– Матушке незачем было так поступать. – Вот и спроси у нее, – тут же выпалила Парвуанэ нетерпеливым голосом. Сорэйя покачала раскалывающейся от боли головой. – Мне не стоило сюда приходить. Сейчас мы не способны помочь друг другу, – сказала она и развернулась, намереваясь уйти. – Сорэйя, подожди! Возьми. Парвуанэ протянула руку между прутьев решетки, протягивая ей что-то темное. Сорэйя подошла поближе, но не посмела протянуть непокрытую руку. Парвуанэ поняла источник сомнений Сорэйи. – Не бойся. Бери. Я буду вдвойне осторожна. За нас обеих. Сорэйя медленно подняла руку и стала вытягивать ее вперед во тьме, пока не почувствовала знакомую ей мягкую ткань перчатки. Она взяла ее. Если уж винить Парвуанэ в том, что Сорэйя совершила убийство, то ее же надо благодарить за то, что Сорэйя смогла спастись сама и защитить Азэда. Парвуанэ не отпустила перчатки. Она поджала губы, из которых так и рвались неведомые слова. В глазах дива горело загадочное пламя. Наконец она покачала головой и отпустила перчатку. – Ты многого не знаешь. Такого, что я не могу тебе рассказать. Но между нами, чудовищами: лучше бы тебе прислушаться к моему совету. Я бы не стала на твоем месте променивать подобную защиту на доброе слово или ласковое прикосновение. Это мой тебе совет. Парвуанэ отступила обратно в темноту, ничего не сказав на прощание, будто бы не сомневаясь, что Сорэйя вернется. 12 На следующее утро, утро свадьбы, вместе с завтраком в покоях Сорэйи появилась ее мать. Таминэ уже была одета в праздничное платье из фиолетового шелка. В ее волосы был вплетен жемчуг. Рядом с ней Сорэйя чувствовала себя неухоженной дикаркой. Она спала урывками – в общей сложности не больше часа – и каждый раз видела ужасные кошмары. Отчасти она даже обрадовалось, что ей не придется посещать церемонию. Таминэ обеспокоенно взглянула на нее и поставила поднос с завтраком на невысокий столик. – Я решила, что было бы здорово провести утро вместе, – пояснила Таминэ, и они устроились на подушках на противоположных концах стола. – К сожалению, из-за свадьбы я не могла проводить с тобой достаточно времени в этом году. Мне очень жаль. Но с завтрашнего дня я все наверстаю. Сорэйя принялась есть финик, чтобы не отвечать. Разумеется, слова матери были неправдой. После завершения церемонии Таминэ несомненно захочет помочь Ло-ле́ освоиться с новой для нее ролью шахбану. А через несколько месяцев все они покинут Гольваар, оставив ее здесь. Наверное, Таминэ была готова к тому, что сегодня Сорэйя будет в мрачном настроении. Она продолжала говорить, рассказывая о придворных сплетнях и не ожидая от дочери особого участия в беседе. Сорэйю это устраивало, так как она не могла думать ни о чем другом, кроме заявления Парвуанэ о том, что Таминэ была повинна в проклятии. Сорэйя боялась, что стоит ей заговорить – и вопрос вырвется у нее сам собой. Она догадывалась, что Таминэ немного врала и в чем-то недоговаривала о проклятии. Однако ей никогда не приходило в голову, что мать могла хотеть проклясть дочь. Одно с другим не сходилось. Сорэйя была источником постоянной угрозы их династии. От нее было бы куда больше пользы, если бы она могла выходить в свет, если бы ее можно было удачно выдать замуж, да хотя бы если она просто не была ужасной семейной тайной, которую приходилось постоянно оберегать. Обвинения Парвуанэ были бессмысленны. «Вот и спроси у нее», – велела ей Парвуанэ. Будто это было так легко сделать. Однако Сорэйя понимала, что подобный вопрос будет равносилен обвинению. А обвинение ее матери – матери шаха – в сговоре с дивами и связи с запретной магией в лучшем случае будет расценено как проявление неуважения. В худшем случае даже может быть поднят вопрос об измене. «А что, если Парвуанэ неправа?» – подумала Сорэйя. Что, если Сорэйя разрушит отношения с матерью на пустом месте? Уже сейчас она чувствовала между ними пропасть куда больше разделявшего их пространства стола. В эту пропасть уместилось бы и подземелье, и дахма, и лежащее на дне последней бездыханное тело йату. Что, если она могла стать даже еще более одинокой, чем сейчас? Сорэйя испытала облегчение, когда Таминэ поднялась из-за стола и собралась уходить. – Мне надо проведать невесту. Удостовериться, что она готова. Таминэ постаралась сделать вид, что делает это лишь в силу необходимости, однако Сорэйя различила нотки гордости и предвкушения в голосе матери. Это те отношения с дочерью, о которых она мечтала. Зачем же тогда ей приговаривать собственного ребенка к постоянному нахождению в тени? Таминэ обернулась в дверном проеме и обратилась к Сорэйе тихим голосом: – Я понимаю, что ты очень расстроена из-за дива. Но я уверена, что встреча с ней ничем тебе не помогла бы. Нельзя верить ни единому сказанному ими слову. – Знаю, матушка. – Я рада, что ты понимаешь, – сказала Таминэ с улыбкой. – Но даже если нет, то просто доверься мне, и однажды ты поймешь. Сорэйя кивнула. Однако когда мать закрыла за собой дверь, она захотела закричать. «Как я могу тебе доверять, если больше не знаю, что правда, а что нет?» – хотела спросить она. И все же Таминэ была права: Парвуанэ уничтожила ее одним словом, единственным намеком. Сорэйя никогда не сможет ни полностью поверить Парвуанэ, ни перестать сомневаться. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Сорэйя направилась к расположенному рядом с кроватью потайному ходу и вошла в него. Ей надо было сделать хоть что-то, чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения. Раз она не находила в себе сил задать матери вопрос напрямую, то придется покопаться в ее покоях в поисках доказательств. Сейчас Таминэ должна быть у Ло-ле́, а после все они выйдут в сад для участия в церемонии. Покои матери будут пусты. Сорэйя сможет побывать там и скрыться, никому не попавшись на глаза. Оказавшись в прихожей покоев матери, Сорэйя засомневалась. Там никого не было, но запах жасмина, исходивший от ее матери, стоял и тут. Сорэйя испытала привычное чувство вторжения в чужое пространство. Однако Сорэйя не просто так пришла сюда. Она перешла к поискам, начав с прихожей. Она осторожно перевернула подушки и заглянула в пустые вазы. Ей казалось, будто она оскверняет комнату одним своим присутствием. Тут почти не было мест, где можно было бы что-то спрятать, и Сорэйя перешла в спальню. Чем дольше она искала, тем менее аккуратно и осторожно себя вела. Она поискала под кроватями, креслами и даже коврами, посмотрела в ящиках столов, шкатулках с украшениями и в шкафу, небрежно раздвигая наряды матери и получая от этой небрежности странное удовольствие. Она обыскала все покои, сама не зная, что ищет. Сорэйя искала доказательства того, что мать знала о том, что с ней случилось. Однако она не могла себе представить, что бы это могло быть. Разве что письмо с признанием. Возможно, она пришла сюда не для того, чтобы доказать, что Парвуанэ права, но опровергнуть ее слова. Когда к ней пришло это осознание, она кое-что нашла. В попытках найти что-нибудь Сорэйя сняла висящий напротив кровати Таминэ гобелен. Собираясь вернуть его на место, она заметила, что один из камней в стене был покрыт царапинами. Сорэйя встала на колени и осмотрела его повнимательнее. Камень сидел в стене неплотно. Она вынула его, надеясь, что он просто расшатался. Вот мать и решила спрятать его за гобеленом, чтобы тот не портил вида ее покоев. Она была практически уверена в этом, пока не обнаружила в отверстии нечто, что Таминэ явно хотела скрыть от посторонних глаз. «Что бы это ни было, это не обязательно принадлежит ей. Оно могло лежать здесь многие сотни лет», – подумала Сорэйя. Она запустила руку в отверстие и вытащила оттуда непонятное тряпье. Непонятное окровавленное тряпье. Сорэйя развернула его и разложила на полу. Затем она испустила стон и закрыла лицо руками. Перед ней лежало одеяльце. Окровавленное одеяльце. Однако под кровью, пылью и грязью все еще просматривался выцветший рисунок на мягком, истончившемся хлопке. На одеяльце были изображены звезды. Сорэйя вдохнула. Она вновь услышала голос Парвуанэ, отчетливо вспомнив аромат могильника: «Она принесла тебя к нам завернутой в одеяльце с изображением звезд и попросила наложить проклятие». Обрывки начали складываться в единое целое. Исполненное боли, виноватое выражение лица Таминэ, когда она встречалась с дочерью. Настойчивое нежелание пускать Сорэйю в подземелье к диву. Паническое желание узнать, что Парвуанэ сказала Сорэйе. Нежелание отвечать на какие-либо вопросы Сорэйи в детстве. «Дивовы пути загадочны и несправедливы». Привычный ответ Таминэ на любые нестыковки в ее рассказе. Сорэйя слышала собственное учащенное дыхание. Она старалась найти другое объяснение одеяльцу. Однако теперь ей была известна правда. «Это она во всем виновата. Она обо всем знала». Сорэйя не могла понять, зачем матери было поступать подобным образом с собственной дочерью, обрекая ее на страдания. Однако отрицать пропитанное кровью из дивова сердца одеяльце она не могла. «Почему я, а не Соруш?» – вновь задалась она мучившим ее с детства вопросом. Почему проклятие пало на нее, а не ее брата-близнеца? Почему она была вынуждена прятаться в тени, чтобы ее брат мог расти в лучах света? Почему она решила не забирать перо, заботясь о Соруше, в то время как ее собственная семья никогда ничего не делала для нее? «Разве имеют они право считать себя твоей семьей, раз не приняли тебя в свой круг? Раз отреклись от тебя и презирают?» – вспомнила Сорэйя слова Парвуанэ. «Это не конец сказания о нас, Сорэйя», – вновь раздались у нее в голове слова Азэда. Она все еще отчетливо помнила их слова, их голоса. Но вот при мыслях о матери, отце, брате или народе Аташара ее встречала лишь тишина. В узоре звезд на окровавленном одеяльце она увидела варианты развития своей судьбы. Она могла разорвать все эти отношения, которые лишь душили ее. Покончить со всем этим ради жизни, о которой она всегда мечтала. Ей лишь нужно было перо, чтобы избавиться от дарованного матерью яда. Трясущимися руками Сорэйя сложила одеяльце и покинула покои матери, не утруждая себя тем, чтобы повесить гобелен на место. Она чувствовала, как по пути обратно в свои покои удары сердца гулко отдавались во всем теле. В голове у нее был очень четкий план действий. Сорэйе казалось, будто в нее ударила молния, и теперь во всем ее теле бушевал пожар. Если она промедлит с добычей пера, то огонь погаснет прежде, чем она сможет снять проклятие, и от нее останется лишь горстка пепла. Это должно произойти сегодня, пока она не успела передумать. На церемонии будут присутствовать все, включая жрецов – храм огня останется без охраны. Сорэйя спрятала одеяльце у себя под кроватью. Затем покопалась в своих садовых инструментах, пока не нашла урну, из которой поливала розы. Она наполнила ее водой из бассейна в гулистане и вышла через садовую дверь, едва не споткнувшись о вытянутые ноги Азэда. Сорэйя пролила немного воды, стараясь сохранить равновесие. Азэд сидел, облокотившись спиной об окружавшую сад стену. Увидев Сорэйю, он вскочил на ноги. – Я ждал тебя с самого утра. Надеялся, что нам удастся увидеться. Хотел узнать, как ты себя чувствуешь после того, что произошло ночью. – Я в порядке, – сухо ответила Сорэйя и продолжила свой путь. Азэд последовал за ней. Сорэйя понимала, что вскоре он поймет, что у нее в руках и куда она направляется. – Разве ты не должен быть в главном саду, на церемонии? – Мне нет дела до свадьбы. Сорэйя, что происходит? Что-то случилось? Он взял ее за руку. Ей пришлось остановиться, чтобы вновь не расплескать воду. Сорэйя подняла на него глаза, прикидывая, что ему можно рассказать. Азэд может посчитать ее план ужасным, даже предательским. Однако ночью он видел Сорэйю с ее худшей стороны и не бросил ее, несмотря на увиденное. Да и он в любом случае вскоре обо всем узнает. Сорэйя огляделась, проверяя, не услышит ли их кто-нибудь. В воздухе витали ароматы мяса, трав, цветов и приправ, однако в этой части сада никого не было. Все посетители собрались либо во дворце, либо в садах. – Я иду в храм огня. Я намерена обрести свободу. Азэд выдержал ее взгляд, медленно покачал головой и заговорил: – Стоит мне подумать, что разобрался в тебе, как ты снова меня удивляешь. Ты уверена, что хочешь этого? Твоя семья… – Моя семья наложила на меня это проклятие, – сорвалась на него Сорэйя, сжимая ручки урны так сильно, что у нее заболели костяшки пальцев. – Моя матушка попросила наложить на меня проклятие и лгала мне всю мою жизнь. Так что я, по-твоему, должна своей семье? Быть преданной, привязанной к ним? Разве они были преданны или привязаны ко мне? Они испортили мне жизнь и лишили свободы. Я лишь забираю назад то, что они украли у меня. Со времени их знакомства Азэд впервые боялся ее. Он отпустил ее руку и отступил на шаг назад с открытым ртом. Но затем он заговорил, и Сорэйя поняла, что это была реакция не на нее. – Тебя прокляла твоя собственная мать? Она объяснила тебе, зачем она это сделала? – Нет. Я с ней об этом не разговаривала. Я не хочу разговаривать с ней. Всю жизнь она только и делала, что врала мне. – Я понимаю, – сказал Азэд, вновь приближаясь в ней. – Поверь, мне знаком твой гнев. Я испытывал нечто подобное. Но уверена ли ты, что хочешь поступить подобным образом? Ты готова к последствиям? – Да, – ответила Сорэйя не задумываясь, хотя на самом деле почти не думала о них.