– Серьезно? Я тут же перевожу взгляд с машин на парковке на Малькольма. – У меня нет лучшей идеи и нет времени, чтобы ее придумать, так что да. Тогда Малькольм, бормоча что-то себе под нос, внезапно снимает кроссовку. И я тут же вижу, что он в нем прятал: толстую стопку купюр. Признание В пачке почти триста долларов. И они были у него в ботинке. Я поднимаю взгляд от купюр к его лицу. – Серьезно? – Что – будешь жаловаться? Нет, вовсе нет. Но кто станет разгуливать с такой суммой денег? Буквально топтаться по ней? – Что, если бы охотник за головами нашел ее? – Тогда мне было бы еще хуже, чем сейчас. Он запихивает наличку в карман и направляется в ту сторону, куда собиралась пойти я, потому что мы оба хотим оказаться от мотеля как можно дальше. Я иду следом за ним, и на то, чтобы доплестись с Малькольмом до торгового центра дальше по дороге, уходит мучительно много времени. Я продолжаю то и дело коситься на него. – Что? – спрашивает он сквозь стиснутые зубы, и я не могу понять, в чем дело – в том, что у него болит бок, или в том, что я заставляю его делать то, что ему совершенно не по душе. – Что ты имеешь против банков? Он не отвечает. Комиссионный магазин уже давно закрылся, впрочем, он нам больше и не нужен. Мы находим удивительно доброжелательного человека на заправке неподалеку. Наша история о боксерском поединке трогает его куда меньше, чем менеджера мотеля, так что он разрешает нам воспользоваться его телефоном, чтобы зайти на «Craigslist», найти самую дешевую машину на ходу и договориться с продавцом о месте встречи. Машина это… машина, так что мне плевать, что она выглядит так, будто едва пережила ралли «монстр-траков», или что пол у нее настолько проржавел, что кое-где проглядывает проносящаяся под нами дорога. Малькольм, с другой стороны, переживает на этот счет немного больше, учитывая, что владелец машины заметил, что мы в отчаянном положении, и убеждал, что у него есть и другие покупатели, пытаясь задрать цену. В конце концов на покупку машины ушла почти вся наличность Малькольма. У нас осталось немного на бензин и прочее, что может понадобиться купить по дороге – но никаких излишеств. Я не слишком переживаю до момента, когда несколько часов спустя Малькольм сворачивает на пустынную боковую дорогу и съезжает на обочину. Дернувшись вперед, я вцепляюсь в приборную панель. – Что ты делаешь? Я не говорила тебе остановиться. Малькольм ставит машину на ручник. – У меня ребра огнем горят. Мне нужно передохнуть. Он бросает взгляд на острый кусок оконной рамы, который я до сих пор не выпускаю из рук. – Ты все равно сможешь достать меня этой штукой, если что, ясно? Отстегивая ремень безопасности, он прикрывает веки и морщится. – Я не отрицаю, что тебе отлично удалось надавить на меня своими угрозами там, в мотеле, но хватит уже. Тебе нужна моя помощь, и ты убедила меня, что мне нужна твоя. Со свистом выдохнув, он откидывает сиденье назад, ложится и задирает худи. Я бледнею. Даже на фоне его темной кожи я различаю темные синяки и ссадины, опоясывающие его грудную клетку и мускулистый торс. Неудивительно, что ему сложно было двигаться. Я удивлена, что он вообще оказался способен вести машину столько часов. Я смотрю на него еще секунду, а затем достаю с заднего сиденья флакончик с обезболивающим. Бросаю его Малькольму вместе с бутылкой воды. Он принимает явно слишком много таблеток за раз, и мне кажется странным, что после того, как за мной гнались, меня бросили и мне пришлось бежать, спасая свою жизнь, я все еще могу испытывать сочувствие к человеку, который буквально стал причиной всего этого. Он возвращает мне бутылку. – Сколько еще ехать? – спрашиваю я. – Четыре или пять часов. – Справишься? Малькольм отвечает, не открывая глаз. – Да, но мне нужно поспать. И тебе тоже. Веки становятся невыносимо тяжелыми, бессознательное состояние манит меня, словно сладчайшая колыбельная. Мне нужно поспать. Голова будто ватная, и даже простейшие решения мне уже не даются. У меня все болит: голова, от того, как я ударилась сначала об окно машины, когда мы ехали с мамой, а потом о мостовую у мотеля; бедра, руки и колени от падения из окна; ребра, от того, как Малькольм меня пнул. Нам нужно затаиться где-то, где не придется паниковать от каждого звука. Но я заставляю себя широко открыть глаза. Один раз я уже позволила им закрыться, когда Малькольм был за рулем, и почти тут же мне привиделась мама с такими же ушибами, как у него. Я не могу спать, если это означает, что я увижу эту картину снова. – Тогда я поведу. Не думаю, что смогу уснуть. Я тянусь к ключам, но он останавливает мою руку и качает головой. – Мы все равно сможем добраться туда только во второй половине дня. Так что нам нужно либо убить время сейчас, пока темно и рядом никого нет, либо искать, где спрятаться днем, а тогда нас с большей вероятностью заметят. – Почему во второй половине дня? Глаза Малькольма снова закрываются. – Может, ты просто поверишь, что я знаю, что делаю? У меня есть сто тысяч причин хотеть, чтобы все прошло как задумано. Если бы у меня были силы, я бы рассмеялась. – Ты не похож на человека, которому нужны деньги, судя по тому, что ты хранил в своей кроссовке. – Это были все мои сбережения, до последнего цента. Это, – он обводит рукой проржавевшую машину, – не то, как я планировал их потратить. На меня накатывает новая волна усталости. – Хватит уже, ладно? Я не собираюсь тебя жалеть. Ты понимал, во что влезаешь, и я последний человек, кому тебе стоит на это жаловаться. Так что прекрати. Я по-настоящему удивляюсь, когда он и правда замолкает. Через несколько минут тишины я смотрю на него, как он, нахмурившись, смотрит в окно. Услышав, как у него урчит в животе, я передаю ему несколько протеиновых батончиков, а затем беру еще два себе. Еще до того, как я успеваю разделаться с первым, он поглощает все три. Разумеется. Он сидел в багажнике. Я предлагаю ему еще один батончик, и он не отказывается. – Нам придется выждать, потому что в пять у них пересменка. Одни сотрудники уходят, другие приходят. Кроме того, время для посещений заканчивается в шесть, так что им придется следить за большим количеством посторонних. Он действительно ответил по существу. Причем вполне правдоподобно. Кивнув, я оглядываюсь на вещи, которые мы купили и которые нам еще предстоит использовать: краска для волос, ножницы, бритва, одежда. И макияж – в основном для него, чтобы мы смогли скрыть следы побоев на его лице. – Мы просто проскользнем внутрь? – Вроде того. – Тогда скажи мне. Мне нужно знать точно… – Нет, тебе не нужно. Ты хочешь знать. Есть некоторая разница. Я раздраженно стискиваю губы. – Если я не угрожаю тебе ножом, это не означает, что я не контролирую ситуацию. – На самом деле именно это и означает. – Малькольм сминает обертки и забрасывает на заднее сиденье пустые бутылки из-под воды, а затем открывает дверь. Меня окатывает паника, и я уже готова броситься за ним, но тут он объясняет, что просто вышел помочиться. Я сходила в туалет на заправке, но Малькольм на тот момент сказал, что не в состоянии туда дойти, и отказался. И все же я ловлю себя на том, что считаю секунды до его возвращения. Малькольм настороженно рассматривает меня, снова устраиваясь на своем сиденье и отклоняя его назад как можно дальше. С минуту понаблюдав за тем, как я дергаюсь от малейшего шума, он нажимает на переключатель, откидывающий мое сиденье, и спинка резко опускается. Я тут же тянусь за ножом. – У меня ребра болят от одного твоего вида. Беспокоиться будешь завтра. Сегодня отдохни. – Я не могу отдыхать, – произнося это, я чувствую, как напряжены мышцы шеи. Я не хочу перечислять все причины, но это не мешает им проноситься в моих мыслях снова, и снова, и снова.