— И вот сегодня ночью вы разыграли последний акт драмы. Вошли в дом Лазаревых, оглушили Марину ударом по голове, убили Катерину и забрали спящего ребенка. Лу не слишком вас испугалась — ведь вы предусмотрительно познакомились с малышкой. Я запомнила вас еще тогда, в развлекательном центре, только не знала, кто вы такой. — Если бы не вы, у меня все могло получиться, — проговорил старик. Голос его звучал слабо, ружье почти выпало из ослабевших рук, дуло касалось пола, если бы он стоял чуть ближе, я могла бы достать его. — Сдайтесь, мой вам совет. Много вам не дадут, учитывая возраст. Отдайте ружье. И дайте мне связаться с моим напарником. Иначе очень скоро этот дом возьмут штурмом. Я почти уговорила его! Почти! Но в эту минуту дверь скрипнула, Гоцев вскинул ружье и обернулся. В дверях стояла Марина Лазарева. В руке женщина держала пистолет, дуло упиралось в подбородок Кристобаля. Я едва не взвыла от разочарования. Это же надо! Значит, Марина выследила нас до дачного поселка. Значит, Кристобаль не успел вызвать полицию. Значит, никто не придет нам на помощь. Я пристегнута к батарее, и на моей стороне танцор танго и чокнутая баба с бесполезным пистолетом в руках. Потому что оружие Ерпылева не выстрелит. Пистолет охранника слишком долго пролежал в аквариуме. Но Марина этого не понимает. Как выяснилось, не понимал этого и Андрей Гоцев. — Отдай мне ребенка, тварь! — успела выкрикнуть Марина и перевела дуло пистолета на старика. Выстрел из обоих стволов отбросил женщину к стене, и спасти ее было невозможно, даже если бы медики прибыли быстро. Забегая вперед, скажу, что они приехали только через сорок пять минут, то есть через полчаса после приезда полиции. Конечно, я воспользовалась паузой, возникшей после выстрела, и разоружила Гоцева. Он весь сразу как-то обмяк и больше не пытался сопротивляться. Когда старика увели вызванные нами полицейские, Кристобаль подсел ко мне. Наручники с меня уже сняли, кто-то из полицейских накинул мне на плечи куртку. — Значит, вот так выглядит твоя обычная жизнь? — спросил танцор, не глядя на меня. — Я предупреждала, — пожала я плечами. — Кстати, советую приготовиться — сейчас тебя будут допрашивать. — Меня? — искренне удивился Кристобаль. — Я же ничего не сделал. Мы же девочку спасали! То есть ты спасала, а я тебе помогал. — Хреново помогал, мог бы и получше, — скривилась я. — Это тебе не Бэтмен и Робин. — А что я мог сделать? — обиделся танцор. Я не стала говорить Косте, что Лазарева погибла из-за него. Если бы он не взялся мне помогать, если бы я сама вела машину, я бы обязательно заметила слежку за собой. Проехали. Пусть живет спокойно. — И меня тоже будут допрашивать. Скорее всего, заведут уголовное дело. Я тут такого наворотила… и все ради спасения девочки, кстати, — горько усмехнулась я, — но отвечать придется. Будешь мне передачки носить? Кристобаль обещал, но передачи в тюрьму мне не понадобились. Мои показания на первый взгляд выглядели неправдоподобно, но все нашли подтверждение. Подозреваю, что я надолго, если не навсегда, испортила отношения с местной полицией. По крайней мере, Галя Миронова, капитанская дочка, больше мне не звонит и на мои звонки не отвечает. Меня выпустили вовремя, я даже успела к приезду тетушки Милы привести квартиру в порядок. Рейд по цветочным магазинам прошел успешно, правда, я не уверена, что именно эти цветы загнулись у нас на подоконнике… но будем надеяться, что память у тети тоже не идеальная. Мила вернулась из Владивостока усталая, но довольная. Общение с братом доставило ей множество приятных минут, но все-таки тетя была абсолютно счастлива, когда устроилась на любимом диване с новеньким детективным романом. — Почему ты не спрашиваешь, как там твой отец? — вкрадчиво спросила тетушка, отрываясь от криминального чтива. — Потому что и так знаю, что с ним все в порядке, — отбрила я. — Будь это не так, ты бы мне с порога об этом сказала. Мила хитро взглянула на меня и погрозила пальцем: — Твой отец, Евгения, видел в Интернете твою фотографию в стиле ню! — Да? — заинтересовалась я. — И что, выжил после этого? Мила хихикнула: — Он говорит, я плохо тебя воспитываю. Плохо слежу за тобой. А еще — что ты выросла очень красивой женщиной, и он тобой гордится. Я промолчала. Тетя немного помолчала, ища новые подходы к любимой теме. Потом выдала: — Ты что-то бледненькая, Женечка. Чем ты занималась, пока меня не было? — Работала, как всегда, — я пожала плечами. — Мне сегодня звонила Маргарита Сташевич, — оживилась вдруг Мила. — Представляешь, Иосифу Леонидовичу уже намного лучше. Он поправляется после инфаркта. Она так преданно за ним ухаживает! Они такая прекрасная пара! И тетушка мечтательно закатила глаза, тут же стрельнула ими в мою сторону и открыла рот… Но я опередила Милу с ее вечным вопросом, когда же я наконец выйду замуж. — Слушай, Мила, а как ты отнесешься к такой идее… что, если мне усыновить ребенка? Тетушка замерла. Потом медленно сняла очки, отложила романчик и тихо произнесла: — Знаешь, Женя, мне кажется, это прекрасная идея. С этой прекрасной идеей я возилась еще недели две. Все это время Луизу держали в больнице — сначала оказалось, что Гоцев переборщил со снотворным, плохо представляя себе, какая доза будет безопасной для маленького ребенка. А потом Лу сказали, что ее мать погибла. Я навещала Луизу в больнице. Девочка была уже почти здорова, а держали ее здесь потому, что не знали, что с ней делать. Отправить в интернат? Устроить в приемную семью? Для этого надо определить статус девочки. Лу лишилась матери и дома. Адвокат, который был ее опекуном, приходил в себя в больнице после инфаркта. В тот раз Лу задавала мне трудные вопросы. Девочка казалась худой, бледной и повзрослевшей на несколько лет. Она больше не улыбалась, не выдумывала своих историй и даже не глядела мне в глаза. Я присела на холодную кушетку в больничном коридоре. В больнице было довольно уютно, в детском отделении уже устанавливали елку к Новому году — для тех детишек, которым придется встречать его здесь. Лу не отрываясь смотрела, как санитарка развешивает разноцветные шары. — Я теперь всегда буду одна? — вдруг спросила девочка. Я почувствовала, как перехватило горло, сделала вид, что мне срочно понадобилось откашляться, и только потом ответила: — Ты не одна. Лу упрямо наклонила голову: — У меня нет папы, мамы, бабушки, а дедушка в тюрьме. Это называется «одна». — Знаешь, что я сейчас делаю? Собираю документы, чтобы мне разрешили взять тебя к себе. Личико Луизы осветила слабая улыбка: