— Ладно, уговорила. Стой! Шу вздрогнула, замерла на миг — готовая не то что остановиться, а бежать к Люкресу, умолять его хоть на коленях… и сделала еще один шаг. Прочь. «Никогда не показывай, что переговоры нужны тебе больше, чем противнику». Один из уроков Дайма. Еще тогда, когда они писали друг другу письма и он не подписывался. Это тоже было нарушением приказа императора? То, что он любит ее — государственная измена? Будь проклято такое государство! — Да стой же, упрямая ты девчонка. Не оборачиваясь, Шу показала Люкресу шисовы хвосты. На миг ей померещилось, что это не она, а Ристана. Что она стала Ристаной. Взрослой. Опытной. Самоуверенной. Сильной. Да. Пусть сейчас будет не Шуалейда, а Ристана. У нее бы получилось переиграть недоноска на его проклятом поле интриг, лжи и блефа! А он снова засмеялся. Довольно. И, в несколько шагов догнав Шу, положил руку ей на плечо, развернул к себе. — Ты моя прелесть. Такая упрямая! Такая злючка! Настоящая гюрза! — Что тебе, недоносок? — Шу с прищуром посмотрела ему в глаза и томно склонила голову набок. Как Ристана. — Тебя и Линзу. — Люкрес погладил ее по щеке, заставив внутренне передернуться, а внешне — взмахнуть ресницами, словно крыльями бабочки, и засветиться от сознания собственной красоты и совершенства. — Ты будешь отличной императрицей, Шуалейда Суардис. — Шисов дысс тебе, а не я и Линза, — усмехнулась Шу ему в лицо. — Тебя и Линзу, иначе ублюдок сдохнет. Ему немного осталось. Ударов десять. — Убьешь Дюбрайна — попрощаешься с короной империи. — Маленькая наивная змеючка. Ты совсем не умеешь играть в эти игры. — Плевать. У тебя пять ударов до того, как ты потеряешь все, недоносок. Ты же понимаешь, что убить меня сейчас ты не можешь. А потом… Я ничего не забуду. Ни-че-го. Слово Суардис. — У-ти ма-аленькая, у-ти ядови-итая. — Люкрес снова погладил ее по щеке. — Кажется, мы не успеваем договориться, — довольно сказал Люкрес одновременно со свистом кнута. Шу вздрогнула, чуть не закричала от чужой — не чужой, а своей! — боли, но заставила себя саркастически усмехнуться и протянуть: — Тогда тебе не по-вез-ло. Ты серьезно думал, что мне твой ублюдочный братец важнее собственного благополучия? — Ты слишком хорошая девочка, чтобы вот так просто бросить его, когда можешь спасти. — Могу. Но на невыгодных условиях не буду. Осталось три удара, недоносок. Если разумного предложения не будет — я ухожу, — заявила она, внутренне вздрагивая от нового удара, но точно зная: именно так она и поступит. И точно зная, что и Люкрес об этом знает. Еще один урок Дайма Дюбрайна: никогда не грозись тем, что не готова сделать. Она готова. Ей будет невыносимо больно оставить Дайма умирать, но если она даст слабину, то не спасет его и его смерть окажется напрасной. Поэтому она уйдет. А потом отомстит Люкресу так, что он пожалеет, что на свет родился. — Боги, как же ты прекрасна, Шуалейда! Если бы я знал раньше! — искренне восхитился сумасшедший маньяк. — А все он виноват. Ты понимаешь, что только ублюдок виноват в том, что мы с тобой так плохо знаем друг друга? Что ты полюбила не того брата. Недостойного. — Один удар, — ровно, словно лейтенант Диен, напомнила она. — Бастерхази, замри, шис тебя дери! — крикнул Люкрес и улыбнулся Шу, предложил ей руку. — Ну а теперь пойдем и поговорим, как взрослые разумные люди. Руку Шу не приняла. Сделала вид, что не заметила. Никаких уступок в мелочах. — Сними с него оковы, иначе он истечет кровью и мне станет неинтересно. — Зачем он тебе, моя прелесть? Он — ублюдок, цепной пес и даже не мужчина. Ты же в этом убедилась. Он недостоин принцессы из рода Суардис. — Я хочу этого пса себе. — Хочешь… о боги… Шуалейда, прелесть моя, ну что же ты раньше не сказала? Неужели я бы тебе его не отдал? Для тебя — все что угодно. Хочешь, я велю повязать ему на хвост бантик и подарю тебе на свадьбу? — Не хочу на свадьбу. Я хочу его сейчас. Живого и здорового. — Сейчас никак не выйдет, моя сладкая. — Ты так слаб, что не способен его вылечить? Или боишься его, полумертвого? И это — Брайнон? — скривилась Шу. — О боги, ты даже не представляешь, как ты прекрасна… как песчаная гюрза… — Люкрес раздул ноздри и велел: — Поцелуй меня. — Боюсь, лейтенант Диен будет против. Вдруг я ядовитая. — Ты точно ядовитая. Самая ядовитая гюрза во всей империи. Просто еще маленькая. — Не настолько маленькая, чтобы заслушаться твоей грубой лестью. Лечи Дюбрайна, мой милый хомячок. — Не забывайся, Гюрза. — С тобой — никогда, мой зайчик, — усмехнулась Шу, чувствуя необыкновенную легкость, словно она падает, падает… и воздушные потоки больше не держат ее… Плевать! Разобьется она или нет, но Дайма она спасет. — Если ты потянешь ширхаба за яйца еще полминуты, я лишусь ручного пса, а ты — имперского наследства и собственных яиц. Я тебе обещаю, котик. — Бастерхази, стазис! — приказал Люкрес, и Шу едва не взвыла от отчаяния. Но пересилила себя, запихнула обратно в образ… вряд ли Ристаны, скорее, предводительницы какой-нибудь варварской орды, и ухмыльнулась еще мерзостнее, отступила на шаг. — Мне надоело кормить бычка сказками. Не хочешь… — Хочу. Я же сказал, тебя в жены и Линзу, — прервал ее Люкрес. — Брайноны не размениваются на мелочи. — Я не могу оставить Линзу, она нестабильна. — Не оставляй. Поженимся, понесешь наследника, и развлекайся в Суарде как хочешь. — То есть тебе нужен наследник-псих с неуправляемым даром. Такой, чтобы лет через шестнадцать избавился от тебя и сел на трон империи сам. Что ж. Я с удовольствием останусь молодой вдовой. Статус императрицы-матери меня устроит. Женимся сегодня, милый, делаем наследника, а завтра ты едешь в Метрополию? — Боги, какая же ты, моя прелестная Гюрза! — Глаза Люкреса загорелись восторгом и предвкушением, он схватил Шу за руку и куда-то потянул. — Женимся! Сейчас же! А с наследником погодим. Лет двадцать… нет, сорок. Ты слишком юна, чтобы становиться императрицей-матерью. Идем, идем скорее в храм! — Ты кое-что забыл, Брайнон. — Шу уперлась и вырвала свою руку. — Сними с Дюбрайна обвинения и оковы. — О, в самом деле… Изменник и предатель. Ты любишь его, моя прелесть? — Конечно. Он твой брат, и ты сам хотел, чтобы я любила его. — Какая незадача. Тогда придется его убить, милая. Я не желаю, чтобы ты любила кого-то кроме меня. — Тогда тебе придется убить всех подданных империи, милый. Потому что я люблю их всех без исключения. Начиная с нашего благословенного Двуедиными императора. Ты собираешься убить своего отца, милый? — Ну что ты, я люблю моего отца, да живет он вечно. — И я люблю нашего императора. Итак, снимай с Дюбрайна оковы и дай мне его исцелить. — Увы, не могу. Он приговорен к смерти, потому что не выполнил приказ императора. Вот выполнит — тогда я смогу его помиловать. — Люка, хватит водить меня вокруг пня. — Теперь уже Шу схватила принца за руку и потянула к эшафоту, где окровавленный Дайм так и висел на столбе, а Бастерхази стоял рядом и следил за Шуалейдой нечитаемым взглядом. — Освобождай Дюбрайна, если хочешь хоть что-то от меня получить. — Так не выйдет, милая моя Гюрза, — светло и безумно улыбнулся Люкрес. — Сначала договор. Ты клянешься выйти за меня сегодня же, и я помилую Дюбрайна. — Я… я поклянусь выйти за тебя тогда, когда ты этого захочешь, но после того как Дюбрайн будет свободен. И если ты поклянешься никогда больше не обвинять его в измене и не причинять ему вреда. И Каетано. Никогда, слышишь? — Слышу, моя прелесть, конечно же слышу. Но нам нужны свидетели нашего договора. Бастерхази, приведи его в чувство. Я хочу, чтобы ублюдок все видел, ощущал и осознавал, но молчал. И не подох. — Да, сир. Неестественное равнодушие в голосе темного шера резануло по нервам, буквально заорало: опасность, опасность! — Что ты сделал с Бастерхази, что он такой покладистый? — Я? Сделал? Ну что ты, моя радость. Бастерхази служит мне по собственной воле и радостью. Не так ли, мой темный шер? — Да, сир, — склонил голову тот, снова намертво закованный в ментальные щиты. Шу перевела взгляд на Дайма и едва подавила желание зажмуриться. Столько в его взгляде было отчаяния, боли и стыда, словно… словно он мог что-то сделать! Словно это ему, а не Бастерхази, продуло чердак, и весь их прекрасный план пошел ширхабу под хвост! А ведь сейчас они, все трое, могли бы быть шерами-зеро, свободными и счастливыми! «Я убью тебя, Бастерхази. Слышишь, я убью тебя за то, что ты сделал с Даймом! С нами обоими!» Бастерхази не ответил, даже не глянул на нее. И между ними по-прежнему мерцал зеркальный барьер. Что ж. Люкрес ей не доверят — и она не доверяет ему. Полная взаимность, будь она проклята. — Ты снимешь с него оковы сейчас же, Люка. Иначе, видят Двуединые, ты не получишь ничего. — Договорились, моя прелесть. Итак. Ты клянешься выйти за меня замуж, как только я выражу такое желание. Клянешься родить мне наследника и никогда, ни при каких условиях не причинять мне вреда. — Пока ты не нарушишь своих клятв, Брайнон.