– Почему? Да потому, что это неестественно! О, я знаю: вы, англичане, привыкли заселять свои отдаленные владения, вы провели телеграф в Новой Зеландии и даже устраиваете там всемирные выставки, и для вас это в порядке вещей. Но ум француза железная дорога приводит в замешательство и спутывает все его представления об Австралии. – Потому что вы смотрите в прошлое, а не в настоящее, – заметил Джон Манглс. – Согласен, – ответил Паганель. – Но свист паровоза, мчащегося по пустыням; клубы его пара, обволакивающие ветви мимоз и эвкалиптов; ехидны, утконосы и казуары, убегающие от курьерских поездов; дикари, садящиеся в три тридцать в скорый Мельбурн – Каслмейн, – все это не может не привести в изумление любого человека, если только он не англичанин и не американец. Из-за вашей железной дороги уходит поэзия пустыни. – Что из этого, зато приходит прогресс! – отозвался майор. Громкий свисток паровоза прервал этот спор. Путешественники находились всего в какой-нибудь миле от железной дороги. Паровоз, шедший малой скоростью с юга, остановился как раз в том месте, где дорога, по которой ехала повозка, пересекала железнодорожный путь. Железнодорожная линия, как сказал Паганель, соединяла столицу провинции Виктория с самой большой рекой Австралии – Мурреем. Эта огромная река, открытая в 1828 году Стертом[110], берет свое начало в Австралийских Альпах, затем, обогащенная водами притоков, Лаклан и Дарлинг, течет вдоль всей северной границы провинции Виктория и впадает в залив Энкаунтер, близ города Аделаиды. Муррей несет свои воды по цветущим, плодородным местам, и благодаря хорошему железнодорожному сообщению с Мельбурном по его берегам вырастают все новые и новые фермы. Эта железнодорожная линия эксплуатировалась на протяжении ста пяти миль, от Сандхорста до Мельбурна, обслуживая также Кайнтон и Каслмейн. Дальнейший ее участок, длиной в семьдесят миль, только еще строился. Шла она в Эчуку, столицу провинции Риверина, лишь в этом году основанную на берегах Муррея. Тридцать седьмая параллель пересекла полотно железной дороги в нескольких милях севернее Каслмейна, у Кемденского моста, переброшенного через Лоддон, один из многочисленных притоков Муррея. К этому месту Айртон и направил свою повозку, а всадники помчались туда галопом. Их любопытство привлекало множество устремившихся к железнодорожному мосту людей. Жители соседних поселений покинули свои дома, пастухи бросили стада, и все они запрудили подступы к полотну железной дороги. Слышались крики: – Сюда, сюда! Видимо, это смятение было вызвано каким-то важным событием, быть может крупной катастрофой. Гленарван и его спутники еще быстрее погнали своих лошадей. Через несколько минут они уже были у Кемденского моста. Здесь им сразу стала понятна причина скопления народа. Произошла ужасающая катастрофа. Поезд не столкнулся с другим, а сошел с рельсов и рухнул; это напоминало самые крупные катастрофы на американских линиях. Река, через которую шла железная дорога, была завалена обломками вагонов и паровоза. Мост ли не выдержал тяжести поезда, или поезд сам сошел с рельсов, но из шести вагонов пять вместе с паровозом свалились в русло Лоддона. Лишь последний вагон, чудом уцелевший благодаря лопнувшей цепи, один стоял на рельсах в каком-нибудь метре от пропасти. Внизу зловеще громоздились почерневшие, погнутые оси, обломки вагонов, исковерканные рельсы, обуглившиеся шпалы. Далеко кругом валялись куски парового котла, разорвавшегося от удара. Из этого скопления бесформенных обломков поднимались языки пламени и клубы пара, смешанные с черным дымом. После ужасного крушения – еще более ужасный пожар. Виднелись кровавые останки, обуглившиеся, обезображенные трупы. Никто не решался подумать о том, сколько жертв погребено под этими обломками. Гленарван, Паганель, майор, Джон Манглс, смешавшись с толпой, прислушивались к тому, что говорилось вокруг. Все старались найти объяснение катастрофе. Между тем уже начались спасательные работы. – Должно быть, мост провалился, – говорил один. – Какое там провалился, – возражали другие, – он и теперь целехонек! Видно, забыли перед проходом поезда свести его, только и всего. Действительно, мост был разводной, что требовалось для прохода судов. Неужели железнодорожный сторож по непростительной небрежности забыл свести мост и мчавшийся поезд провалился в реку? Такая гипотеза казалась очень правдоподобной, ибо если обломки одной части моста и валялись под разбитыми вагонами, то другая часть его, отведенная на противоположный берег, продолжала висеть на своих совершенно неповрежденных цепях. Ясно, катастрофа произошла по вине сторожа. Крушение случилось ночью с экспрессом номер тридцать семь, вышедшим из Мельбурна в одиннадцать часов сорок пять минут вечера. Было около четверти четвертого утра, когда этот поезд, выйдя за двадцать пять минут перед этим со станции Каслмейн, рухнул с Кемденского моста. Пассажиры и служащие последнего, уцелевшего, вагона пытались было просить помощи, но телеграф, столбы которого валялись на земле, не работал. Поэтому каслмейнские власти прибыли на место крушения только через три часа. И только в шесть часов утра удалось начать спасательные работы под руководством главного инспектора колонии мистера Митчела и отряда полисменов во главе с полицейским офицером. Полисменам помогали скотоводы со своими рабочими. Прежде всего стали тушить огонь, с огромной быстротой пожиравший груды обломков. Несколько изуродованных до неузнаваемости трупов лежало на откосах насыпи. Однако пришлось отказаться от мысли извлечь из такого пекла хотя бы одно живое существо. Огонь быстро завершил смертоносную работу крушения. Из всех пассажиров поезда – число их было неизвестно – уцелело лишь десять, бывших в последнем вагоне. Управление железной дороги только что послало за ними паровоз, который должен был доставить их обратно в Каслмейн. Тем временем лорд Гленарван, представившись инспектору, вступил в беседу с ним и полицейским офицером. Офицер этот был худощавый, высокий, невозмутимо хладнокровный человек. Если он и способен был что-то чувствовать, то это, во всяком случае, не отражалось на его бесстрастном лице. К крушению он относился как математик к задаче, которую нужно было решить и определить неизвестное. Услыхав слова взволнованного Гленарвана: «Какое великое несчастье!», он спокойно заметил: – Больше чем несчастье, милорд. – Больше? – воскликнул Гленарван, пораженный этой фразой. – Что же может быть больше этого несчастья? – Преступление, – спокойно ответил полицейский офицер. Гленарван вопросительно поглядел на Митчела. – Да, милорд, – отозвался главный инспектор, – из осмотра места крушения мы вынесли убеждение, что причина катастрофы – преступление. Последний, багажный вагон разграблен, а на уцелевших пассажиров напала шайка из пяти или шести злоумышленников. Мост, очевидно, оказался разведенным не по небрежности, а намеренно, и если сопоставить это обстоятельство с исчезновением железнодорожного сторожа, то можно сделать вывод, что этот негодяй был соучастником преступления. Услыхав такое заключение главного инспектора, полицейский офицер покачал головой. – Вы, я вижу, не согласны со мной, – сказал инспектор. – Не согласен, поскольку речь идет о соучастии сторожа. – Однако только при его соучастии можно допустить, что это преступление совершено дикарями, бродящими по берегам Муррея, – возразил инспектор. – Ведь без его содействия туземцам, ничего не смыслящим в механизме моста, никогда бы не развести его. – Правильно. – Далее, – продолжал Митчел, – показаниями одного капитана установлено, что после прохождения его судна под Кемденским мостом в десять часов сорок минут вечера мост этот, согласно правилам, был снова сведен. – Совершенно верно. – Поэтому соучастие железнодорожного сторожа мне представляется безусловно доказанным. Но полицейский офицер продолжал покачивать головой. – Значит, вы не считаете, что преступление это совершили дикари? – обратился к нему Гленарван. – Ни в коем случае. – Но тогда кто же? В это время в полумиле вверх по течению Муррея раздался гул голосов. Там собралась толпа. Она быстро увеличивалась, а скоро все подошли к мосту. Посредине толпы шли два человека, несшие труп. То было уже окоченевшее тело железнодорожного сторожа. Удар кинжалом поразил его в сердце. Убийцы, оттащив тело своей жертвы подальше от Кемденского моста, очевидно, стремились направить первые розыски полиции по ложному пути. Найденный труп в полной мере подтверждал слова полицейского офицера: дикари были ни при чем. – Люди, подстроившие крушение, – сказал офицер, – давно знакомы с этой игрушкой. С этими словами он показал ручные кандалы, сделанные из двух железных колец, замыкавшихся замком. – Вскоре, – прибавил он, – я буду иметь удовольствие преподнести им этот браслет в виде новогоднего подарка. – Так, значит, вы подозреваете… – …бесплатных пассажиров на судах ее величества. – Что? Каторжников?! – воскликнул Паганель, знавший, что в австралийских колониях обозначает эта метафора. – Я думал, что ссыльные не имеют права жительства в провинции Виктория, – заметил Гленарван. – Что из этого? – отозвался полицейский офицер. – Не имея этого права, они тем не менее пользуются им. Некоторым из этих молодчиков удается бежать, и вряд ли я ошибусь, если скажу, что наши молодцы прибыли прямехонько с Пертской каторги. Но, поверьте мне, они не замедлят туда вернуться. Митчел кивнул в знак согласия. В эту минуту к переезду через полотно железной дороги подъехала повозка. Гленарвану хотелось избавить путешественниц от ужасного зрелища. Он тотчас же простился с инспектором и знаком пригласил своих спутников следовать за ним. – Из-за этого все же нельзя прерывать наше путешествие, – сказал он им. Подъехав к повозке, Гленарван сказал леди Элен, что здесь произошла железнодорожная катастрофа, умолчав при этом, что вызвана она была преступлением. Не упомянул он также и о шайке беглых каторжников: Гленарван собирался сообщить об этом только Айртону. Маленький отряд пересек железную дорогу в нескольких сотнях метров выше моста и продолжал свой путь на восток. Глава тринадцатая Первая награда по географии На горизонте, милях в двух от железной дороги, вырисовывались удлиненные профили нескольких холмов, замыкавших равнину. Повозка вскоре попала в узкие, извилистые ущелья. Ущелья эти вывели путешественников к прекрасным местам, где, разбившись на маленькие рощицы, росли с поистине тропической роскошью чудесные деревья. Самые замечательные из них – казуарины – казалось, заимствовали у дуба его могучий ствол, у акации – пахучие стручки, у сосны – жесткость сине-зеленых листьев. Сквозь их ветви выглядывали причудливые конусообразные вершины стройных, удивительно изящных банксий. Большие кусты с ниспадающими ветвями производили в этой чаще впечатление зеленых вод, льющихся из переполненных водоемов. Восхищенные взоры блуждали среди всех этих чудес природы, не зная, на котором остановиться. Маленький отряд на минуту задержался. Айртон, по приказанию леди Элен, остановил быков, и колеса повозки перестали скрипеть по кварцевому песку. Между рощицами расстилались длинные зеленые ковры. Какие-то холмики, расположенные рядами, разделяли их на квадраты, еще достаточно отчетливые, и делали похожими на большую шахматную доску. Паганель сразу понял назначение этих пустынных зеленых луговин, так поэтично приспособленных для вечного покоя. Он узнал четырехугольные могилы туземцев; ныне почти все они заросли травой и потому так редко попадаются путешественнику на австралийской земле. – Это рощи смерти, – сказал он. Действительно, перед глазами путешественников было кладбище туземцев, но оно дышало такой свежестью, было так тенисто, так уютно, так оживляли его стаи птиц, что не навевало никаких грустных мыслей. Его можно было принять за райский сад тех времен, когда на земле еще не властвовала смерть. Казалось, все здесь сделано для жизни. Могилы, которые когда-то содержались в безукоризненном порядке, теперь уже исчезали под бурно нахлынувшими травами. Нашествие европейцев заставило австралийцев далеко уйти от земель, где покоились их предки, и было ясно, что продолжающаяся колонизация в ближайшем же будущем отдаст эти кладбища под пастбища скоту. Вот почему эти рощицы встречаются все реже и реже, и нога равнодушного путешественника часто ступает по земле, под которой скрыты останки не так давно еще жившего поколения. Паганель и Роберт, опередив своих спутников, ехали по тенистым аллейкам между могильными холмиками. Они разговаривали, просвещая друг друга, ибо Паганель утверждал, что ему очень много дают беседы с юным Грантом. Но не проехали эти два друга и четверти мили, как Гленарван увидел, что они остановились, затем сошли с лошадей и нагнулись к земле. Судя по их выразительным жестам, они нашли что-то чрезвычайно любопытное. Айртон погнал быков, и повозка быстро нагнала обоих друзей. Тотчас стало ясно, почему остановились и чем были так удивлены Паганель и Роберт. Под тенью великолепной банксии спал мирным сном мальчик-туземец лет восьми, одетый в европейское платье. О том, что мальчуган – уроженец центральных областей Австралии, красноречиво говорили его курчавые волосы, почти черная кожа, приплюснутый нос, толстые губы и необычайно длинные руки; но смышленое лицо ребенка доказывало, что образование продвинуло его развитие. Леди Элен, заинтересовавшись, сошла с повозки, и вскоре весь отряд окружил спавшего крепким сном мальчика. – Бедное дитя! – проговорила Мери Грант. – Неужели он заблудился? – Мне думается, – сказала леди Элен, – что он пришел издалека, чтобы посетить эти рощи смерти. Здесь, верно, покоятся те, кого он любил. – Его нельзя так оставить, – заявил Роберт, – он ведь совсем один и… Но сострадательная фраза Роберта осталась незаконченной: маленький австралиец, не просыпаясь, повернулся на другой бок, и окружавшие его, к своему величайшему удивлению, увидели прикрепленный к спине мальчика плакат, где было написано по-английски: «Толине. Должен быть доставлен в Эчуку под присмотром железнодорожного носильщика Джеффри Смита. Уплачено вперед». – Узнаю англичан! – воскликнул Паганель. – Они отправляют ребенка, как какую-нибудь посылку, и пишут на нем адрес, словно на конверте. Правда, мне говорили, что у них так делается, но я не хотел этому верить. – Бедняжка! – промолвила леди Элен. – Уж не был ли он в том поезде, который сошел с рельсов? Быть может, родители его погибли и он теперь один на свете? – Не думаю, сударыня, – сказал Джон Манглс. – Этот плакат, наоборот, указывает на то, что он путешествовал один. – Он просыпается, – объявила Мери Грант. Действительно, ребенок просыпался. Глаза его открылись, потом закрылись от яркого дневного света. Леди Элен взяла его за руку. Мальчуган поднялся и с удивлением стал рассматривать путешественников. В первую минуту на лице ребенка отразился страх, но присутствие леди Элен успокоило его.