Возможно, кардиотренировки у меня были убойные, а вот руки такие слабые, что я даже смущаюсь из-за того, как легко Малькольм втаскивает меня наверх. – Порядок? – спрашиваю я, когда он хватается за бок. Мне не разобрать, кажется ли он бледным из-за тусклого света или из-за боли, которую он, я уверена, только что перенес. Он кивает, махнув рукой. Я двигаюсь с черепашьей скоростью, потому что не знаю, какие доски могут оказаться скрипучими – или, еще хуже, провалиться, учитывая состояние дерева. Скользящими движениями я ставлю одну ступню перед другой, тщательно прислушиваюсь, и вздрагиваю, когда мне не удается избежать тяжелых полотнищ паутины, свисающих со всех поверхностей. Я подавляю вскрик, когда одна из них запутывается в моих волосах, а еще одна прилипает к рукам. Под ногу попадает что-то хлипкое, и я закрываю глаза, чтобы удержаться от желания посмотреть вниз. Я знаю, что это мышь. Я точно знаю. Судя по запаху, она сдохла не так давно. В какой-то момент мне приходится остановиться, чтобы осторожно и тихо убрать с дороги стопку отсыревших коробок. Малькольм помогает с теми, что повыше. А потом мы отчетливо видим наш так называемый выход. И отчетливо понимаю, что нам в голову одновременно пришло одно и то же ругательство. Прыжок – Блин, – вслух произносит Малькольм. Я по-прежнему неотрывно смотрю на окно, так что мне не приходит в голову предупредить его насчет громких разговоров. Да, это окно, но, похоже, это специальное тюремное окно, потому что мы никак не сможем из него выбраться. – Я пролезу, – все же возражаю я, и Малькольм тут же опускает взгляд на мои бедра. – Не вся. Оказывается, у меня еще осталась толика энергии, чтобы почувствовать себя оскорбленной. Он поднимает руки. – Я вовсе не утверждаю, что ты плохо выглядишь, просто отмечаю разницу в размерах между этим детским окошком и нами. – Мы оба можем пролезть. Он открывает рот, чтобы возразить, но потом, передумав, спрашивает: – Ладно. Как? – Как придется. Именно так. Мы можем пролезть в это окошко размером с табличку с автомобильным номером, потому что у нас нет другого выхода. Мы не можем вернуться в камеру и ждать наших тюремщиков или детектива, который их нанял; исход у этого только один. Если нам понадобится отыскать работающую цепную пилу в одном из этих ящиков, чтобы пропилить отверстие, значит, так мы и поступим. К счастью, окно прогнило, как и все на чердаке. Голыми пальцами нам удается выломать раму, прибавив еще несколько сантиметров с каждой стороны. Отчаявшийся пленник, истощенный практически до состояния скелета, возможно, и смог бы теперь в него протиснуться, но Малькольму, мне и моим бедрам это по-прежнему не светит. На чердаке нет никакой облицовки или теплоизоляции, так что, как только мы избавимся от деревяшек, останутся только кирпичи и цемент, которые не так сильно пострадали от времени. Я могу сточить пальцы до костей – и, скорее всего, так и будет, – пытаясь выковырять хотя бы один кирпич, не говоря уже о десятке, а мы так и останемся взаперти. Чувство поражения подавляет меня, пытается повалить на землю, заставить сдаться. Малькольм просто стоит на месте – пригнувшись из-за низкого потолка – и ждет, пока я придумаю, как нам выбраться. Тем временем мама, наверное, собирается сдаться властям из-за обвинения в убийстве, вовсе не такого убедительного, как считают полицейские. Протянув руку наружу, я погружаю ее в лунный свет. Начался мелкий дождь, и скоро он станет сильнее. Водостоки заполнятся водой, и крыши начнут протекать. А мы так и будем здесь колотиться головами о кирпичную стену. С тем же успехом на этом окне могли быть решетки. Последняя мысль обрушивается на меня, словно пощечина. Если бы это сказал Малькольм, я бы его ударила. Вероятно, не один раз. Сдаваться – не вариант. Нужно перегруппироваться. Заново оценить ситуацию. Найти решение, когда решения нет. Я снова втягиваю руку внутрь. По крайней мере, паутину с нее смыло. Паутина, застрявшая в волосах, более упряма, но в итоге и она поддается. Наконец избавившись от нее, я окидываю чердак свежим взглядом. – Где-то есть выход, – говорю я. – Мы просто искали недостаточно хорошо. – Я не произношу вслух, что это может оказаться древняя винтовка, с помощью которой мы вышибем дверь внизу, а затем будем держать наших тюремщиков под прицелом, пока они нас не отпустят. Но я не исключаю такую возможность. Мы выберемся из этого дома. Малькольм замечает это первым – точнее, слышит. Птичье чириканье. В углу под карнизом, где кирпичная стена встречается с деревянной кровлей, свила гнездо зарянка. – Она пробралась внутрь, – отмечает Малькольм. – Почему бы нам не выбраться наружу? Мы оба замечаем залитые водой коробки – целую стопку, на которую мы не обратили внимания, стремясь побыстрее добраться до окна. Крыша в этом месте протекла, не сильно и, вероятно, совсем недавно, но наши лица снова обращаются вверх, а руки приходят в движение. Ливень усилился, к нему добавились раскаты грома и яркие вспышки молний. Мы проламываем отсыревшую фанеру и доски кровли, стараясь рассчитать движения так, чтобы раскаты грома замаскировали шум, пытаясь найти баланс между спешкой и желанием остаться незамеченными. Ход ливня отмечают только раскаты грома и грохот ливня, но чем сильнее дождь обрушивается на нас через отверстие, которое становится все шире, тем быстрее мы действуем. Мы останавливаемся, как только понимаем, что мои бедра и плечи пролезут в отверстие. Малькольм поднимает меня в дыру. Ничто не раздирает мою кожу, и к тому же за мной не гонятся. Так что на этот раз все проходит намного лучше, чем в прошлый, когда мне пришлось продираться сквозь крошечное отверстие своими силами. Выбравшись на крышу, я оказываюсь среди дубовых листьев и веток. С них мне за воротник льется холодная вода, но я пригибаю ветки пониже, так, чтобы Малькольм мог ухватиться за них и подтянуться. Как только его плечи показываются в отверстии, он довольно легко выбирается наружу. Мы улыбаемся друг другу, дождь хлещет нас, а молнии бьют так близко, что я ощущаю пронизывающий воздух запах озона. Я выбираюсь из-под плотной кроны, выискивая достаточно толстую ветку, по которой мы сможем спуститься. Подходящая есть, но до нее не достать рукой, как бы близко к краю я ни подходила. Но мне кажется, что допрыгнуть до нее можно. Если бы я была на земле, я бы точно допрыгнула. Но без разбега, под проливным дождем, темной ночью – в этом я совсем не уверена. Не оставляя себе времени на сомнения, я прыгаю. Когда я цепляюсь за ветку, толстая шершавая кора царапает ладони. Ноги болтаются внизу. Похоже, я ухватилась за ветку довольно надежно, так что я раскачиваюсь, пока носки ботинок не достают до более толстой ветки внизу. Сделав несколько торопливых вдохов, я качаюсь вперед и в ту же секунду отпускаю руки. Через мгновение слепого ужаса верхняя часть тела перевешивает, и я крепко обхватываю руками узловатый ствол. Повернувшись, я вижу, как Малькольм, подняв брови, смотрит на меня с края крыши, по-прежнему держась рукой за бок. Мое тело явно не в восторге от этих тарзаньих прыжков, так что я могу лишь гадать, что будет с ним. Он энергично моргает, может, из-за того, что дождь заливает ему глаза, а может, потому, что ему слишком хорошо видно, как высоко мы находимся и что ничто внизу не смягчит его падение, кроме крошечной поленницы. Хотя мое положение кажется скользким и неустойчивым, я отпускаю одну руку и протягиваю ее в сторону Малькольма. Я не рискую окликнуть его. Я осмеливаюсь передвинуться по ветке в сторону дома. Малькольм должен прыгнуть. Он выше меня, руки и плечи у него явно сильнее, но он ранен, и его пострадавшим ребрам уже и так порядочно досталось. Выглядит все это совершенно ужасно. Он ударяется о первую ветку с такой силой, что дрожь проходит по всему стволу, морщится и отпускает руку. Вися на одной руке, он раскачивает ногами и отпускает вторую руку, как только оказывается над моей веткой. Мы сталкиваемся, я хватаюсь за него, он прижимает нас обоих к стволу. Я шумно выдыхаю, чувствуя, как бешено бьется его сердце. Мое тоже. – Отлично поймала, – говорит он, а затем обнимает меня, не пытаясь делать вид, что просто помогает нам удержаться на дереве. Я и так уже обхватила его руками, но сдвигаю их, обнимая его в ответ. Малькольм убеждает меня, что будет спускаться первым. – Чтобы, если я упаду, не утащить тебя следом. Я сомневаюсь, что это может случиться, потому что уже видела, как он ухватился за ветку одной рукой, но все же соглашаюсь и предоставляю ему выбирать самые прочные ветки, а сама двигаюсь следом. Поспешно спускаясь с дерева, мы то и дело оглядываемся на дом, и я оказываюсь на земле через несколько секунд после Малькольма. Держась за руки, мы бежим. Уход от преследования Совершив побег, мы пробираемся по мокрым и холодным городским окраинам. И у меня есть все основания переживать за Малькольма, который все чаще стонет на ходу. – Все нормально? – окликаю я его сквозь шум ливня. Он кивает, и мы идем дальше. Но он говорит неправду. Он все сильнее и сильнее наклоняется влево, но когда я обхожу его, чтобы подставить плечо, он почти сердито отмахивается от меня. От собственного самочувствия я тоже не в восторге. Я изо всех сил стараюсь игнорировать резкие уколы боли в боку. Голова беспокоит меня больше всего. Каждый резкий шаг отдается болью в висках. На бегу я ощупываю затылок и морщусь, обнаружив набухающую шишку размером с гусиное яйцо. Посмотрев на Малькольма, я тут же различаю, куда его ударили. Выглядит, будто к его голове сбоку пришили мячик для гольфа. Он цепляется носком ботинка за тротуарную плитку, которую дуб поднял своими корнями, и мне приходится подхватить его, чтобы он не упал. – Cтой. Малькольм, нам нужно передохнуть. Я затаскиваю его под густые ветки дерева, и мы прижимаемся друг к другу, дрожа не только от холода. Мое тело чувствует себя так, будто мы пробежали полумарафон. Сознание сообщает, что мы преодолели два-три километра. Недостаточно далеко. Мы и правда недостаточно далеко. Мы по-прежнему в пригороде. На недавно постриженных газонах напротив типичных для представителей среднего класса домов из красного кирпича стоят дружелюбные пугала. По обеим сторонам улицы попадаются брошенные второпях велосипеды. Каждое крыльцо украшают искусно вырезанные тыквы. Трава все еще зеленая, хотя дубы, выстроившиеся вдоль дороги, уже стали золотыми, пурпурными и ржаво-красными. Но нам некуда пойти. Не видно даже подходящего незапертого гаража. Я искала. – Ладно, я свою часть сделала, – произношу я, едва переводя дыхание. – Где моя мама? Малькольм смеется в ответ на эту неудачную шутку. – Добудь мне компьютер. – Будет сделано, – говорю я. – А что еще? – На этот раз он не смеется. – Сколько еще ты сможешь пройти? – Не очень много. – Усталость в его голосе свидетельствует, что он даже сейчас переоценивает свои силы. – Каждый шаг словно огонь обжигает, но острее. – Он тянется рукой к краю рубашки, но тут же отдергивает пальцы, словно решив, что лучше не смотреть на то, что под ней. Или уже и так поняв, насколько все плохо. – Малькольм, – мягко произношу я, усилием воли заставив себя смотреть не на его бок, а ему в лицо. – Может, тебе лучше…