— Дорогая, не кричите, — поморщился Люкрес. — Это моветон — так кричать. — Ну так услышьте же меня наконец! — Мы прекрасно вас слышим, дорогая. О, посмотрите, какое изящество! Этот замах… о, мы непременно возьмем… темного шера… себе… Дыхание Люкреса участилось, зрачки расширились, и Шуалейда ощутила его возбуждение. Мутное. Грязное. Какое-то серое и болотное. Боги, какая мерзость! Еще хуже, чем ее собственный голод. Проклятый темный голод. Совсем как в Олойском ущелье! — Я не стану на это смотреть! — Шу с трудом заставила себя отвести взгляд от новой алой полосы на спине Дайма. От его сорочки остались лишь лохмотья и рукава, все такие же белоснежные, но в алых брызгах. — Это отвратительно! — Вы не правы, милая моя. Это прекрасно. Смерть завораживает. И снова сумасшедший маньяк был прав. Дайм под кнутом был прекрасен. Его натянутое струной сильное тело, бугрящиеся мышцы плеч и бедер, сжатый болью рот… Свист кнута, брызги крови… Нет, нет, она не будет смотреть! Не будет пить его отчаяние, смешанное в пьянящий, искристый и терпкий коктейль… с наслаждением? С наслаждением темного шера Бастерхази? Их общим, на двоих… о боги, нет, что за чушь — это не может быть приятным, от этого невозможно возбуждаться! — Он ваш брат. Как вы можете так поступать с братом?! — Не брат, а ублюдок. Вы знаете, что такое ублюдок, моя прелесть? Его место — на конюшне. Ваш отец поступает совершенно верно, не позволяя ублюдкам осквернять свой дом. — Мой отец не плодит бастардов и не превращает их в големов! — вскипела Шу. — И если бы у меня были еще братья, я бы любила их! Всех! Люкрес рассмеялся. — Вы слышали, дорогая моя Ристана? Какая прелестная детская непосредственность! Ваша сестра… — Моя сестра права, сир, — неожиданно жестко ответила Ристана, до того сидевшая неподвижно, словно статуя, и обернулась к Люкресу. — Наш отец не плодил бастардов. Наш отец никому бы не позволил так обращаться со своим сыном. Думаю, что ни один из семи королей бы не позволил. И вряд ли они станут больше доверять своему императору после этого кровавого фарса. — Фарса?! Вы забываетесь! — Люкрес гневно раздул ноздри. — Это вы забыли, ваше императорское высочество, что вы — гость Суарда, а не завоеватель, — сказал до того молчавший Кай и поднялся. Следом за ним поднялись Ристана и Шуалейда. — Мы не желаем, чтобы сын императора умер в Валанте. — Нам не нравится, что кровь Брайнонов пролита здесь, в нашем доме, — добавила Ристана. — Мы не желаем больше видеть вас в Суарде, — едва сдерживая клокочущую ярость, сказала Шуалейда. — Забирайте своих людей и убирайтесь немедленно! — припечатал Каетано и заорал на весь плац: — Шер Бастерхази, я приказываю вам остановиться! На мгновение Шу показалось, что все получится. Темный шер обернулся к Каетано, на его лице впервые промелькнуло что-то человеческое, живое — и это была надежда… или, наоборот, разочарование? Но тут Люкрес рассмеялся и, не вставая с кресла, махнул рукой: — Продолжайте, друг мой. Изменник умрет здесь и сейчас. А вы, дорогие мои подданные, можете не смотреть. — Мы не ваши подданные, — набычился Каетано. — И если вы сейчас же не остановите это… — Каетано, замолчи, — оборвала его Ристана и повернулась к Люкресу. — Продолжайте, ваше высочество. Смерть вашего одаренного брата от ваших рук — достаточное основание для Валанты, чтобы в Совете Семи Корон проголосовать за новый закон о престолонаследии. Уверена, ваш старший брат Анри станет куда лучшим императором, чем вы. — Вот так, значит. Ай-ай-ай, а вы мне так нравились, прелестная Ристана. Пока молчали. — Остановите это все. Немедленно! — потребовала Шуалейда. — Иначе что? — с искренним любопытством спросил Люкрес и требовательно повел рукой: — И не заслоняйте нам вид. Шер Бастерхази, хватит ласкать ублюдка, это казнь, а не постельные игры! Я хочу слышать его крик! — Да, сир. Голос Бастерхази был идеально ровным, а вот эмоции… даже сквозь ментальные щиты просочились отзвуки злорадного предвкушения и жажды. Правда, что-то в них было еще, какой-то второй слой, но Шу было не до темного шера. Обернувшись, Шу вздрогнула — так ужасно выглядел Дайм. Кровавое месиво вместо спины, раны на руках и на бедрах, прокушенная насквозь губа… Его жизнь утекала вместе с кровью и даром, скапливалась в углублениях эшафота, заполняла… колбы… колбы?! Злые боги, они не просто убивают истинных шеров — они забирают их кровь… их дар… словно на скотобойне… Шу не поняла, почему перед глазами все покраснело, закружилось, завыло и откуда взялся ураган… Красный, как кровь, и синий, как небо, и белый, как снег, и черный, как пепел, и лиловый, как грозовые молнии, — ураган выл, кричал, сметал все на своем пути, рвался в небо и звал, звал, звал… — Да-айм! Дайм! — Шу, перестань! Шу! Ты с ума сошла!.. Шуалейда, ширхаб тебя! Шу! Остановись же!.. — прорывались сквозь вой урагана знакомые голоса. — Убирайтесь отсюда! Все! Быстрее же, быстрее! Голоса — и сумасшедший смех. Ее рук касались знакомые руки, в ее дар вплетался чужой — и родной — дар. Они мешали — и она оттолкнула их всех, отшвырнула прочь, потому что все это было неважно и нереально, все, кроме единственного голоса, хриплого, сорванного, едва слышного: — Шу, остановись! — Дайм? Она замерла, глядя в черные от боли глаза — замерла, застыла и замерзла, бессильно уронила руки. Проклятый зеркальный барьер так и стоял вокруг эшафота. Прозрачный. Непроницаемый для урагана. А кнут снова опускался на плечи светлого шера. Медленно-медленно, с нереально низким гудением, и воздух расходился от него неторопливыми волнами, на которых покачивались крупные красные капли… Они летели к Шу — эти капли. Завораживающе медленно, деформируясь в полете, готовясь рассыпаться брызгами… И рассыпались. По ее лицу и рукам, влипшим в проклятый барьер, прямо ей в глаза, снова заливая весь мир красным. — Уходи. Прошу тебя. Уходи! — ворвался в ее уши отчаянный крик. И тут же — другой, безумный, злобный и торжествующий: — Молчать, Дюбрайн! — Ты… я убью тебя! — Она развернулась в красном-красном мире, слыша позади себя боль и отчаяние, видя перед собой голодного упыря, нежить, проклятую нечисть. — Шуалейда, нет! — раздался позади нее еще один крик. — Не нападай! Такой же отчаянный, полный тьмы, боли и пламени… или уже пепла? — Заткнись, Бастерхази! — приказал августейший упырь и встал ей навстречу. Его окружал радужный пузырь — тонкий, невесомый. Непреодолимый для воющего на пустом плацу смерча из пепла, снега и молний. А позади проклятого принца, всего в шаге позади и внутри защитного кокона, стоял второй такой же. С тем же лицом. Еще один Брайнон, только голем. Светящееся мертвенно-зеленым чудовище, сейчас совсем не похожее на человека. — Ну, давай, девочка моя, нападай, — ласково предложил Люкрес и ухмыльнулся. — Я убиваю твоего любовника, ты не можешь оставить это просто так. Правда же, моя прелесть? Моя злая гадючка. Моя бешеная мантикорочка. Кусайся, кусайся же! Люкрес насмешливо протянул руку запястьем вверх, словно предлагая впиться в нее зубами. — Остановитесь, Шуалейда Суардис, иначе я вынужден буду вас арестовать, — раздался из-за спины Люкреса призрачный, какой-то глухой и неестественно ровный голос. — Диен, заткнись и не мешай! Шуалейда чуть не засмеялась — так это было нереально, неправильно и невозможно. А то, что сделал голем, тем более невозможно. Светящаяся мертвенно-зеленым рука лейтенанта Диена накрыла искаженный ненавистью рот Люкреса, смяла его, запечатала. И все тот же призрачный голос сообщил: — Прошу прощения, ваше императорское высочество. Вы провоцируете опасность, я защищаю вас самым эффективным образом. А вашему королевскому высочеству я рекомендую удалиться. Нападение на члена императорской фамилии карается смертью. Вы должны успокоиться и смириться. Закон империи обязателен к исполнению. — Как мне остановить это? Как, Диен?! — спросила Шу, наплевав на логику и разум — у кошмара свои нелогичные законы. — Полковник Дюбрайн не исполнил приказа императора. Он наказан за неповиновение. — Какой приказ? Что мне сделать, Диен?! — Уходите, ваше высочество. Вы не сможете остановить казнь. — Я не уйду. Ни за что. Я… Диен, помоги мне! Это и твой брат тоже! — Простите, я не могу нарушить закон. Приговор вынес его императорское высочество, только он может его отменить. — О боги… Люкрес! Ты, проклятый упырь! Что тебе нужно? Стряхнув руку лейтенанта Диена, Люкрес криво ухмыльнулся и процедил: — Я тебе это припомню, шисова деревяшка. — Как будет угодно вашему высочеству, — равнодушно отозвался голем. А Люкрес шагнул к Шуалейде и с нескрываемым наслаждением заявил: — Дюбрайн умрет. Что бы ты ни сделала, проклятый ублюдок сдохнет! Сдохнет! Сдохнет! Ха! — Что ж, раз тебе не нужно ничего — я ухожу. Прощай, сумасшедший недоносок. Недошер, — выплюнула Шу и, резко развернувшись на каблуках, пошла прочь. Оставляя за спиной умирающего Дайма. Ощущая каждый удар кнута собственной кожей. Умирая вместе с ним. И моля Светлую, чтобы шисов недоносок сдох от жадности. Прямо сейчас сдох. Подавился своим безумным смехом — и сдох, сдох, сдох! Каждый шаг давался все труднее, боль в груди нарастала, казалось — это с нее заживо сдирают кожу вместе с плотью… Но Шу упрямо шла вперед, к шисовой двери. И с ужасом понимала, что упырь ее не остановит, что он окончательно сошел с ума. Боги, как же мерзко он смеется!