кажется, спьяну при мне ее убить обещал как-то. Говорил, что ведьма из тебя все соки попила. И детей своих иначе, как спиногрызами, не звал, а тут, на тебе, перевезти их сюда из Ланна надумал. С чего бы так? — Да, говорил, грозился, — Роха стягивает шляпу, разговор ему непросто дается, вытирает лоб, кивает своею кудлатой башкой. — Все так и было, но вот вчера все при женах сидели: и ты, и Брюнхвальд, и Рене… И я подумал, может, и моя так же будет сидеть. А то понимаешь, давным-давно она меня хорошими словами не звала, только дурак да пьяница, дурак да пьяница. А она у меня из хорошей семьи, из идальго[2]. Волков слушал его внимательно. Он уже знал, что даст землю Рохе, Еган ему сказал, когда выделял землю рыцарю Клаузевицу, что на солдатском поле еще есть целина. А южное поле, что в двух часа езды от Эшбахта, там земли пахать — не перепахать. Оно все свободно. — А тут у меня землица будет, — продолжал Скарафаджо, — дом я уже построил, хоть и плохой, но свой, хозяину за него не платить. И мужика себе куплю, лошадку, буду хоть и маленький, но сеньор. Жена уже звать меня дураком не будет. — Хорошо, дам я тебе землю, дам тысячу десятин. Только земля вся у меня плохая. — Да пусть хоть какая будет, — обрадовался Роха и затеребил шляпу, — какой-нибудь прокорм семье даст, и ладно. Твой Еган и с такой худой земли урожай собрал. — И ты за эту землю у меня еще кровью умоешься, — злорадно обещал ему Волков. — Еще послужишь за нее. — Я согласен, — без всяких размышлений отвечал Роха. — Согласен. — Ладно, езжай в Ланн, навести кузнеца нашего, забери у него все мушкеты, что он успел сделать. Так же найди капитана Пруффа, помнишь его? Артиллериста? — Да, помню, конечно, в Ференбурге с нами был, я тебе его нашел. Как не помнить? — Да, так вот, пусть своих людей берет и идет сюда, скажи, что деньги его людям платить не буду пока, за стол и кров пусть уговорит их, а ему дам пятнадцать талеров в месяц содержание. — А пойдет ли он? — сомневался Роха. — Пойдут ли людишки? — Уговори, — произнес Волков строго. — Скажи, что дело будет — так и серебро будет, а лежать на боку можно за стол и кров. — Это да, — согласился Скарафаджо и задумался, а потом спросил: — Думаешь, горцы опять придут? — А ты что, думаешь, что нет? — Думаю, придут дьяволы, — нехотя согласился Роха. — Уж не сомневайся, — заверил его Волков, — потому и говорю, что за мою землицу ты еще кровью умоешься. — Поеду в Ланн прямо сейчас, — сказал ротмистр Роха и нахлобучил шляпу, не прощаясь, пошел к лошади своей. — Пушки! — вспомнил кавалер. — Потом заедешь на двор ко мне, заберешь пушки. Уговоришь Пруффа, он поможет, купите лошадей и тащите пушки сюда. — Хорошо, — кивал ротмистр, уже собираясь уходить. — Роха, чуть не забыл, — окликнул его Волков. — Чего? — Набери в Ланне еще человек пятьдесят оборванцев себе в роту, мушкеты новые же будут, — Волков полез в кошель за серебром. — Сейчас на прокорм, на дорогу и на обоз дам тебе денег. — Так не будет пятьдесят мушкетов у кузнеца, нипочем не будет, — удивился ротмистр. — Не успел бы он столько наделать. — Ничего, арбалеты раздадим. Собери полсотни, люди нужны будут, — высыпая Рохе в руку три десятка монет, сказал Волков. — Тут на все должно хватить. А приедешь, так пойдешь с Еганом землю себе смотреть. — Все сделаю, — обещал Роха, садясь на коня. — Только тогда Хилли с собой возьму сержантом, он вроде пообвыкся уже на должности. А Вилли тут за старшего оставлю, он позлее будет, его и без меня побаиваются. Волков не стал с ним прощаться. Только кивнул и пошел в дом. Он шел и думал, что и кузнеца-оружейника, что делает ему мушкеты, неплохо бы сюда привезти, да боязно. Все та же боязнь, что придут и сожгут ему тут все горцы. Ладно-ладно, время покажет, может, так все сложится, что и его перевезет он. Бог-то милостив к своим слугам. До обеда еще приехал сосед с юга Иоахим Гренер с сыном Карлом. Кавалер встретил их во дворе и уже по их виду, знал, что просить буду о чем-то, он даже догадывался, о чем. Волков не сказать, что не рад был, просто устал, шея разболелась, потому к обеду их звать не стал, хотя обед уже подали. Вернее, ничего он не устал. Не хотел хозяин Эшбахта, что бы еще и соседи видели, что у него с супругой разлад, что сидит она за обедом и слова не проронит, взгляда в сторону супруга не бросит. Холодна и надменна, словно с чужими и низкими сидит, словно все ей тут не ровня. Не хотел он славы такой на всю округу, на все графство. Хотя и понимал, что все равно слава сия его не минет. Будут люди те, что были за его столом, говорить, что нет мира в доме его. Вот и не звал лишний раз людей к себе за стол, чтобы позора такого не иметь. И говорил с ними во дворе, хотя перед тем соврал: — Уж простите меня, что не зову вас в дом, у меня переезд, кутерьма, благородных людей и посадить некуда. — Ничего-ничего. Понимаем. Я с просьбой к вам, сосед драгоценный, — заговорил Гренер старший, как с коня слез и поздоровался. Волков знал о том. Он поглядел на коней, на которых приехал сосед и его сын. Мерины. На таких мужики землю пашут. Значит, на коней у этих господ денег нет. — О чем же просьба ваша будет, сосед? — спросил кавалер. — Дорогой сосед, — начал Гренер, чуть подумав, — старшему сыну оставлю я поместье… Точно, Волков угадал, сейчас сосед за сына будет просить. За того, что с ним приехал. — Второй мой сын при графе состоит, третий женился на горожанке. Теперь бюргерствует, у него и лавка, и конюшни, а это мой, — отец указал на сына, — последний сын. Нет, у меня еще есть сынок, но тот еще мал, незаконный он. Так вот, хотел я просить, что бы взяли вы моего Карла к себе в учение, уж больно не хочу я отдавать его Фезенклеверу, чему тот его может научить? Разве что чванству.