Я поворачиваюсь к нему, удивленная и неслабо впечатленная тем, как спокойно и ровно звучит его голос. Полицейский прищуривается, но прежде, чем он успевает ответить, его отвлекает вызов по рации. – Вы оба стойте на месте, – приказывает он, отступает шагов на пять и отвечает на вызов. – Это правда? – шепотом спрашиваю я. – Да. Моего папу арестовали бы намного быстрее, если бы он соглашался на каждую просьбу показать вещи. Без убедительной причины полицейский не может досматривать наши сумки. – А то, что видел работник заправки? Это не считается? Малькольм не сразу отвечает, и я замечаю, как у него на верхней губе проступают капельки пота. – Если он увидит испачканную в крови одежду… Это будет плохо, нам начнут задавать вопросы, на которые мы не сможем ответить, а возможно, и арестуют нас, заковав в наручники. Они установят, кто я и кто моя мама. Нет, нет, нет. Этого не может произойти. Я поворачиваюсь к Малькольму и делаю вид, что прижимаюсь к нему, будто я его девушка. – Сможешь бежать? Он не отрывает взгляда от полицейского. – Он между нами и машиной. Улыбаясь, словно ничто в мире меня не тревожит, я кладу голову Малькольму на плечо и берусь за его ладонь обоими руками. – Я знаю. Он кивает один раз, затем другой. – Оставь вещи и отходи назад. В этом рюкзаке у меня все, что я забрала из дома, но он замедлит меня, если я попытаюсь взять его с собой. У меня на шее по-прежнему висит папино кольцо, и я касаюсь его сквозь ткань куртки, а затем опускаю рюкзак на землю. Следом за мной и Малькольм опускает на землю рюкзак с нашими припасами. Мы медленно отступаем назад, крошечными шагами, и нам удается отойти на пару метров, прежде чем полицейский окликает нас, приказывая остановиться. Тогда мы пускаемся бежать. План Малькольм бежит быстро. Так быстро, что мне приходит в голову: наверное, когда у него ничего не болит, он бегает быстрее молнии. Мне приходится приложить все усилия, чтобы угнаться за ним, и хотя он постоянно оглядывается назад, чтобы убедиться, что я поспеваю следом, мы не сбавляем шаг, пока не окажемся в нескольких кварталах от преследующего нас полицейского. Мы проносимся мимо машин, парковок и аллей, мимо мусорок и наконец перепрыгиваем через сетчатый металлический забор – Малькольм помогает мне перебраться через него. Когда он спотыкается, спрыгнув вниз, я понимаю, что скоро его тело заставит его остановиться, какими бы отчаянными усилиями воли он не заставлял себя бежать. Тот же импульс движет и мной: сбежать. Но никто не гонится за нами, а Малькольму нужно передохнуть. Теперь мы в жилом районе и уже не бежим, потому что не хотим привлекать внимание тех, кто, возможно, увидит нас в окно. И все же мы идем быстрым шагом. Подойдя ближе к Малькольму, я предлагаю ему опереться на мое плечо. Мы проходим мимо отдельно стоящего гаража с воротами, как у амбара. В закрытом положении их удерживает только простой засов в нижней части. Я веду нас туда, и мы забираемся внутрь. Я понимаю, что мы нарушаем закон, но мы только что убежали от полицейского, так что вряд ли это имеет значение. К тому же я замечаю, что с каждым шагом Малькольм все сильнее опирается на меня. Машины там нет. Надеюсь, что это означает, что владелец гаража просто куда-то уехал, что он не сидит сейчас дома, набирая 911, потому что только что увидел, как два человека проникли в его гараж. Я тащу Малькольма к дальней стенке, мимо мебели и аккуратно сложенных ящиков. Это самый чистый гараж, который я когда-либо видела, и я ощущаю укол вины из-за того, что мы вломились в помещение, которым его владелец, очевидно, гордится. Я отодвигаю несколько ящиков, чтобы нам было куда сесть, и когда Малькольм тяжело опускается на один из них, я останавливаюсь перед ним. – Ты в порядке? – В машине я принял некоторое количество болеутоляющих, и сейчас меня слегка накрыло. Мне нужно просто посидеть минутку. Он сидит дольше минуты, не отводя взгляда от коробки с надписью «Комната Пола», сделанной толстым черным маркером, из тех, которые скрипят, когда пишешь. Мне такие нравятся. – Нужно было заходить в уборную по очереди, – говорю я. – Тогда один из нас заметил бы, что работник заправки занервничал. – Уже не важно, – отвечает он. – Мы потеряли машину. Мы молчаливо соглашаемся, что не собираемся возвращаться за машиной назад, туда, где нас может поджидать полицейский. К этому моменту он уже наверняка обыскал наши рюкзаки, нашел нашу окровавленную одежду и сделал выводы, которые должен был. Объявит ли он нас в розыск? Понятия не имею, и я не хочу озвучивать этот вопрос на случай, если Малькольм знает ответ. К тому же он молча отвечает на мой невысказанный вопрос, выказывая все больше волнения с каждой секундой. Малькольм постоянно качает коленом, а его взгляд постоянно мечется по комнате. – Это плохая идея, – говорит он, посмотрев на меня. – Нас обоих могут поймать. Ты это понимаешь, верно? Ящик кренится набок, когда я сажусь рядом с Малькольмом. – Это так вне зависимости от того, отправимся мы к моему дедушке или нет. Особенно после нашего столкновения с полицейским. Последнее в списке моих преступлений. Предполагалось, что я буду помогать маме, доказывая ее невиновность, но я была с ней, когда мы угнали сначала одну машину, а затем другую. А теперь я скрываюсь от полиции, проникаю в чужие дома и параллельно планирую тайком пробраться мимо службы безопасности дома престарелых. – Ага, – соглашается Малькольм. – Но это все равно что припарковаться на путях и побежать навстречу поезду, вместо того чтобы изо всех сил пытаться убежать от него. Смахнув со лба темные пряди, я касаюсь кожи рядом с порезом, и на пальцах остаются алые следы. В отличие от того случая, когда я увидела свою кровь на парковке у «Walgreens» с мамой, мой желудок уже не пытается судорожно избавиться от содержимого. Не знаю, стоит ли считать это хорошим признаком или доказательством того, что я никогда не стану такой, какой была до того, как все это началось. Я замечаю на полке несколько сложенных полотенец. Теперь я могу официально считать себя вором, но я не могу рисковать, вытирая порез своей чистой, хотя и слегка пропотевшей футболкой, и уж точно не могу рисковать, пытаясь тайком проникнуть в дом престарелых с текущей по лицу струйкой крови. У Малькольма нет открытых ран, но я все равно передаю ему полотенце, и он вытирает им пот с лица. – На самом деле все не так, – говорю я. – По статистике шансы на выживание выше, если бежать навстречу поезду, рядом с путями. Когда поезд во что-то врежется, все обломки от взрыва, скорее всего, полетят вперед, пронзая все, что окажется перед ним. Малькольм с усталым видом передает мне полотенце, теперь перепачканное нашим потом и кровью. – Ага, но мы-то на путях. – Так ты предпочтешь бежать вслепую? Вечно? – Один только звук этих слов заставляет мои мышцы судорожно сжаться. Я не могу представить, что проведу весь остаток жизни, так и не получив ответа на свои вопросы. Для Малькольма на кону стоит меньше, чем для меня, но прятаться от правды и жить в вечном страхе, проводя каждый день, пока я не умру, так, как сегодняшний, – не та жизнь, которой я хочу для себя, как бы высок ни был риск. – Я бы предпочел больше не попадать в багажник. – Я тоже. И вот как мы этого добьемся. Добудем информацию, выясним, где моя мама, и узнаем, что на самом деле случилось, и тогда мы сможем бежать в правильном направлении. А теперь рассказывай. Как мы проберемся туда так, чтобы нас не поймали? – «Серебряный возраст» – так называется дом престарелых, где живет твой дедушка, – примерно в полутора километрах отсюда. Мы дойдем пешком. Когда мы остановились на заправке, он сказал, что мы уже близко, но я не догадывалась, что настолько. Внутри трепещет странное возбуждение. Я никогда не знала никого из членов семьи, кроме мамы. – Ладно. Это хорошо, – говорю я. Потому что я понятия не имею, где взять еще одну машину, если бы оказалось, что впереди еще много километров. Хотя, как только в моем сознании мелькает эта мысль, за ней тут же следует ответ: если будет нужно, я добуду машину любым способом. – А что потом? Я переживаю, что Малькольм мог соврать, будто ему нужно отдохнуть лишь несколько минут, но бледность постепенно уходит с его лица, а дыхание становится более ровным. – Там во всех коридорах видеонаблюдение, и для входа на каждый этаж нужны ключ и пароль. – Он произносит это совершенно бесстрастно, но я чувствую, как с каждым препятствием, которое он упоминает, у меня сжимается желудок. – Но ты же хакер. Не мог бы ты, ну, обойти все это? Он смотрит на меня так, что я чувствую себя абсолютно и безнадежно глупой. – Мне нужен доступ к компьютеру. Наверняка где-то внутри найдется пустой кабинет, но он наверняка будет заперт. Я раз за разом киваю, будто внимательно слушаю и мне не приходится прилагать усилия, чтобы сдержать подступающую к горлу желчь. – Значит, нам понадобятся чьи-то ключи. – Ага, – отвечает Малькольм, но таким тоном, словно я не предложила решение проблемы, а сменила одну проблему на другую. Ключи. В ту ночь, когда мы сбежали, мама смогла добыть два комплекта ключей. Один – обманув соседа, а другой – неизвестным мне образом. Я отчаянно жалею, что она не объяснила, что именно она сделала там, в магазине, чтобы выйти из него, держа в руке принадлежавшие незнакомцу ключи. – О ключах нужно будет позаботиться мне, – добавляю я. – Что?.. Почему? – Потому что ты выглядишь так, будто недавно подрался. Пот смыл большую часть тональника, который мы использовали, чтобы скрыть его порезы и ушибы, а полотенце стерло остальное. – Кроме того, тебе нужно будет пробраться в кабинет. Разделение труда. Он проводит рукой по лицу. – Ты и правда знаешь толк в карманных кражах? – Нет, но я разберусь.