— Правда проглотил! — ахнул Ластик. — Это что. Я, если надо, могу полшпаги проглотить, — похвастался трюкач, вынув часы изо рта. Протянул пятерню. — Поручкаемся? Петух. Когда Ластик понял, что мальчик так знакомится и что Петух — это его кличка, то ответил на рукопожатие и улыбнулся: — А я Эраст. — Ух ты, на кой у тя железки во рту? — уставился на брэкеты Петух. — Это чтобы зубы выпрямились. — А-а. Слышь, Эраст-грош-подаст, у тя звон есть? — Что? — Ну, деньги есть? С утра не жрамши, пузо подвело. Такому только покажи золотую монету, подумал Ластик и помотал головой. — Беда, — вздохнул Петух, садясь на корточки и обтирая мокрые часы об штанину. — Я коли перед атандой не пожру, в нутре урчит — жуть до чего громко. Чертяка мне за это ухи дерет. А паллукич магар еще когда отдаст. В этой реплике Ластик не понял ничего. То есть совсем. Пользуясь тем, что воришка занят разглядыванием добычи, открыл унибук и зашептал в него. На слово «атанда» компьютер отреагировал тремя вопросительными знаками, на «паллукича» тоже. Только про «магар» сообщил: МАГАР — на воровском жаргоне конца 19 — начала 20 века «добыча, доля в добыче». — Ты чё это шепчешь? — подозрительно спросил Петух. — Чё у тя там, в книжке? А ну покажь. Ластик перелистнул страницу, показал: — Да ничего, просто учебник. А кто это — пал-лукич? — Пал Лукич. Пес лягавый, что меня шмонал. Чай не за христа-ради отпускает. Я ему хабар, — (Петух показал на часы), — он мне магар. Жадный только, сволочь. Мало дает. Он всё не сводил глаз с учебника. — Хорошая книжка. Не драная. Слышь, Эраст-ушаст, толкнем ее, а? — В каком смысле? На всякий случай Ластик спрятал унибук за спину. — Ну, на толкучку снесем. Я человека знаю, он полтинник даст. Да хоть бы двугривенный. Пирогов с требухой потрескаем, кваску попьем. Я вижу, ты парень свой, хоть и гимназер. Тут Ластик и вовсе насторожился. — Я не гимназист, я реалист. А без учебника мне нельзя. Петух презрительно сплюнул: — Реалист — в брюхе глист. Эх ты, жадюга кривозубый. И вдруг щелкнул Ластика по носу, да так больно, что в глазах потемнело. А подлый воришка выдернул из руки ошеломленного собеседника книгу и пустился наутек — обратно, в сторону Маросейки. — Стой, гад! Отдай! — закричал Ластик. Кинулся вдогонку, утирая рукавом сочащуюся из носа кровь. Внезапно Петух и вправду остановился. Наверно, сообразил, что на Маросейке скорее всего еще стоят те двое, толстяк и чиновник. Новый скандал ему ни к чему. Обманщик вынул из кармана какой-то блестящий шарик, с размаху швырнул его себе под ноги. Полыхнула вспышка — такая яркая, что Ластик зажмурился. А когда снова открыл глаза, увидел лишь густое облако ярко-розового дыма. Петуха не было. Что за чудеса! Ластик вспомнил, как городовой тогда во дворе кричал: «Ништо, теперь под землю не провалится!» А Петух и вправду — взял да исчез. Приехали… Мало того, что Эраста Петровича нет, так еще унибук пропал. Это уж совсем караул. Любимцы публики Все же выбежал на Маросейку. Синего чиновника и господина в белом пиджаке не было, а вот Петух, оказывается, ни под какую землю не провалился — впереди мелькала красная рубашка, быстро перемещаясь в сторону Политехнического. Ластик бросился следом. Угнаться за Петухом, ловко рассекавшим негустую толпу, оказалось непросто. Не отстать бы, и то хорошо. Воришка оглянулся, заметил погоню и припустил с удвоенной скоростью. Ластик стиснул зубы, соскочил на мостовую, чтоб не мешали прохожие. Упускать унибук было никак нельзя. Вот и площадь, где Политехнический музей, сквер и памятник героям Плевны. Музей и памятник были на месте, сквер тоже, но за ним, до самой Солянки, раскинулся рынок — обширное пространство, сплошь забитое прилавками, навесами и маленькими палатками, над которыми возвышался огромный полосатый шатер. А напротив, заслоняя Китай-город, высилась зубчатая крепостная стена. Однако разглядывать пейзаж было некогда. Красная рубашка ввинтилась в торговые ряды, и теперь уследить за ней стало еще трудней. Еще минута, и Ластик потерял бы вора из виду, но, по счастью, Петух не попытался затеряться в рыночной толкучке. Он повернул к шатру, со всех сторон украшенному разноцветными флажками, прошмыгнул мимо бородатого привратника в красной с золотом ливрее и исчез внутри. Над входом помигивала лампочками гигантская вывеска ЦИРКЪ-ШАПИТО. Что такое «шапито», Ластик не знал, а заглянуть за справкой было некогда. Да и некуда. Он тоже хотел с разбега пронестись мимо нарядного служителя, но не вышло. Бородач ухватил реалиста за ворот гимнастерки. — Куда? Представленье уже началось. Изнутри и в самом деле доносилась веселая, разухабистая музыка. Дудели трубы, грохотал барабан, донесся чей-то зычный голос, и сразу был заглушён шумными аплодисментами. — Пустите! — закричал Ластик. — Я куплю билет! У меня деньги есть! Только скорей, пожалуйста! — Местов нет. Аншлаг. Если желаете билетик на завтра — пожалуйте в кассу. Но Ластик уже достал из-за пряжки заветный полуимпериал. — Вот. Сдачи не нужно. Ну пожалуйста! — Давай. — Швейцар, оглянувшись по сторонам, цапнул монету. — Только местов правда нет. Где-нигде приткнись. А Ластику и не надо было «местов». Влетев в шатер, он лишь мельком взглянул на арену — не до нее было. Там, посреди круглой, посыпанной желтым песком площадки, сидел тощий-претощий лев, все ребра видно, и разевал пасть, а длинноусый дрессировщик изображал, что ужасно боится совать в нее голову: вытирал платком лоб, крестился, молитвенно складывал ладони. Зал напряженно следил за усатым, Ластик же следил за залом — не покажется ли где красная рубашка. Не так-то просто здесь было что-либо разглядеть. Народу битком, освещение в зале тусклое, и лишь сцена залита ярким светом. Ударила нервная барабанная дробь. Ряды ахнули. Оглянувшись, Ластик увидел, что дрессировщик влез в львиную пасть по самые плечи и для пущего драматизма дрыгает ногой, как бы от ужаса. Лев тоскливо смотрел в потолок и помаргивал. Ударил туш. Грянули аплодисменты. Ластик, мелко переступая, двинулся вкруговую. Где-то здесь он, гад. Некуда ему было отсюда деться. На арену вышел статный мужчина в красном фраке. Взмахнул рукой — и оркестр умолк, рукоплесканья стихли. — Любимцы публики, непревзойденные клоуны Тим и Том! Уже ползала обошел Ластик, а кудлатой головы все не было. Может, на пол сполз, затаился? — Здравствуй, Тим! — донесся с арены ненатурально писклявый голос. Это говорил маленький клоун с рыжими, торчащими во все стороны волосами. Его намалеванный алой краской рот улыбался до самых ушей.