– Мы все так благодарны. Нам нет нужды просить вас о большем, чем то, что вы уже для нас сделали. Я ей верил, но все равно было больно бросать этих детей. Я раздавал автографы и фотографировался с ними. Они благодарили меня и даже не подозревали, что дают мне гораздо больше. Один ребенок стоял в стороне от остальных. Бренда сказала мне, что судьба обошлась с малышом особенно жестоко и поэтому он ни с кем не сближается. Восьмилетнего мальчика таскали из одного приюта для бедных в другой, пока в итоге его не отобрали у родителей и не отдали в приемную семью. Пока все ели и пили, он в одиночестве стоял у стены. Я подошел к нему и тоже облокотился о стену рядом. – Тебя ведь Сэм зовут, верно? Он кивнул, не сводя глаз с окружавшей нас суматохи. – Никогда не видел столько еды зараз. Я с трудом сглотнул, в горле внезапно образовался ком. – Да, понимаю, о чем ты. Он поднял на меня свои карие глаза. В них таилась такая глубина, какой не должно быть у восьмилетнего ребенка. – Я слышал, что в детстве ты был бездомным. – Верно. Мы с мамой около полугода жили в машине. – Трудно было? – Черт, да, еще как. Мне приходилось мыть голову в туалете заправочной станции. – Отстойно. Но теперь ты знаменитая рок-звезда. – Ага, но путь к этому был долгим, и мне очень крупно повезло, – сказал я. – Что ты любишь, Сэм? Что бы ты сделал, появись у тебя любая возможность? – Я хочу стать фотографом. Знаю, звучит глупо… – Ничего подобного. Тебе нравится фотографировать? – Да. Энни, моя нынешняя приемная мама, говорит, что у меня неплохо получается. – У тебя есть фотоаппарат? Он покачал головой. – Энни иногда разрешает снимать на ее телефон. Но это не настоящая камера. Я посмотрел на одного из фотографов, делавшего снимки детей, и резко свистнул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял взгляд, и я подозвал его кивком головы. – У нас тут Сэм хотел бы стать фотографом. Ты не против, если он немного пофотографирует? Фотограф явно сомневался, стоит ли отдавать свою очень дорогую профессиональную камеру ребенку. – Если понадобится, я покрою все расходы, – заверил я его. Я не часто пользовался своим положением, каким бы оно, черт подери, ни было. Но этот мальчишка того стоил. Я бросил на парня многозначительный взгляд, мол: «Знаешь, кто я такой?», на который Вайолет наверняка закатит глаза, если увидит. – Да, конечно, – ответил фотограф. – Умеешь с ней обращаться? – спросил он, перекидывая ремешок Сэму через голову. – Вот это отверстие… – Я знаю, – прервал его Сэм. – Это зум и фокус. – Он поднес камеру к глазу, и я оказался в кадре. Я прислонился к стене, скрестив руки на груди и согнув одну ногу в колене. Сэм сфотографировал меня, потом показал снимок. – Меня фотографировали тысячи раз, Сэм, – произнес я. – Слишком много. Но этот снимок мне нравится больше всех. Он сиял от гордости, и в моем чертовом сердце что-то дрогнуло. Я кивнул. – Иди. Снимай все, что захочешь. – Я обернулся к фотографу, на моих губах расплылась звездная улыбка. – Ты ведь не против, правда? – Э-э, нет. Нисколько. – Спасибо! – воскликнул Сэм и отправился фотографировать все подряд, включая крупные планы еды на том чертовом буфете. Репортер последовал за ним и своим тысячедолларовым фотоаппаратом. Я позвал Бренду. – Можете сделать одолжение? Дайте мне знать, в чем нуждаются эти дети. Мне интересно абсолютно все. Она слабо улыбнулась. – Конечно, благодарю вас. – Сэму нужна камера. Пришлите мне счет, хорошо? Бренда, казалось, собиралась излить еще больше благодарностей, но правильно истолковала выражение моего лица. – Разумеется, мистер Стрэттон. – Все в порядке? – спросила Вайолет, присоединяясь ко мне, пока я внимательно наблюдал за тем, как Сэм фотографирует, улыбается и смеется. – Все прекрасно. 30 Миллер Настало время шоу. В этот вечер воздух был словно наэлектризован. Толпы людей хлынули на Ки-Арену в центре Сиэтла, и Вайолет с сияющими глазами сидела в Зеленой комнате и прислушивалась к гулу толпы над нами и вокруг нас. – Они все здесь ради тебя, – сказала она. В дверь просунула голову ассистентка. – Эй, Миллер. Пора. – В первых рядах будет твориться настоящее безумие, – произнес я, когда мы направились к двери. – Ты уверена, что справишься? Она обняла меня за шею. – Я собираюсь раствориться в толпе и наслаждаться каждой минутой, наблюдая за своей любимой рок-звездой. Я закатил глаза. – Ненавижу это слово. – Но оно тебе идеально подходит. – Вайолет нежно поцеловала меня и ухмыльнулась. – Тебя ведь не смутит, правда? Мое присутствие? Я притянул ее к себе. На ней была обтягивающая белая футболка и короткая черная юбка. Мой взгляд скользнул по ее телу, впитывая каждую деталь. – Ты присутствовала на каждом моем выступлении. – Я провел подушечкой большого пальца по ее губе. – Я говорил тебе, Ви. Все это для тебя. Взгляд задержался на нежном горле, когда она сглотнула. – Я тебя тоже люблю, Миллер. – Она закрыла глаза и поцеловала меня, а затем поспешила к выходу, где ее ждал другой ассистент, чтобы отвести в первый ряд. Я присоединился к группе, и, когда погас свет, мы вместе вышли на сцену. Толпа взорвалась оглушительным ревом. Мы сгрудились в темноте вокруг барабанной установки Чада. – Вы охренительно крутые, на каждом концерте, – произнес я. – Кажется, я недостаточно часто это говорил. – Скорее вообще никогда, – хохотнул Антонио. – Мы с тобой в туре уже полгода. – Да, да, да. Я больше не буду такой задницей. Лучше поздно, чем никогда. – Все хорошо, приятель, – произнес Роберт, другой гитарист. – Давайте устроим адское шоу. И мы это сделали. Черт возьми, еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким живым на сцене. Меня пронизывала музыка, усиленная ребятами из группы. А Вайолет находилась в первом ряду, покачиваясь в море лиц, такая чертовски красивая. На этой сцене я оставил свое сердце, излил в микрофон душу, всего себя, без остатка. А когда пришло время петь «Дождись меня», остались только я на табурете, моя акустическая гитара и Вайолет. Все невысказанные за два года мысли, желания, чувства обнажались в песне. Тоска, одиночество, любовь. Боже, моя любовь к этой девушке просто бездонная, как будто я уже родился с ней в каждой клеточке тела и мозга. Вайолет пробуждала во мне все хорошее и посвятила свою жизнь исцелению того, что было сломано. Когда стихла последняя нота, меня накрыло аплодисментами и приветственными криками. Я впитывал эту энергетику до последней капли, пока не почувствовал себя непобедимым. Мокрым от пота, но сильным. Я ушел со сцены после выступления перед пятнадцатью тысячами орущих фанатов и впервые позволил своему эго на мгновение расслабиться. Кровь закипела в жилах от острой потребности обладать Вайолет.