Соня, лихо оттянув юбку вверх и обнажив коленки, оседлала велосипед по-мужски и покатилась прямо на почтальона. Дико трещащий звоночек и Сонин вскрик заставили паренька в картузе обернуться. Он не успел даже тронуться с места, не говоря уже о том, чтобы понять, почему на него мчится его велосипед, на котором восседает очаровательная юная наездница в синем пальто и с разметавшимися под береткой черными кудрями. «Надо бы приобрести такую машину, – думалось Соне в то время, пока она летела на полном ходу. – Удобная штука, чтобы развозить книги по городу. Потрачу свой запас полуимпериалов сразу после экзаменов». На этой приятной мысли она влетела в почтальона, и оба кубарем покатились по камням вниз к кладбищу. Почтальон завалился направо, Соня боком сшибла его с ног, велосипед больно придавил ее ногу к животу парня, колеса и цепи содрали приличный кусок ткани с его штанин под коленом. Наконец они перестали ползти по гравию вниз, отбросили велосипед и смогли подняться. Соня видела, как парень, уже без картуза – тот валялся в траве, – встав на колени, стянул с себя ремень сумки и отбросил ее в сторону. Его панталоны были порваны и запачканы кровью, на коленке ссадина. Девушка поднялась, отошла подальше от сумки и с громким, хорошо разыгранным стоном упала. Почтальон перестал рассматривать свои панталоны и бросился ей на выручку. Тут-то должен был вылезти из кустов Данилов и завладеть письмами. Но когда она открыла глаза, к ней тянул руку Арсений Бриедис. От изумления Соня вскрикнула, будто рукой, которой пристав взялся под ее локоть, он обжег ее и причинил тем самым сильную боль. На мгновение ей показалось, что, падая, она не заметила, как ударилась головой, и теперь наблюдает галлюцинацию. Но нет, ее поднимал с камней Арсений в щегольском светлом сюртуке. В лице его застыла строгость и где-то даже заботливость. – Она украла мой велосипед! – заверещал почтальон, нахлобучив на голову запыленный картуз. – Все в порядке, ваш велосипед цел, – сквозь зубы ответил Арсений, наконец поставив Соню на ноги. Та слегка покачивалась, обнаружив, что болят бедро, колено и спина. Ее ноги подогнулись, и Арсению пришлось поддержать ее. – Но это кража! Средь бела дня! – не отставал от них парень. Соня смотрела на валяющуюся поодаль сумку с рассыпанными по гравию письмами, газетами, телеграммами. Арсений смотрел на нее. Она – с сожалением, что не может добраться до желанных писем мисс Тобин, он – в ожидании, какой ответ барышня Каплан даст почтальону на его претензию. Видя, что Соня не вполне понимает, чего от нее хотят, он повернулся к пареньку: – Приношу свои извинения. – Арсений наклонил голову набок. – Так не пойдет! Посмотрите на мой вид. Бриедис запустил руку в карман и вынул полтину. Пятьюдесятью копейками почтальон остался доволен, ворча, собрал письма, подхватил велосипед и покатил его вниз к Соснам. – Черт! – выругалась Соня, тут же переведя сожалеющий взгляд с сумки, медленно уплывающей на плече почтальона, на Арсения, смотрящего на нее все так же строго и уже без намека на заботу. – Вы объяснитесь? – спросил он. – А может, это вы объяснитесь? – передразнила его девушка. – Что вы здесь делаете? Я вот делом занимаюсь – привезла заказ в Синие сосны, оставила его и уже намеревалась возвращаться. Бриедис молчал, ожидая продолжения. Соня повела подбородком, давая понять, что более ни словечка не намерена добавить, но не утерпела: – Я увидела велосипед и человека, который, его, видно, потерял, хотела вернуть, только и всего, – приступила она к подробному оправдательному протоколу, перейдя в оборонительную позицию, как всякий человек, которому приходится лгать, – но здесь крутая тропинка, велосипед покатился, мы упали… – Вы сели верхом, Соня! – Арсений Эдгарович чуть склонил голову. – Ну… – она немного растерялась, открыла было рот, но ничего на ум не пришло, и в ответ только поджала губы. – Ладно, идемте, я провожу вас до станции. – Он предложил девушке локоть, повернулся к кустам и, чуть повысив голос, сказал: – Григорий Львович, будет прятаться. Выходите уж. Кусты зашевелились, но Данилов не показался. – Я ехал с вами в одном вагоне. Вам придется выйти. Тотчас же на тропке возникла понурая фигура в измятой форменной учительской тужурке. Глава 9. Сыскное агентство «Д. К. Б.» Николаю Ефимовичу Каплану, проходящему мимо одного из стеллажей в его книжном магазине, пришлось остановиться и с недоумением воззриться. Застигнутый им за подслушиванием Бриедис, заметив удивление книготорговца, сделал умоляющее лицо и одновременно знак молчать. Пристав последовал за Даниловым, выбежавшим бледным и растерянным на крыльцо гимназии. И Данилов привел того в лавку Каплана. – Что стряслось, Арсений Эдгарович? – заговорщически прошептал Каплан, приблизившись к нему на цыпочках. – А разве вы не слышите? – так же шепотом вопросом на вопрос ответил Арсений. – Дочь говорит с кем-то из клиентов, – тотчас ответствовал Каплан, не видя в этом ничего предосудительного. – А того, с кем она говорит, вы не узнаете? – Давайте глянем, – пожал плечами Каплан. – Нет, – удержал его пристав, – не будем им показываться. Это учитель истории, Данилов. – Он один из самых щедрых наших клиентов. – Смотрите и слушайте, – прошептал Арсений, указав на несколько застекленных репродукций, выставленных недавно на продажу и прислоненных к прилавку одна под другой. В верхней, изображающей «Всадницу» Брюллова, отражались двое: весьма взволнованный Григорий Львович и Соня, замершая с книгами в руках и внимательно того слушающая. Учитель о чем-то страстно просил дочь, отец Сони тотчас заинтересовался, о чем же; замолчал, прислушался. Тогда-то пристав и Каплан и стали свидетелями довольно пикантной сцены: учитель Данилов просил Соню проводить его к поместью у Кокенгаузена, где жила одна из самых солидных, но весьма таинственных клиенток Каплана. Однажды в магазин явилась высокая сухопарая дама с копной седых волос, ее осанке мог позавидовать любой офицер, выдающейся грудной клетке – любая оперная дива, а выражению лица – сам Цезарь. Дама с пристрастным любопытством обошла все полки, весь книжный лабиринт лавки, долго разглядывала глобусы, карты, каталоги, пишущие принадлежности, подняла с пола отцветший бутон гибискуса, перенеся его в корзину для мусора, постояла возле каждого стеллажа не менее четверти часа и выбрала в конце концов несколько английских романов в оригинале. Каплан только-только наладил торговлю с поставщиками из Европы и стал, как и его прямой конкурент «Ионка и Полиевский» на Большой Песочной, торговать книгами на французском, английском, немецком языках, а после занялся редкими изданиями на латыни и греческом. Это был воскресный день, и Николаю Ефимовичу помогала дочь. Она приняла у дамы заказ и весело о чем-то с ней щебетала по-английски, ибо та оказалась англичанкой. Соня обладала особым даром, значительно повышающим прибыль лавки: она могла разговорить и рассмешить и самого черта, а за разговором всучить пару книг. Дочь сразу же понравилась даме, и та обратилась к ней с предложением. Весьма выгодным. Необходимо раз в месяц, в два поставлять в поместье Синие сосны книги по предоставленному особому списку. В поместье примут только Соню, и никого более. За труды помимо платы за книги она будет получать полуимпериал. Каплан рассудил: почему бы и нет, ведь в Кокенгаузен нынче ходит поезд. Утренним дочь будет уезжать, дневным возвращаться. И записал имя мисс Тобин в свою конторскую книгу, положив начало приятному сотрудничеству с английский дамой. Об этом и поведал тихим шепотом Бриедису книготорговец, когда взволнованный Данилов, условившись с Соней о встрече на вокзале, ушел, оставив Соню в состоянии не менее взволнованном. Она присела на стопку книг и, закрыв лицо ладонями, оставалась продолжительное время неподвижной, не заметив, что аккурат за соседним шкафом спрятались ее отец и будущий жених. Арсений не оставлял, несмотря на угрозы Бриедиса-старшего, намерения сделать предложение барышне Каплан, и ему совершенно не нравилась вольность, с которой учитель Данилов хватал ее за руки и молил о вещах, которые девушке говорить было неприлично, недозволительно, негоже, неприемлемо и совершенно нелепо. Но, подавив гнев, Арсений стал мыслить, как сыщик, и задал себе вопрос, что привело учителя к Соне и почему он говорил с ней так, словно они не только друг другу близки, но и обладают одной тайной на двоих. Ответ, который Бриедис дал себе, несколько утешил ревнивое сердце. Видимо, каким-то образом Соня стала хранительницей семейных секретов учителя, иначе бы он не стал таким развязным и вольным с ней. Это было ясно и из сцены в кабинете учительницы живописи – Данилов проговорился, что Соня стала невольной свидетельницей чего-то для него важного. И кончилось все тем, что он просил ее показать ему Синие сосны. Значит, Данилов знает о поместье, и, возможно, ему известно и то, что в нем произошло чуть менее двадцати лет назад. – Что же теперь делать? – Каплан увел Бриедиса к дальним полкам, чтобы Соня ненароком не застала их за подглядыванием. Арсений хотел серьезно поговорить с отцом Сони о поездках его дочери в такую даль, на правах участкового пристава сделать внушение, но посчитал это чрезмерным, побоялся настроить будущего тестя против себя и оставил упрек не вымолвленным. – Я просто поеду с ними, – коротко сказал Бриедис, подумал и добавил: – Если есть возможность отговорить Соню ехать, отговорите. Данилова я сам встречу на вокзале и заставлю во всем сознаться. Но Каплану, конечно же, не удалось сломить дочь. Кажется, он даже немного побаивался ее, не сказал и о том, что стал свидетелем их с учителем разговора. Все знали, какой Соня росла своенравной. Арсений дал себе крепкое обещание покончить с этим, когда девушка станет носить его фамилию. Одевшись в штатское – сюртук песочного цвета и черную мягкую шляпу с широкими полями, – Арсений довершил образ тростью и круглыми очками с синими стеклами. Соня, привыкшая видеть пристава в мундире, не узнает его в простом партикулярном платье. Да еще и затемненных очков Бриедис никогда прежде не носил. Чувствовал себя он в штатском и в очках неловко, надеясь привыкнуть по дороге. Соня в своем тонком темно-синем пальто и берете с пучком перьев была непростительно хороша. Данилов – потерянный и уставший. Они встретились у часовни, не обратив внимания на Бриедиса. Тот осмелел и даже позволил себе идти за ними едва не по следам и наблюдать, как они перекидываются знаками. Позже удалось занять место в вагоне аккурат за Соней. Бриедис не только мог видеть в отражении противоположного окна их силуэты, но и хорошо слышал, о чем они говорили. Как только поезд прогромыхал по мосту через Огре, парочка стала еще более оживленной. Они говорили об истории Ордена меченосцев, об архиепископах, когда вдруг Данилов предположил, что мисс Тобин может оказаться его сестрой. Эвелин, будь она даже дочерью Тобина, родившейся в 1886-м, оставалась для всех дочерью Евы Даниловой, рассуждал Бриедис, а значит, так или иначе являлась родственницей учителя. И Бриедису показалась странной неуверенность, с которой Григорий Львович произнес фразу о своем возможном родстве с Эвелин. Он ведь не мог напрочь ничего не знать о своем английском beau-frère?[2] Во вновь сколоченном Даниловыми раскладе Эвелин приходилась Грише племянницей. Неужто ему никогда о ней ничего не рассказывали? По всему видимому, так оно и было. Иначе Гриша не стал бы претворять в жизнь безумный Сонин план нападения на почтальона, благодаря письмам которого парочка юных дознавателей собиралась узнать имя мисс Тобин. Данилов ничего не знал ни о браке своей сестры, а точнее, «матери», ибо все это время его кровные бабушка и дедушка, почитаемые им за родителей, навязывали ему мнение, что Марк и Ева – его умершие брат и сестра, Данилов, следовательно, ничего не мог знать о Синих соснах и проживающих там родственниках. Синие сосны перестали для Данилова существовать с последнего дня, проведенного им в усадьбе. Бриедис достал свою записную книжку и написал имя главного подозреваемого: Исидор Тобин. Этот человек, единственный, кроме Григория Львовича, имел виды на состояние семьи Даниловых в качестве супруга дочери покойных. Дело принимало скверный оборот. На глазах пристава совершалось очень тонкое преступление. Возможно, ход его был запущен более чем десяток лет назад. Никто не знал, что скрывается за браком единоутробных брата и сестры Даниловых, за браком Евы и Тобина, за покушениями на Гришу, за кражей «смит-вессона» Бриедиса и убийством учительницы живописи. Кроме того, Гриша откуда-то узнал некоторые подробности своих семейных драм и теперь в смятении ищет правду. К тому же в эту историю оказалась втянута Сонечка с ее неугасающим энтузиазмом. Бриедиса было сложно удивить, поскольку он готовил себя к военной карьере, но когда Соня оседлала велосипед и с криком амазонки покатилась вниз прямо на почтальона, пристав взволновался самым настоящим образом. Даже больше, чем когда входил в кабинет отца в полицейском управлении на углу Театрального бульвара. Теперь этим двум не отвертеться. Вся троица – Бриедис с военной выправкой и гордо поднятым подбородком победителя, Соня, хромающая и хмурящая с досады брови, и Данилов, сунувший руки за спину и низко опустивший понурую голову, будто арестант, – медленно поднималась от кладбища к развалинам. – Давайте передохнем, – предложил пристав, когда компания приблизилась к деревянному мостику через ров. – Этот выступ старой стены очень удобен для того, чтобы вы, Софья Николаевна, могли отдышаться. Вы точно ничего себе не сломали? – Нет! – Соня закашлялась и, обнаружив перепачканный подол пальто, принялась очищать его перчатками. – Просто сбила дыхание, скоро пройдет. Данилов уселся в пяти шагах, демонстративно отвернувшись. – А теперь вам следует во всем сознаться, – Бриедис вынул часы на цепочке, сдвинул брови, – и поскорее, ибо через полтора часа прибудет из Динабурга в Кокенгаузен поезд. Я обещал вашему отцу, Соня, доставить вас дневным. – Что? – Соня вскрикнула и вновь закашлялась. – Не буду ходить вокруг да около. Я случайно оказался вчера в магазине и слышал ваш с Григорием Львовичем разговор. Мы с Капланом стояли за соседним шкафом. – Ах, – вскричала Соня, но уже без кашля, звонким и ясным голосом, – случайно? Так я и поверила! Как же это низко, как чудовищно, отвратительно низко с вашей стороны! Подслушивать! Ужасная низость. Данилов на мгновение обернулся, глянув страшным взглядом на Соню и пристава, но тотчас повернулся спиной опять. И неизвестно, какие чувства проносились по его лицу. – Это произошло случайно. Я пришел говорить с вашим отцом о вашем вольном поведении. Вы вечерами ходите по городу одна, я должен это прекратить. – Бриедис сжал набалдашник трости с такой силой, что заскрипели перчатки. – Вы не имеете никакого права! Вы! Ищейка!.. – Соня взвизгнула, ударив Бриедиса кулаком в рядок пуговиц его сюртука. Но тотчас устыдилась этих своих слов и неприличного жеста, опустив голову, всхлипнула: