— Что вы! Если бы я хвастался, сказал бы, что прекрасно танцую и читаю на тайском без словаря. Он показался ей человеком очень приятным и легким в общении. Удивительно, как он, аристократ по рождению и воспитанию, умел быть простым парнем. Она не чувствовала его превосходства. Вернее, знала о нем, но Александр ни жестом, ни взглядом не дал ей понять, что едва терпит общество дурочки из провинции. Он был много проще в общении, чем вся та «богемная знать», которая их сейчас окружала. «Может, аристократическое воспитание — это и есть умение быть проще, а не напускать на себя неприступный вид, как богатый простолюдин?» — подумала Маша. Они болтали довольно долго. Александр рассказал Маше о своих предках, которые жили в России, о том, чем он занимается в Москве. Маша, в свою очередь, поведала, как она попала в столицу, как познакомилась с Бобровым. Когда дошли до музыкального вечера, она погрустнела. — Да, я помню ту девушку. Ее зовут Анастасия. Кажется, она представила вас Сержу. Вам нужно ее поблагодарить. — Ну… — Маша вздохнула. — Боюсь, это теперь невозможно. — Вот как? — Он вскинул брови. — Она уехала? Где же она теперь? Хотя нет, я догадаюсь… Я не вижу на вечере еще одного постоянного завсегдатая, некоего Бориса. Мне показалось, что в посольстве… — Она погибла, — перебила его Маша и замолчала. Больше всего на свете ей не хотелось заканчивать разговор с этим приятным молодым человеком на грустной ноте, но и слушать его догадки она была не в состоянии. — Мне жаль, — с грустью сказал он, словно Ася была его близкой подругой. — Приношу свои соболезнования. Как это случилось? — Ее убили грабители в ее же квартире. Застрелили… — Господи святы! — обескураженно выдохнул аристократ. На Александра это сообщение подействовало как удар молнии. Он вспомнил ту хрупкую девушку с повадками подростка. Скорее от избытка эмоций, чем от желания выяснить правду, он порывисто спросил: — Неужели они ворвались к ней ночью? — Нет. — Маше очень не хотелось говорить об этом. Она чувствовала, что тоска наваливается на нее, мешая дышать, а к горлу подступает горячий ком. Чужое участие наконец пробудило в ней дремавшую скорбь, — Она вернулась с репетиции слишком рано. Почему-то сама открыла убийце дверь. Или у него были ключи, не знаю. — Ужасно. — Сэр Доудсен сжал набалдашник трости в пальцах. — Просто отвратительно! Могу ли я вам чем-то помочь? — Мне? — слабо удивилась Маша. Он тут же почувствовал, что совершил промах, и быстро поправился: — Ради бога, простите. Я не имел желания навязывать себя, но такие минуты пережить в одиночку очень трудно. — Вы правы, — несколько ошарашенно согласилась она, — но у меня есть работа. Как бы жестоко это ни звучало, я стараюсь думать только о ней. Согласитесь послушать мою первую песню? — Разумеется, — он грустно улыбнулся. — Я кажусь вам гадкой? — Это почему?! — озадачился Александр, изо всех сил пытаясь понять, какой же она ему кажется. Он посмотрел на нее. Нет, определенно не гадкой. Она казалась ему милой девушкой. Даже привлекательной. Чересчур тихой и застенчивой для шоу-бизнеса. Во всяком случае, из опыта общения с актрисами Лондона, которое было эпизодичным, он сделал вывод, что звезды сцены — это напористые, себялюбивые красотки. Они яркие. А девушка, сидящая сейчас рядом с ним, не в пример им старается быть как можно незаметнее. — Я думаю не о том. Я пытаюсь отвести разговор от больной темы. Это нехорошо, я знаю… — Милая Мария. Вы позволите вас так называть? — мягко улыбнувшись, обратился к ней молодой аристократ. — Вы чудесная девушка. И вы совершенно не походите на артисток, которых я когда-либо встречал. Те сказали бы: «Ах, как жаль, что она умерла. Потанцуйте со мной, мне так грустно». — Мне действительно грустно. Александр поднялся и, галантно поклонившись, предложил ей руку: — Позвольте пригласить вас на танец. — Вы думаете, что я бесчувственная артистка? — Она усмехнулась. — Вы такая же бесчувственная артистка, как я великолепный танцор. Я готов говорить с вами о вашей подруге столько, сколько вам нужно. Но не сейчас. Сейчас вам стоит отвлечься. Идемте, а то вы расплачетесь, и все решат, что вы готовите себя не на эстраду, а в хор плакальщиц. Общество жестоко. — Вы все знаете об обществе? — Она поднялась, позволив ему увлечь себя на танцплощадку. — Общество везде одинаково. Нет более бездушного человеческого сборища, чем свет. Уж поверьте мне. Глава 8 Танцевал он не так плохо, как обещал. По крайней мере, он весьма уверенно вел партнершу и ни разу не наступил на ее новенькие, купленные в дорогом магазине туфли. — Если вы и на тайском так же читаете, как танцуете… — хихикнула ему на ухо Маша. — Увы. — Ах, ну вот ты где! — Бобров бесцеремонно налетел на них и прекратил танец, — Саша, ты мне страшно нужен. Я должен тебя кое-кому представить. — Серж, — едва сдерживая возмущение, сухо заметил сэр Доудсен, — мы танцевали. Простите, Мария, — он поклонился ей. — Да? — искренне удивился меценат и развел руками: — Не заметил. Он был явно не в себе. Взгляд его как-то ненормально пылал, щеки, и без того не бледные, теперь были похожи на половинки огромного помидора. Ко всему прочему он еще и нервно озирался. — Маша, я уведу твоего кавалера. Уж прости, детка. Он схватил аристократа за руку и поволок к барной стойке. — Не стоит называть ее «детка», — не выдержал сэр Александр. — Она этого не заслуживает, как бы вы к… — Да забудь ты на минуту о Маше! — нетерпеливо перебил его меценат и, резко остановившись, развернулся к нему. Аристократ со всего маху налетел ему на грудь. — Бобров и этого, казалось, не заметил. — Помнишь, я говорил тебе о ней! — перешел он на жаркий шепот. — О Марии? — Да черт с ней! — Выбирайте выражения! — возмутился сэр Доудсен и, высвободив руку из его пальцев, отступил на шаг. — Ладно, прости, — быстро согласился Серж. — Я говорил тебе о даме. Ну, вспомнил? О ТОЙ даме! — Честно говоря, я предполагал, что вы говорили о Марии, — озадаченно промямлил Александр. — Далась тебе эта Мария! Мария, Мария, — меценат закатил глаза. — Я тебя сейчас представлю. Он опять схватил его за руку и поволок вперед. — Вот, — он наконец остановился и, отступив в сторону, явил глазам сэра Доудсена красивую брюнетку с греческим профилем и гордо вскинутым подбородком, — Наталия Касальская. — Весьма польщен, — Александр поклонился. Где он уже слышал эту фамилию? — Что будем пить? — засуетился пылкий влюбленный. — Мартини, ты же знаешь, — грудным голосом произнесла красавица. Александр взглянул на нее — ни дать ни взять роковая женщина. Таким на грудь нужно таблички вешать, как на кабинку с высоким напряжением: «Опасно для жизни». Хотя зачем? Она сама — ходячая табличка. Дама была потрясающе красивой. Она находилась как раз в том возрасте, когда образ ее уже не портила девичья наивность, когда все черты, все линии тела уже оформились. Она выглядела совершенной и абсолютно неприступной. Наталия была высокой, чуть ниже самого Александра, стройной, но не хрупкой. Она царственным жестом приняла бокал с мартини, медленно, закрыв глаза, сделала небольшой глоток. Все ее движения дышали чувственностью, столь свойственной, что называется, дорогим женщинам. Александр за свою жизнь таких перевидал немало. И тем не менее слегка ошалел от созерцания этой богини, словно для прогулки спустившейся к простым смертным. Он вырос среди подобных ей — высоко ценящих себя. Но в отличие от них она действительно была красавицей. — Мы говорили о миниатюрах Тороса Рослина, — очень тихо сказала она. Настолько тихо, что окружающие должны были вслушиваться, затаив дыхание, чтобы разобрать слова. — Смешно. — Что же смешного в миниатюрах Тороса Рослина? — удивляясь все больше и больше, спросил сэр Доудсен, который представить себе не мог, что Бобров способен рассуждать не только об этом редко произносимом в наши дни имени, но вообще о живописи. — Это, если мне не изменяет память, представитель киликийской школы? — Смешно, что ни я, ни Серж понятия не имеем об этом Торосе. Я поясню: мне предложили купить часть его иллюстраций, вернее, две, к какому-то там Евангелию, но никто не может определить, подлинник это или дешевая подделка. — Часть иллюстраций к Малатийскому евангелию?!