Я что-то упускаю. – Можно сходить в туалет? – спрашиваю я. Я замечаю вспышку паники в ее глазах. – Тот, который на этом этаже, сейчас в ремонте. Остается тот, что наверху. Там, где Грейс. Грейс, от которой Лора хочет держать меня как можно дальше. В конце концов ей ничего не остается, как отвести меня туда. Малькольма она воспринимает как меньшую угрозу, а вот с меня не собирается спускать глаз. На этот раз я тщательно осматриваю каждый сантиметр ее со вкусом украшенного жилища: кремовую краску, мягкие оттенки синего, мебель с белой плюшевой обивкой. Но я смотрю не на отделку – я выискиваю фотографии. Пока мы идем к лестнице, я не замечаю ни одной; и ни одна картинка не приколота булавкой к полосатым обоям на стенах, вдоль которых мы поднимаемся на второй этаж. Лора медленно и осторожно идет передо мной. Ее лопатки сведены так сильно, что мне начинает казаться, будто они вот-вот прорвут ее кардиган. Мне слышно Грейс – нам слышно Грейс: вероятно, она в спальне на другом конце коридора. Дверь лишь прикрыта, и, наклонившись вправо, мне удается на мгновение заглянуть в ее комнату. Там пурпурные стены, будто туманный восход, который еще хранит на себе отпечаток прошедшей ночи. Мой пульс ускоряется. Если я окликну ее сейчас, она меня услышит. Мне даже не придется громко кричать. Но Лора уже останавливается, открывает дверь в туалет. От нас до комнаты Грейс – чуть больше трех метров. Я медлю, и Лоре не нужно произносить что-то вслух. Всем своим видом она излучает смертельную угрозу, которую она готова воплотить в жизнь, если я не смогу сдержать свое обещание: хранить молчание. Оказавшись в ванной, я не могу сдержать слез, несмотря на то что сейчас я так близка к тому, чтобы найти маму, ближе, чем когда-либо с того момента, когда начался этот кошмар. Мой дедушка меня не узнал. Он кричал на меня и настолько погрузился в свое прошлое, что не смог увидеть настоящее. Но Грейс могла бы меня узнать. Я спускаю воду в туалете, потому что знаю: Лора слушает. Затем мою руки и брызгаю водой на лицо. В свое отражение я не всматриваюсь. Все равно я его не узнаю. – Мама? Что ты здесь делаешь? Грейс. Я тянусь к двери в ту же секунду, когда слышу ее голос из коридора. Но ручка не поворачивается. Лора держит ее с другой стороны. Могу представить, как она прислонилась к двери, заслоняя ее от Грейс, чтобы та не увидела, как дверная ручка пытается повернуться. Я пообещала молчать, но большего не обещала. – А? – говорит Лора, непринужденно и спокойно. – Я подумала, может заменить эти обои? Как ты думаешь? Шаги. Я дергаю ручку сильнее. Она не поддается ни на сантиметр. – Мне эти нравятся, – отвечает Грейс. – В ее голосе есть что-то такое… Что-то, что я уже слышала раньше, но никак не могу распознать. – Почему ты… Кто в ванной? Не демонстрируя никаких внешних признаков огорчения, Лора наконец отпускает ручку и позволяет мне открыть дверь. Она даже улыбается мне, когда я буквально вываливаюсь в коридор. Розыск – Грейс, это Кэйтелин. Они с другом заглянули к нам, чтобы воспользоваться компьютером твоего отца. Кэйтелин, это моя дочь Грейс. Сначала я вижу ее ступни, ногти, покрытые блестящим лаком цвета морской волны, черные штаны для йоги и свободную футболку с портретом Дорис Дэй – за возможность добавить такую к своей коллекции я бы убила. А когда я вижу ее лицо, мозаика складывается. – Привет, Кэйтелин. Она улыбается мне, и я ощущаю мгновенную, потрясающую душу связь, которая соединяет одного человека с другим. – Привет, – отвечаю я. Это все равно что встретить всех знаменитостей, которым ты когда-то поклонялся, воплощенных в одном человеке. Я не могу отвести от нее взгляда. На самом деле мы не похожи. Цвет кожи мы обе унаследовали в большей степени от матерей, чем от отца, а вот челка у нее почти как у меня, и, глядя друг на друга, мы обе одновременно поднимаем левую руку, чтоб смахнуть ее с глаз. Я смеюсь, и по голосу слышно, будто я готова заплакать. Не думаю, что когда-либо я испытывала такое счастье. Наверное, я вся свечусь. – Грейс – очень красивое имя, – говорю я ей. Похоже, этот комплимент оказался идеальным, потому что я вижу, как она расцветает, услышав его. – Грейс звали мою прабабушку. Хочешь, покажу ее портрет? – Едва дождавшись моего кивка, она берет меня за руку и ведет в свою комнату. Она не замечает, как ее мама в панике испускает сдавленный возглас. В спальне Грейс полный беспорядок, и мне это нравится. Именно так выглядела бы моя комната, если бы мы задержались в одном месте достаточно надолго, чтобы я смогла ее обжить. Я замечаю несколько книг, которые читала и я, когда была младше. Он громоздятся на подоконнике, а по полочке под зеркалом разбросаны принадлежности для макияжа. На белой кровати с балдахином валяется пижама, а на ней лениво развалился пушистый рыжий кот. Грейс не выпускает мою руку, даже когда мы останавливаемся перед стеной, увешанной фотографиями в рамках. – Вот она, – Грейс указывает коротким пальцем на лицо впечатляющего вида женщины, которая изящно держится перед объективом. – И это тоже она. Та же женщина, немного старше, с любовью смотрит на укутанного малыша, которого держит в руках. – И вот она, и вот это тоже, и вот… – Ее палец показывает на фотографии, следуя явно хорошо отрепетированной схеме, прослеживая жизнь бабушки почти что от самого начала до конца. – Она была очень красивая, – говорю я, глядя на одну из первых фотографий – ту, над которой Грейс дольше задержала палец. Это более старый снимок, черно-белый, на нем невеста в день свадьбы. Прабабушка Грейс обнимает своего жениха, и у нее на пальце кольцо, которое я столько лет носила у сердца. – Мама пыталась убедить бабушку Эббот разрешить мне забрать свадебное платье прабабушки Грейс, но бабушка Эббот утверждает, что это впустую – все равно я никогда в него не влезу. Кажется, это признание не беспокоит Грейс, а может, она просто привыкла слышать такие вещи и потому они перестали волновать ее. В любом случае я точно понимаю, кого из них Грейс любит больше. С одной стороны – годы жизни, воплощенные в улыбающихся фото на стенах комнаты Грейс, а с другой – она лишь скупо называет бабушку Эббот. – Мне же не обязательно его носить, – продолжает Грейс. – Но мне хочется, чтобы я могла иногда его рассматривать. Я никогда не знала прабабушку Грейс, но мама говорит, она была красивая и она была бы добра со мной. Она разрешила бы мне стоять рядом с ней на фото и никогда не обзывала бы меня… – бормочет слова себе под нос Грейс, но мне удается расслышать достаточно, чтобы ощутить, как горят уши и сжимаются кулаки, – дефективной… неподобающей… Я даже представить не могу, как кто-то может говорить такие мерзости собственной внучке. Лора обхватывает дочь рукой, словно желая ее защитить. – Не забывай, мы не прислушиваемся к тому, что говорит бабушка Эббот. У меня все под контролем. Но сейчас, думаю, Кэйтелин пора уходить. Уверена, ее друг ее уже заждался. Если бы я не видела лицо Лоры, по ее голосу я бы ни за что не догадалась, что она готова схватить меня за волосы и стащить вниз по лестнице. Промедли я еще секунду, и, думаю, она бы так и сделала. – Грейс, почему бы тебе не расчесать Элвиса? Мне кажется, у него шерсть немного свалялась. На лице Грейс вспыхивает беспокойство. Она поворачивается к коту и сажает его себе на колени. Напоследок я успеваю увидеть, как Грейс зарывается лицом в его мягкий мех, и кот начинает мурчать. Лора снова берет меня за руку, чтобы увести прочь, и с каждым шагом ее пальцы сжимаются все сильнее, пока мы не доходим до прихожей. Малькольм стоит там, с таким видом, будто он предпочел бы оказаться где угодно еще. – Ты нашел ее? – Я больше не пытаюсь говорить тихо. Когда мы уходили, Лора закрыла дверь в комнату Грейс. Мне почти хочется, чтобы он сказал, что не нашел, что ему нужно больше времени. Тогда я смогу подняться наверх и провести еще немного времени с сестрой. Но он тут же кивает, развеивая мою надежду. – Тогда вам нужно уйти, – Лора широко распахивает входную дверь, и на нас троих обрушиваются ветер и моросящий дождь. – Как далеко? – спрашиваю я. Грейс снова ходит наверху. Уверена, она пошла за расческой, чтобы вычесать кота, Элвиса. Отличное имя для кота. А бабушка Эббот – редкая сволочь. Малькольм смотрит на Лору, прежде чем ответить, и я ценю его осторожность. – Достаточно близко. Но дойти не получится. Лора смотрит наружу, на темное небо. Она моргает и выдыхает, а затем поворачивается на месте и направляется к узкому столику рядом с лестницей. Затем она возвращается к нам, держа в руке ключи от машины. – Завтра я сообщу об угоне. Я протягиваю руку к ключам, но тут же замираю. – Вы сделали все это ради нее, так ведь? Ключи звякают у нее в руке. – Вы даже не знали, когда именно забеременели. А Дерек знал? Я качаю головой, потому что это неважно. Грейс в любом случае была бы законной наследницей, даже если бы в какой-то момент появилась я. Но Лора, должно быть, за время беременности узнала достаточно о своих родственниках со стороны мужа, чтобы понять: выбирая между законным наследником с синдромом Дауна и незаконным без него… они предпочтут отвергнуть Грейс. Я почувствовала себя опустошенной, меня бросило в пот от дурноты. Неприязнь бабушки Эббот к Грейс не была секретом даже для самой девочки. У меня перехватывает дыхание от отвращения, которое я испытываю к женщине, с которой никогда не встречалась. – Вот почему вы помогали моей маме все эти годы – чтобы она держалась в тени и скрывала мое существование. Звяк, звяк, звяк. – Мне ничего не нужно от его семьи, – говорю я. – Мне просто нужна моя мама. Грейс… она… – Лора не захочет выслушивать от меня что бы то ни было о своей дочери. Я провела с ней всего пять минут, но, не задумываясь, я сую руку за шиворот и расцепляю замок ожерелья. Свернув цепочку вокруг кольца, я кладу его на перила. – Это должно принадлежать Грейс. Я забираю ключи от машины, и мы с Малькольмом выходим под дождь. Как только Лора захлопывает дверь, я поворачиваюсь к нему. – Я видела ее, – произношу я. – Грейс. Она такая замечательная, такая милая. И сейчас я прямо-таки ненавижу свою мать. Ненавижу ее. И Лору. А больше всего я ненавижу свою бабушку. Малькольму не хватает информации, чтобы понять, о чем я вообще говорю, но он не пытается забрасывать меня вопросами; вместо этого он проводит рукой по моим волосам, обхватывает ладонями мою голову. – Ты и правда ее нашел? – спрашиваю я. – Я выяснил, где она была три дня назад.