Она выглядит счастливой. Она выглядит как моя мама. Рамка вздрагивает у меня в руке. – Где она? Где Тиффани? – Я… я не знаю. Я надеялась, что, может быть, вы виделись с ней. – Тиффани! – кричит он. – Иди сюда, сейчас же! – Нет, нет. Здесь ее нет. Ей пришлось уйти – помните? Это было давно? – Тиффани! – кричит он снова. – Сейчас вашей дочери здесь нет, – тихо и спокойно говорит Малькольм. – Но, быть может, мы поможем вам ее найти. – Вы забрали ее? – Он вскакивает на ноги, и я слышу звон разбитого стекла, когда фото падает на пол. – Где моя маленькая девочка? – Никто ее не забирал, – отвечаю я. – Она ушла. – Я беру его за руку, одновременно наклоняясь, чтобы поднять фото. – Ее обвинили в убийстве Дерека Эббота. – Она никогда никого не убивала. Мое сердце выпрыгивает из груди, когда его взгляд, впервые за все это время ставший ясным, останавливается на мне. – Откуда вы это знаете? – Я выпрямляюсь. – Она просто маленькая девочка, моя Тиффани. Он высвобождает ладонь из моих внезапно ослабевших пальцев и забирает фото. Костяшками пальцев смахивает с него оставшиеся осколки стекла и улыбается, глядя на мамино лицо. – Ее мама тоже была юной. Слишком юной, чтобы присматривать за Тиффани, так что она привела ее ко мне. Что я вообще мог знать о том, как воспитывать маленькую девочку? – Он качает головой. – Но она была такой умной, и ей не нужен был никакой воспитатель. На самом деле она сама себя воспитала. – Его улыбка исчезает. – Я должен был справиться лучше. Я должен был понять. – Неловкими пальцами он высвобождает из рамки уголок фотографии, а затем вынимает ее целиком. – Сейчас я сделал бы все иначе. Я не стал бы злиться так сильно. Не стал бы кричать на нее и того паренька. – Он наклоняет рамку ко мне, показывая темное, мутное изображение, которое обнаружилось за фото. Сначала я не понимаю, что вижу, что это за мутные белые полосы на матово-черном фоне. А затем замечаю слова, напечатанные в углу. Это УЗИ, сделанное в ту неделю, когда погиб Дерек. – Она была беременна, – шепчу я, не обращаясь ни к кому конкретно, но Малькольм внезапно оказывается рядом со мной и, выглядывая из-за моего плеча, немигающим взглядом смотрит на изображение. – А это было в новостях? – спрашиваю я его. Он качает головой, не отводя взгляда от крошечной фигурки ребенка, который был у мамы до меня. Но нет, это невозможно. – Кто был отцом? – спрашивает Малькольм у дедушки. – Моя дочь – не шлюха, – сердито отвечает тот. – Отцом был Дерек Эббот. Малькольм поднимает взгляд на меня. – Сколько тебе лет, ты сказала? Мне кажется, будто меня окунули в ледяную воду. – Завтра мне исполнится семнадцать. Малькольм протягивает мне снимок УЗИ. – Ты в этом уверена? – Они собирались пожениться, – говорит мой дедушка, не обращая никакого внимания на невероятный вывод, к которому только что пришел Малькольм. – Он сам сказал мне, когда я узнал о ребенке. Дал ей кольцо и все такое. Самая некрасивая, самая аляповатая безделушка, которую я только видел, но Тиффани не хотела его снимать, хотя оно, наверное, весило чуть ли не полкило. Моя рука вцепляется в кольцо, которое я носила на цепочке на шее, сколько себя помню. Мама рассказала мне все о том, как мой отец сделал ей предложение, найдя его на блошином рынке, и как она никогда не носила его, потому что оно было слишком вычурным. Запустив палец под цепочку, я вытаскиваю ее из-под рубашки. Слабым, еле слышным голосом я спрашиваю: – Это кольцо? Он бросается на меня так быстро, что Малькольму приходится встать между нами. – Воровка! – рычит он. – Ты украла кольцо у моей девочки! Воровка! Мы не можем заставить его успокоиться, и, хотя его разум, может быть, и не в лучшем состоянии, его сила при нем. Малькольм явно удерживает его лишь с трудом. Холод пронзает меня до костей, когда я пытаюсь убедить дедушку, что я и есть его внучка – дочь Тиффани – и что она дала мне это кольцо и сказала, что оно досталось ей от моего отца, который никак не мог быть Дереком Эбботом. Дерек умер за год до моего рождения. И я знала своего отца, я помнила его. Пусть и смутно, но помнила. Мама никогда не плакала до его смерти, до той ночи, когда я нашла ее держащей в руках это кольцо, и она сняла цепочку со своей шеи и отдала его мне. Я ведь младше. Мне только должно исполниться семнадцать. Если бы Дерек был моим отцом, мне было бы уже почти восемнадцать. Но, глядя на лицо дедушки, о смерти которого она мне соврала, который называл ее именем, на самом деле ей не принадлежавшим, нетрудно представить, что она добавила в этот список еще одну ложь. Если она сменила имя, почему бы не подделать и мой возраст? Ведь могло же случиться, что только после моего рождения она встретила человека, которого я помню как отца, человека, который был добр ко мне и позволил называть его папой, потому что мама придумала для него какую-то слезливую историю? Тошнота начинает подниматься в желудке, растапливая холод и обжигая горло. Мой дедушка по-прежнему кричит – вопит во весь голос, – и я замолкаю. Я слышу, как из коридора доносятся громкие шаги, а потом дверь открывается. Разделение Двое в больничных халатах протискиваются мимо меня, и, неправильно поняв, что происходит, один из них, крупный мужчина, всем телом отталкивает Малькольма от моего дедушки, в то время как женщина с густо усыпанным веснушками лицом поворачивается ко мне. – Что вы здесь делаете? – спрашивает она. – Обкрадывают меня! – Дедушка изо всех сил старается прорваться мимо санитара, который пытается успокоить его. – Они забрали кольцо моей дочери. – Мы этого не делали. Мы… – Вам нельзя здесь находиться, – говорит женщина. – Я знаю. Простите. – Короткие волосы закрывают мне лицо, когда я поворачиваю голову, глядя то на нее, то на дедушку. – С ним все будет в порядке? Ответ, очевидно, отрицателен, потому что он замахивается на санитара, и тому приходится броситься в сторону, чтобы увернуться. Попытавшись ударить его кулаком и промахнувшись, дедушка по инерции падает на пол среди осколков разбитого стекла. Осколок рассекает ему запястье, я вижу кровь и чувствую, что бледнею. Я инстинктивно дергаюсь вперед, чтобы помочь ему, но женщина загораживает мне путь. – Стойте, где стоите. Не сводя взгляда с Малькольма и меня, она снимает с пояса внушительного вида рацию и вызывает подкрепление. Второй санитар тем временем склонился над дедушкой и мягко разговаривает с ним, одновременно осматривая его раны. – Кто вы? – спрашивает женщина. – Мы… мы просто… заблудились, – отвечаю я, слегка запинаясь. Малькольм, который тем временем медленно обошел санитара, добирается до меня и тут же произносит: – Мы пойдем. – Хм-хм. Женщина окидывает взглядом мое лицо и вдруг застывает, уставившись на меня широко открытыми глазами. И я понимаю, что она поняла. Мы с Малькольмом одновременно тянемся друг к другу и беремся за руки. – Как вас зовут? – спрашивает она, но в ее голосе появляется что-то новое, и по этой новой интонации я понимаю, что ответ ей уже не нужен. – Эми, – говорю я, а Малькольм одновременно произносит: – Джон. Мы начинаем отступать, но тут женщина тянется за своим телефоном, а не за рацией с эмблемой «Серебряного возраста». Она двигается медленно, словно опасается нас напугать.