Ей хотелось решить все сразу, не беспокоясь о том, что произойдет после. Йату приговорили к смерти за одну лишь попытку затушить огонь. Сорэйя понимала, что ей будет грозить не менее суровое наказание… если только она не сбежит, как до нее это сделал йату. – Да, – повторила она. – Я хочу этого. А затем я хочу покинуть Гольваар и никогда более уже в него не возвращаться. Сорэйя перехватила урну и зажала ее между предплечьем и локтем. Затем робко и неуверенно положила другую, покрытую перчаткой, руку на грудь Азэда, сжав пальцы у него над сердцем. – Отправишься ли ты со мной? – спросила она шепотом. Она и сама не знала, о чем именно спрашивала. Пойти с ней в храм? Сбежать вместе с ней? Оставаться рядом с ней до тех пор, пока она того хочет? Наверное, сразу обо всем. Ей казалось ужасно несправедливым терять Азэда, едва избавившись от проклятия, ведь до него ей хотелось дотронуться больше, чем до кого бы то ни было еще. Азэд вздохнул, не зная, что ответить. Однако Сорэйя знала, что он согласится. Она была уверена, что он чувствует между ними ту же связь, что и она. Непроизнесенное обещание, данное в дахме. Она пошла на убийство, чтобы спасти Азэда. В ответ он обещал ей не отворачиваться от нее, что бы она ни сделала. Победа или проигрыш, они разделят и то и другое. – Сорэйя, – обратился к ней Азэд, накрывая своими руками ее кисть и давая ей почувствовать тепло своего тела, пробивающееся через ткань ее перчаток. – Я так долго о тебе мечтал. Я готов на все, лишь бы быть с тобой. И даже на это. – Я понимаю, что прошу от тебя очень многого. Прошу пожертвовать твоим положением при дворе, хотя ты едва-едва завоевал его. – Я прекрасно знаю, как легко его можно потерять, – ответил он, покачав головой. – Я лишился семьи и положения в обществе уже очень давно. Теперь мне терять нечего, кроме тебя. Он поднес ее руку к губам и поцеловал в покрытые перчаткой пальцы – своеобразное обещание того, что ждало их в будущем. Сорэйе хотелось растянуть этот момент, однако она отвела руку назад и обратилась к нему: – Действовать необходимо прямо сейчас, пока жрецы заняты и храм никем не охраняется. Они направились к невысокому холму за дворцом. Азэд предложил понести урну, но Сорэйя отказала: ей было комфортнее с предметом в руках. По пути в храм им повстречалось несколько посетителей, но все они только и думали, что о церемонии. Все они прошли мимо Сорэйи и Азэда, не удостоив их и взглядом. Никто из них не заметил трясущихся рук или зеленых вен Сорэйи. Они поднялись по вырубленным в склоне холма ступеням и увидели двух людей. Единственных кроме них двоих во всем Гольвааре, кто не присутствовал на свадебной церемонии. Сорэйя была права, рассудив, что жрецы будут в саду. Однако не подумала, что вместо них за огнем будут приглядывать стражники. А вот Азэд не выказал никаких признаков удивления. – Я разберусь, – прошептал он Сорэйе. Он помахал стражникам и направился к ним. Сорэйя вздохнула с облегчением, в очередной раз воздав хвалы особому положению Азэда среди азатанов. Он был лучше любого ключа. Сорэйя следила за тем, как он здоровается и разговаривает с двумя мужчинами, положив руку одному из них на плечо. Затем она заметила, как он потянулся за чем-то, заткнутым за складками камзола у него на боку. Предмет сверкнул в белых лучах весеннего солнца. Азэд нанес удар стремительно и плавно. Стражник издал возглас удивления, схватился за бок и упал на колено, а тот, что стоял справа, даже не успел осознать случившегося. Он не заметил, как Азэд воткнул кинжал в зазор между пластинами доспеха его товарища. А вот Сорэйя все видела. Она замерла в ужасе перед тем, что должно было случиться дальше. Второй стражник склонился над первым, но прежде чем он увидел струящуюся меж пальцев раненого товарища кровь, Азэд нанес следующий удар. В этот раз он целил в горло. Второй стражник тут же повалился на землю. Пока он истекал кровью, Азэд добил первого еще одним ударом в горло. Когда он вернулся к Сорэйе, оба стражника были мертвы. Азэд положил руку ей на плечо, но Сорэйя отскочила и закричала на него: – Что ты натворил?! Я думала, ты поговоришь с ними и убедишь впустить нас в храм, а не станешь убивать их! – И что потом? – резко возразил Азэд. Щека у него была испачкана кровью, но в остальном он выглядел, как и до этого. Лишь глаза его светились холодной убежденностью и решимостью. – Думаешь, они бы дали нам уйти, поняв, что мы натворили? Я спрашивал, готова ли ты к последствиям, Сорэйя. В глубине души ты должна понимать, что я прав. Иначе бы ты не осталась стоять на месте. Не дала бы мне этого сделать. Она хотела возразить, но слова застыли у нее в горле. Разумеется, он был прав. Сорэйя видела, как он выхватывал кинжал из складок камзола, и ничего не сказала, ничего не сделала. Она позвонила убийству свершиться, будто его нельзя было избежать. Сорэйя знала, что стоит ей остановить его, и им ни за что не попасть в храм. Нет, ее беспокоило не то, что он убил стражников. Ее беспокоило то, насколько умело он это сделал. Сорэйя кивнула, уступая. Они направились к храму огня, больше не говоря о двух убитых мужчинах. Сорэйя увидела железную решетку и стоявшую за ней серебряную урну с Царским огнем. Она ощутила жар, выжигающий ее изнутри. «Не стоит этого делать», – предупреждал ее огонь. Однако если она остановится сейчас, выйдет, что стражники умерли ни за что. Теперь уже слишком поздно для раскаяния. Азэд остался перед входом в храм, одновременно охраняя его и оставляя Сорэйю наедине с собой. Она подошла к решетке и отодвинула ее. В нос ударил сильный запах могильника и сандалового дерева. Теперь она стояла на пьедестале и ощущала жар огня на лице. Она заглянула в самое его сердце, пытаясь рассмотреть перо Симург, этот дар защиты от матери сыну, среди языков пламени. От этой мысли она сразу же ощетинилась. В ней вновь разгорелся утренний гнев, вытеснив собой ужас, поселившийся в ней при виде огня. Все эти годы она старалась быть хорошей дочерью и сестрой. Она сделала все для того, чтобы ее семья забыла о ее существовании или хотя бы могла его игнорировать. Она скрывалась, ни на что не жалуясь. Даже стараясь избавиться от проклятия, она считала, что отчасти делает это и ради своей семьи. Чтобы не бросать тень на их репутацию. Однако она больше не могла себе лгать. Решение затушить Царский огонь станет актом чистейшего эгоизма. Она преследовала лишь собственные цели. И ей действительно хотелось подумать о себе хотя бы раз в жизни. Сорэйя подняла урну с водой над огнем и опорожнила ее. Коснувшись огня, вода зашипела будто змея. Сорэйе в лицо ударил столб дыма. Когда он рассеялся, огонь уже исчез и на его месте остался лишь пепел. Урна выпала из трясущихся рук Сорэйи и разбилась об пол. Прежде чем в голову ей полезли мысли о том, что она натворила, Сорэйя запустила руки в пепел. Перчатки покрылись золой. Среди хлопьев пепла проглядывало что-то яркое. Сорэйя смела пепел в сторону, обнажая зеленое, с ярко-рыжим кончиком, перо. Оно не было обожжено или запачкано, будто бы только что сорвано с Симург. Сорэйя сняла перчатки и аккуратно подняла перо, держа его поперек ладони, будто опасаясь, что оно обратится в пепел в наказание за столь откровенную измену. Но нет, она не думала об этом. Она не могла. Не сейчас, когда она была столь близка к свободе. Сорэйя вспомнила указания йату. Едва дыша, она прижала подушечку пальца к острому кончику пера. На ней выступила капля крови, похожая на гранатовое семечко. Поначалу она не почувствовала никаких изменений и даже задалась вопросом, не зря ли она прошла через все это. Но затем все ее тело содрогнулось, а сердце начало бешено биться в груди. Оно билось даже быстрее, чем обычно, когда она испытывала страх или физически напрягалась. Так быстро, что она не могла отдышаться. Цвета принялись сливаться, ей казалось, что и сама она расплывается, тело ее теряет целостность, а внутренности вытекают наружу. Сорэйя не испытывала боли, но и комфортными эти ощущения назвать было нельзя. Она даже засомневалась, останется ли от нее что-нибудь после того, как весь яд покинет ее тело. Ощущая головокружение, Сорэйя вытянула руки и следила за тем, как из темно-зеленых ее вены постепенно становились синевато-зелеными, более бледными. Стоило венам перестать менять цвет, как сердце у нее в груди екнуло в последний раз и забилось спокойно и размеренно. Стук его отдавался у нее в ушах. Зрение восстановилось, кровь успокоилась, и Сорэйя поняла, что все кончено: яд покинул ее тело. У нее из груди вырвался странный приглушенный звук, что-то среднее между всхлипом и смешком. Она ощущала отсутствие яда. Однако, к ее удивлению, из-за его отсутствия она ощущала прохладу, будто от задувающего в окно ветерка. Будто холодок сожаления. Сорэйя отбросила эти мысли. Стоит ей рассказать о случившемся Азэду или ощутить радость прикосновения, она и не подумает сожалеть о содеянном. Она заткнула перо за перевязь на случай, если оно еще ей понадобится. Как только она убедится, что дарованный им эффект никуда не денется, она найдет способ прислать его обратно. Спотыкаясь, Сорэйя поспешно спустилась с пьедестала и побежала к Азэду, повернувшемуся на звук ее шагов. – Твое лицо, – сказал он, смотря на нее широко раскрытыми глазами и входя в храм. – Твои вены… – Думаю, у меня получилось, – перебила его Сорэйя, стараясь сохранять спокойствие и мыслить трезво. – Но сначала следует проверить, дотронуться до чего-нибудь и посмотреть, что… Но Сорэйя не успела договорить: Азэд обхватил ее лицо руками и впился ей в губы поцелуем. «Ах, – подумала Сорэйя. – Ах». Это было первое прикосновение в ее жизни, и она растворилась в нем, испытывая слишком много новых ощущений разом. Соприкосновение их губ, его рук и ее лица, стук его сердца рядом с ее, разливающееся по венам тепло. Она не могла сосредоточиться на чем-то одном: это было бы подобно попытке почувствовать одну-единственную каплю дождя во время ливня. Вместо этого она отдалась моменту, поддалась ему и отбросила любые мысли, поглощенная дремавшими инстинктами. Она сделала то, что хотела сделать уже очень давно. Сорэйя обхватила прекрасную шею Азэда и прижала его к себе. И все это время она думала об одном: «Он все еще жив. Я трогаю его, а он все еще жив». Внезапно Сорэйя почувствовала боль, будто ей в нижнюю губу воткнулась булавка, и она невольно вскрикнула, сама не зная от боли или наслаждения. Ее кожа была очень чувствительной, будто бы ее оттерли дочиста, выскребли, и грань между болью и наслаждением стерлась. Для нее существовало лишь понятие прикосновения, умопомрачительного, едва выносимого. Однако Азэд подумал, что сделал ей неприятно, и потому отстранился из ее жадных объятий. Сорэйя постаралась перевести дыхание, медленно открывая глаза и видя над собой… Нет. Сорэйя побледнела, смотря на возвышавшуюся на голову выше Азэда фигуру существа, которое не было Азэдом, хоть и имело с ним ужасающее сходство. Сначала она решила, что это она сотворила с ним. Что она каким-то образом передала ему свое проклятие. Однако стоящее перед ней покрытое чешуей чудовище вовсе не было удивлено своему преображению. Шея, которой она так восхищалась, была покрыта жесткой зелено-коричневой чешуей. Еще мгновение назад прикасавшиеся к ее коже руки стали длиннее и теперь завершались длинными пальцами с острыми изогнутыми ногтями, напоминавшими когти ящерицы. Волос на голове не стало – ее неровная кожа была покрыта чешуей, как и все остальное тело. Из спины у него торчало два больших кожистых крыла. А лицо… Он широко улыбался тонкими губами, из-за которых виднелись острые изогнутые клыки. Ноги Сорэйи подогнулись, но усилием воли она заставила себя не упасть, не желая становиться на колени пред этим существом из ее ночных кошмаров. – Что ты такое? – выдохнула она. Он свесил голову набок. Изгиб его шеи был до боли знаком ей. – Ты ранишь мои чувства, Сорэйя, – произнес он с насмешкой. Голос и манера говорить были те же, но звучали ниже, будто бы голос Азэда поднимался со дня колодца. – Я полагал, что ты меня сразу же узнаешь. И действительно, она его узнала. Узнала еще до того, как с губ у нее сорвался вопрос. Она узнала его в тот самый момент, когда подняла глаза и узрела перед собой его вместо молодого человека, которого ожидала увидеть. Но он все равно ответил на ее вопрос. – Я – герой твоего любимого сказания, – сказал Шахмар. 13 Сорэйя надеялась, что ей это снится. Что это всего лишь очередной кошмар. Ведь ей никогда не доводилось слышать о том, чтобы дивы могли представать в человеческом облике или устоять перед могильником. Однако она всегда быстро просыпалась, едва увидев Шахмара. Как раз в тот момент, когда сон превращался в кошмар. На этот раз кошмар не прекращался. Азэд – теперь уже Шахмар – приблизился к ней. На мгновение она забыла о страхе. О том, что лишилась ядовитой защиты. Тут она вспомнила прикосновение рук Азэда к своему лицу, тепло его губ и содрогнулась. Но не от отвращения или сожаления – она впервые испытала дотоле незнакомый ей страх. Впервые в жизни она оказалась абсолютно беззащитной.