Ветви деревьев скреблись по обшивке дома. Мальчиков и Трауста было слышно отовсюду. Какое-то время бандана успешно защищала ее от дыма. Но довольно скоро она снова начала чувствовать привкус смога, расползавшийся во рту, налипавший на нёбо, как пыль на влажную губку. В темноте она едва понимала, что происходит и в какой точке дома она находится. Где-то на первом этаже, но где именно? Нет, только не сейчас. Сознание теплилось в уже готовом сдаться теле. Шаги стихли. И загромыхали снова. Затем резко оборвались, словно Трауст замер на полушаге, не успев поставить ногу на пол. Он развернулся и отправился в другую сторону. Мышцы диафрагмы свело, будто от икоты. Из груди рвался кашель. Чтобы подавить его, она стиснула шею руками, плотно прижав язык к нёбу. Если бы не необходимость дышать — никакого кашля не было бы и в помине. — Один раз я тебя уже нашел. — Голос Трауста доносился из коридора. — Значит, найду снова. Голова закружилась. Нарастала тошнота. Элиза опустилась на колени, а затем, подложив под себя одну руку, легла на пол между стенами. Рука, конечно же, затечет — ну и пусть. Казалось, в легких бушевал пожар, а череп словно бы вгрызался в распухший мозг. Элиза могла бы остаться здесь и подремать. Только бы суметь заснуть — и открыть глаза, когда он наконец сдастся. Бросит ее искать, покинет ее дом. Когда, убрав все комнаты, Мейсоны разойдутся по углам и, сонные и не способные видеть дальше собственного носа, зароются в ослепляющие их книги и газеты. — Судя по звукам, пацаны сбежали, — поделился с ней Трауст своими наблюдениями. Он, снова постукивая по стенам, прошелся взад и вперед по коридору. — Так сколько же нас теперь? Ты там одна? Сколько вас здесь? Элиза не могла видеть во мраке стен, но все равно бешено вращала глазами. Наворачивались слезы. Где-то закричали птицы — может быть, снаружи, а может, это привычно надрывались часы. Короткий выдох, осторожный вдох. Совсем скоро кашель победит. Ей придется сдаться — Элиза содрогнулась от одной этой мысли. И сдалась. Она попыталась приглушить звук, плотно сжав губы и надув щеки. Желудок скрутил спазм. Элизе показалось, что ее сейчас вырвет. Она почувствовала горький привкус дыма на языке. Она давилась ни к чему не приводившими рвотными позывами. Давилась достаточно громко, чтобы он мог услышать. Он оказался прямо там, совсем близко, по другую сторону стены. Элиза услышала, как он откашлялся. Сколько же он там стоял? Высвободившись из его хватки, она успела подняться на чердак, снять половицы и спуститься обратно в стены. Теперь все это обернулось сном. Теперь казалось, будто все это время она была здесь, подле него, будто он так и не разжал вцепившуюся ей в волосы руку. Окно Окно в ванной — не открывавшееся годами — было накрепко залеплено краской. Но под натиском двух пар рук, протянутых к тускнеющему послеполуденному небу, створка сдалась и распахнулась, вылетев из деревянной рамы, будто пробка из бутылки шампанского. Маршалл выбрался первым: он перегнулся через узкий карниз и головой вниз выполз на скат крыши. Его ладони заскользили по черепице, но он успел остановиться на самом краю водосточного желоба. Из окна, будто из зазеркалья, ему в спину смотрел Эдди. — А как же она? — в очередной раз спросил он. — Давай уже, — буркнул Маршалл, подхватывая Эдди под мышки и помогая ему выбраться. Обогнув крышу, они добрались до места, где почти вплотную к дому росло каменное дерево. Эдди спрыгнул на ветку, дерево под ним покачнулось, задевая сайдинг, — мистер Трауст наверняка услышит это, услышит, что они ушли. Интересно, она тоже услышит? Эдди спускался все ниже, находя ногами опоры в развилках ствола и цепляясь за ветки. Брат шел вторым. Спрыгивая, он зацепил ногой водосточный алюминиевый желоб, который, громыхнув, немедленно оторвался от крыши. Но они и не пытались таиться — они пытались сбежать. Мальчики спустились достаточно низко для безопасного прыжка на лужайку и соскочили с дерева. Удар о землю напряжением пробежался по мышцам ног. Перед ними во все стороны простирался мир. От дома и его взирающих сверху вниз, ревниво оглядывающих задний двор окон можно было отвернуться и пронестись по гравию и траве, с каждым шагом все тверже уверяясь в верности принятого решения уносить из этого места ноги. «Мы всего лишь дети», — напомнил себе Эдди. И они побежали. Маршалл мчался впереди, крепко сжимая руку младшего брата. Пробиваясь Над ней то там, то тут маленькими солнцами загорались клочки света. Стена крошилась, осыпая Элизу тяжелыми снежинками штукатурки, будто могильной землей. Они падали ей на лицо. Она закашлялась. Стянула бандану на шею и высвободила то, что рвалось наружу. Затем вдохнула — краткий миг хрипящего облегчения. И отравленный воздух снова полоснул ее огнем. На этот раз у него был молоток. Он пробивал ее стены насквозь. Каждый удар отдавался в зубах. Каждый был подобен часовому бою. Она прикусила язык, и горечь пыли во рту смешалась со вкусом крови. Свободной рукой она закрыла лицо. И сжалась настолько сильно, насколько могла. Она была совсем маленькой. И старалась стать ещё меньше. Старалась безнадежно и безуспешно. За стенами, оглядываясь назад Мальчики притаились в высокой, влажной, липнущей к рукам и ногам траве простирающегося позади дома поля. Вокруг зудели комары. Лбы и виски братьев покрылись испариной. Машины мисс Ванды во дворе не было — как и другого дома по соседству. — Мне нужно подумать, — сказал Маршалл, как только они немного перевели дыхание. Они сидели в траве на корточках, но Эдди упорно чувствовал на себе чей-то взгляд. Из дома, из раскинувшегося позади леса. Меж ветвей высоких дубов на заднем дворе сонно висели золотые кругопряды и другие здоровенные — в ладонь — пауки, черные и желтые. Их огромные сети поблескивали в лучах заходящего солнца. Ветер раскачивал ощетинившийся вокруг мальчиков чертополох. В окне кабинета на втором этаже Эдди почти в полный рост видел захватившего их дом мужчину. Видел, как изгибается его рука в смачном замахе и как молоток врезается в стену. Он работал ритмично, словно бывалый шахтер. Ломающие стены удары звучали здесь как шлепки ладонью по бедру. Свет наверху начал мигать от каждого нового удара. Отсюда сквозь распахнутые окна Эдди видел большую часть дома. Отсюда они услышали нарастающую и приближающуюся сирену. Птицы Откуда-то, становясь все громче и громче, доносился птичий крик. Трауст настороженно остановился. Он тоже их слышал. — Вот дерьмо, — выругался он. — Так быстро? Он окончательно потерял терпение. Трауст в спешке колотил по стенам, неистово их проклиная. Элиза снова закашлялась, высунув язык, задыхаясь, чувствуя, будто каждый спазм вырывает из нее по куску плоти. Казалось, у него в руках было с полдюжины молотков. Элиза была усыпана обломками стены. Перед глазами все плыло. Нужно было двигаться, бежать, но она не могла даже пошевелить безжизненными конечностями. Он долбил не только молотком, но и стальными носками сапог. Потому что птицы были на подлете. Кричали еще пронзительнее и громче. Казалось, гуси, скворцы и кряквы затеяли собственное великое переселение. И все разом устремились сюда, завывая какую-то дикую симфонию. Их напряженные голоса то повышались, то уходили в совсем нижний регистр, будто они одновременно взмывали в небо и снова ныряли под облака — до самого дна, до земли. Они летели по ее душу. И по его. Оба это понимали. В ее адрес посыпались новые ругательства. Он стоял совсем близко и проклинал ее снова и снова. Затем яростно взревел, надтреснутый голос превратился в бешеный, неудержимый крик. Крик непрекращавшийся, словно его тело — или что-то, что он очень любил — полыхало в огне. Сирена свернула на подъездную дорожку. Он убегал прочь, проносился по комнатам. — Но ты же здесь! — завопил он. Элизе никак не удавалось унять кашель. Его сапоги снова загремели по полу — он вернулся. — Ты прямо здесь! Прямо здесь, тварь! — Его рука просунулась в пробитую дырку и поползла в темноте, нащупывая ее. Пальцы сжимались и разжимались, шлепая по стенам прямо над ней. Если бы он дотянулся до нее, то поднял бы как тряпичную куклу, прижал бы к одному из проделанных им отверстий и тянул бы, пока ее тело не проломило бы стену. Но он вынул руку и, врезаясь в стены, кинулся прочь по коридору. Он тяжело сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Вой сирены во дворе стих, но все еще дрожал в воздухе, безмолвно и гнетуще. Послышались мужские голоса. Элиза лежала, восстанавливая дыхание. Воздух казался непривычно вязким. Тело ныло. К горлу подступила желчь. На мгновение в доме воцарилась тишина. Он наконец был пуст. Элиза нашла в себе силы подняться. Она отерла с лица пыль, ногтем разлепила мокрые ресницы, прижалась лбом к холодной штукатурке и сквозь изрешеченную стену уставилась на притихшую комнату. Изгнанный Они смотрели, как дом изгоняет его: как ударилась о стену сетчатая дверь, когда он бросился на нее, прокладывая себе путь во двор, как он, спотыкаясь в оранжевом свете послеполуденного солнца, сорвал с лица белый респиратор и швырнул его прямо на лужайку, в другой руке волоча свою сумку с инструментами. По мокрой неровной подъездной дорожке к дому, мигая красными огнями, медленно подъезжала машина, казавшаяся особенно громоздкой на фоне хрупких маминых цветов и маленького деревянного заборчика, окаймлявшего въезд. Она задевала и ломала низко нависшие дубовые ветви, преграждающие ей путь. Они смотрели, как мистер Трауст забирается в свой грузовик и заводит мотор, как дрожит всем телом, включая передачу. Его черный фургон полукругом проехал по лужайке, вывернул на подъездную дорожку и на полпути уперся в пожарную машину. Восьмицилиндровый двигатель со снятым глушителем взревел, набирая драконовские обороты, колеса взметнули брызги гравия и грязи. Он резко свернул вправо — на передний двор, грузовик покачнулся и накренился, ломая небольшое ограждение. Колеса плевались комьями травы. Мистер Трауст объехал пожарную машину, свернул обратно на подъездную дорожку и стремительно вылетел на дорогу. Совсем скоро его грузовик скрылся из виду за пампасной травой и деревьями. Его не было секунду. Две. Но не видеть его не означало перестать бояться, что он все еще наблюдает. В зеркала заднего вида, из леса, раскинувшегося за их спинами, из дома или с заднего двора. Они не чувствовали себя в безопасности, даже когда рев его двигателя затих вдали, — он все еще мог быть здесь, просто вне поля их зрения. Несколько минут, по-прежнему ерзая на корточках в высокой траве, они наблюдали за пожарными, снующими вокруг дома и заглядывающими в темные окна из-под козырьков черных касок. — Кто их вызвал? — удивился Маршалл. Некоторое время они молча вдыхали запах цветущего чертополоха и вслушивались в шорохи соседнего леса. Где-то на дереве заухала сова. Наконец Маршалл положил руку на плечо Эдди — руку напряженную, будто сдерживающую дрожь. Они покинули свое убежище среди высоких стеблей и направились домой.