— Зануда. Ну, улыбнись же, Дамиен! Сегодня — прекрасный день! Я женюсь на Шуалейде, ты — на Ристане, и мы оба вернемся в Метрополию счастливыми семейными людьми. Кстати, у меня есть для тебя подарок. Тебе понравится! — Подарок? — Конечно. К свадьбе. Ты же мой любимый брат! — Ты интригуешь меня, Люка. — Да-да. Интригую. Наслаждайся предвкушением и маленькой местью за твое занудство. Я тоже тебе ни слова ни скажу, пока… — Люкрес радостно подмигнул своему отражению в зеркале. — Пока… ладно, я не такой жестокий, как ты. Получишь свой подарок сегодня. Сразу после помолвки. Нашей! Дамиен! Я женюсь на лучшей девушке империи! Знаешь, я понял вчера — я люблю ее! Все эти фрейлины, герцогини и прочие бездарные кокетки ни динга не стоят рядом с моей Шуалейдой! Она чудесна! Она великолепна! О боги, какая будет императрица! Знаешь, нехорошо так говорить о покойных, но ты был прав, а Саламандра — нет. Мне не нужны все эти глупые ритуалы, опасные эксперименты и прочая дрянь! Мне нужна лишь она, моя прекрасная Шуалейда! Лея, я буду звать ее Лея. Так нежно звучит, правда же, Дамиен? — Несомненно, Люка. Только прошу тебя, будь сегодня к ней снисходителен. Ей всего шестнадцать, она вчера инициировала Линзу, у нее эмоциональное потрясение. — Шестнадцать, это же прелестно! Я вылеплю из нее идеал! Юная дева… мм… никаких глупых идей в голове… — Люка, она сегодня может быть не совсем адекватна. Прошу тебя, помни — она юна и воспитана в глуши. — Ерунда, — отмахнулся Люкрес. — Лея — совершенство! Что мы стоим? Дамиен! Бастерхази! Идемте, друзья мои, сегодня самый счастливый день моей жизни!.. Бастерхази, скажи-ка мне, друг мой, ты же хорошо разбираешься в Линзах? — В Линзах никто не разбирается достаточно хорошо, сир, но я владею некоторыми данными. — Твоя скромность неуместна, друг мой. — Люкрес похлопал Бастерхази по плечу. — Так скажи мне, ведь хозяин Линзы может открыть доступ к ней возлюбленному? — Несомненно, сир. — Для этого требуются какие-то специальные ритуалы? — Только ясно и четко выраженное желание, идущее от сердца, сир. — Чудесно! Просто чудесно! Дайму очень хотелось отправить его одного. Сказаться занятым, придумать страшную катастрофу где-то на границе с Тмерла-Хен, такую страшную, что без полковника МБ мир немедленно рухнет. И нет, это не было трусостью. Лишь четким пониманием того, что катастрофа неизбежна — прямо тут, в Риль Суардисе. В парадной столовой. Не далее чем в ближайший час. И что-то подсказывало Дайму, что предотвратить он ее не сможет, хоть наизнанку вывернется. Потому что он уже сделал свою ставку — и проиграл. Судьбе, дери ее семь екаев. Глава 30. Ость и узел Ночь накануне новолуния, Найрисса. Себастьяно бие Морелле по прозванию Стриж — Шельма, — шептал под нос Стриж, шаря по ящикам комода. — Какого дысса брату понадобилось у прохиндейки? Всему свету известно, что Шельма и есть Шельма, хоть сто раз назовись гадалкой. Навешает тины, недорого возьмет. Сапоги и рубаха капитана оказались великоваты. Френч Стриж отбросил, осмотрев все карманы, швы и ничего интересного не найдя. Кошель, потяжелевший на дюжину империалов и несколько ожерелий и серег, подвесил на пояс, рядом с капитанской же шпагой. Следовало торопиться. Назначенный Риллахом срок — следующая полночь. А Стрижу надо не только найти брата, но и выяснить, что за шисовы руны и как их обойти. Жаль, до Ульриха не добраться. Добыть у местных гномов хоть крошку антирунной охры не стоило и мечтать. Если только сделать самому? Но время, время! Стриж тихонько пробрался на кухню. Из комнаты служанки доносился храп с присвистом, на всем этаже не горело ни огонька. Стриж зажег огарок, съел кусок копченого окорока и хлеб. Запил водой из кувшина, оставив бутыль вина нетронутой. «Корень асфодели, точеный глазной зуб медведя, настойка гульей сыти… Ладно, это все куплю в лавке. — Стриж перебирал баночки со специями в поисках шафрана и морской розы. — Но где добыть фейскую пыльцу? Шисов дысс!» Водоросли и шафран нашлись, а кроме них нашлась настойка красного ореха. Размышляя, что сначала — наведаться к Шельме или взглянуть на руны, Стриж ножом обкорнал спутанные грязные волосы. Разделся донага, тщательно втер в кожу и волосы вязкую жидкость. Бледная кожа потемнела до смуглости портового грузчика, клочья волос загрубели и стали похожи на слипшиеся вороньи перья. Для полноты картины Стриж перепачкал и порвал в нескольких местах белоснежный батист капитанской рубахи и перевязал лоб полосой темного полотна, отрезанной от кухаркиного фартука. Из дома Ниньи неслышно вышел изрядно опустившийся наемник с узелком на поясе и большим свертком в руке и, никем не замеченный, направился к центру города. Единственный раз он остановился на одной из бедных улочек, чтобы кинуть сверток с окровавленными тряпками и обрезками волос в кучу мусора. Наверняка утром муниципальный маг примчится искать убийцу капитана Лопеса, так не стоит облегчать ему работу. Копавшаяся в отбросах лисица отскочила, злобно тявкнула и, едва Стриж отошел на три шага, вернулась и снова чем-то зачавкала. До площади Близнецов Стриж добрался без приключений. Даже ночные бродяги, голодные до бесстрашия и опасные, как крысы, лишь скользили по нему липкими взглядами и отворачивались. Всем известно, что с вольного наемника взять нечего, кроме куска стали под ребра. Если по дороге у Стрижа еще теплилась надежда, что капитан приврал, то при взгляде на темный храм она растаяла. Алью Хисс окружала прозрачная стена высотой до половины шпиля. Что-то вроде бледной мерцающей дымки, которая текла, переливалась и свивалась в завораживающие узоры. Наверняка ее могли заметить лишь истинные шеры и мастера теней, а обычные граждане империи увидели бы лишь неровный круг, нарисованный мелом по булыжнику, и разбросанные вдоль него детские рисунки: солнышко с разновеликими лучами и вписанными в него закорючками. Одна из рун показалась Стрижу знакомой. Ключ единства сути. Остальные встречались в книгах Ульриха, но до их объяснения дело не дошло. Что в принципе не имело значения — что бы ни означала каждая руна по отдельности, вместе они были смертью для любого, кого коснулась благодать Ургаша. Разумеется, кроме ловушки магической, городская стража позаботилась и о самой обыкновенной засаде. Обвешанные амулетами стражники бдели чуть не под каждым кустом. Правда, несмотря на амулеты, ни один из них не заметил окутанного пологом Тени Стрижа. При желании он мог бы передушить вояк, как цыплят, и позаимствовать их амулеты. Но толку-то? Солдатские амулеты скорее успокаивали самих солдат, чем приносили какую-то реальную пользу. Полчаса наблюдения за стеной так и не подсказали Стрижу способа пройти в храм, кроме как стереть руны. Погружение в Тень почти до полной потери осознания себя тоже не помогло. Мерцающая стена никуда не делась, наоборот, чем глубже на тропы Ургаша уходил Стриж, тем плотнее и опаснее она казалась. Еще одна смутная надежда — лишить руны силы, прервав их связь с начертавшими их светлыми шерами — тоже не оправдалась. Связей не было. Не только связей, а вообще никаких следов тех, кто ставил барьер, словно светлые шеры чего-то опасались. Оставалась только гномья охра. Надо как угодно добыть охру. И найти Шороха — он сам может не распознать ловушки, ведь он пока не заключил договора с Хиссом. До рассвета всего пара часов, как раз чтобы расспросить гадалку: то, чего Шельма не сказала страже, мастеру теней выложит на блюдечке. Стриж кинул прощальный взгляд на призрачную громаду Алью Райны, словно взлетающую к ярким южным звездам, на темную глыбу Алью Хисс… и замер. Дверь храма открылась, на пороге показался Риллах Черный. Длинные седые волосы, просвеченные багровым огнем светильников, окружили его кровавым нимбом. Настоятель качнул головой, отрицая или запрещая. Стриж совершенно точно знал, что Риллах видит его и обращается к нему. Но что он хотел сказать? Спустя миг Риллах сердито махнул рукой, и порыв ветра толкнул Стрижа прочь. Сибу шель Такаими, прозванная Шельмой Эта ночь для Сибу шель Такаими выдалась на редкость беспокойной. Сержант Букес с четверкой помощников, злые и трезвые, не спали сами и не давали спать ей. Даже не отпустили в заднюю комнату, заставили сидеть посередине гостиной, на виду. Всех клиентов стражи порядка распугали, но об этом Шельма не жалела. Гадать на торговые прибыли или верность будущей невестки, когда с каждого блестящего бока кастрюли, из каждой чашки, из каждой шлифованной бусины смотрит Бездна? Спрятаться бы. Только от судьбы не уйдешь, как ни завешивай окна. — …а он и говорит, скотина: ставлю золотой, что не пройдешь! Так что ты думаешь? Дурачок-то на империал и не глянул, а взял Рябого Хорхе за руку да спросил: «А ты-то сам, как войдешь, вернешься?» И повел к храму. — От переживаний в горле Букеса пересохло, и он привычно приник к кружке. Но тут же скривил продубленную морским ветром физиономию, глотнув вместо пива воду. — Тьфу, зуржье дерьмо! Из-под бахромы цветной шали, прикрывающей лицо, Сибу были отлично видны испуганные и полные любопытства лица солдат. Ее и саму пробирала дрожь, стоило подумать о Рябом Хорхе. В отличие от солдат, она-то видела и знала, что произошло с пьяным плутом, хоть и не была на площади Близнецов. Она нигде не бывала, да и зачем? Даже в собственном доме, надежно огражденном от вторжения опасных случайностей, пряжа судеб переплелась так густо, что от духов прошлого и будущего было не протолкнуться. А уж если выйти наружу! — …прямо в Ургаш, говорю вам! Во, глянь! — Букес дернул себя за куцую косицу. — Седой, как есть седой! Никогда не боялся. Шис! Да что там. Плотник, скажи! — Угу. Верно, — просипел низкорослый стражник с длинным серым рубцом на горле, поглаживая неизменный топорик. — Ты против Трехрогого вышел. Один. Остальные трое, не такие закаленные ветераны, уважительно закивали, хоть и слышали историю о том, как Букес завалил на арене непобедимого быка по прозвищу Трехрогий, не меньше дюжины раз. — А что видел-то? — не выдержал молодой солдат с раскосыми глазами и парами тонких косиц на висках, по моде морских пиратов. Букес глянул на него исподлобья, хмыкнул. — А ничего. Исчез Рябой. Шагнул за черту, и все, нет его. — Букес опустил взгляд, поковырял каблуком вязаный из лоскутов коврик и продолжил: — Страшно, когда не знаешь, откуда удар. С Трехрогим-то оно просто было. Быстрый и сильный зуржий сын, но все равно бык же, а с быком все понятно. А если против тебя незнамо что? Вот что ни говорите, а магия эта вся не для простого человека. Шеры вон жалуются, что Двуединые их лишили благословения, а может, оно все не так? Может, наоборот, без магии-то оно лучше будет? Просто и понятно. Честная сталь против честной стали, а не эти их закорючки. Шельма под своей шалью вздохнула. Просто и понятно. Когда-то она тоже думала, что без дара все стало бы просто и понятно. Пока учитель Нье не показал, что это такое, жизнь без дара. Не слепота, не глухота. Хуже. Ровно как бродить среди бесплотных призраков вещей, людей, солнца и неба. — Эй, Шельма, чего не спишь? Припомнила чего? — обернулся к ней Плотник. Сибу не ответила, только закряхтела и свистнула носом, словно во сне. — Оставь старуху, — проворчал Букес. — Пусть хоть она поспит. — Чего за Шельму заступаешься? Или мешок золота тебе нагадала? — беззлобно просипел Плотник. Бездумная подначка неожиданно сильно задела нити вероятности, тени затрепетали, заплакали, Ургаш дохнул отчаянием. Тонкая, как отравленная шпилька, мальчишеская фигура двигалась пятном тьмы в золотом ореоле: Сибу видела отмеченного Хиссом и Райной лучше, чем наяву. Вот юноша выспрашивает уснувшего под гибискусами нищего, вот скользит вдоль стен, невидимый бессонному патрулю, вот просачивается в заднюю дверь. А вслед за ним, сквозь прожженную тьмой дыру, вливаются в некогда защищенный дом тени, прошлое и будущее танцуют свадебную микё, обмениваясь масками… Этот клиент не спросит о деньгах и не заплатит деньгами. Он несет в уплату за предсказание смерть и он не уйдет просто так, как не уйдут просто так тени. Сибу трясло. Холод и страх сковали ее, не позволяя ни бежать, ни кричать. Только видеть и думать, перебирать паутинки в извечных поисках той, что выведет пусть не к свету, хоть к жизни. Но нити рвались и таяли, стоило сыну Брата и Сестры коснуться их. — Эй, Шельма! Да Шельма же! Что с тобой? — издалека звали незнакомые голоса. — Проснись, Шельма! Букес, что делать? Беспокойные руки тормошили ее, обжигали, клочки чужих судеб вплетались в раздерганную ость предопределенности. Она не хотела видеть и слышать смерть, загораживалась обрывками паутины, но нити расползались в ее руках, слишком тонкие, чтобы выдержать взгляд сразу обоих богов. Словно ниоткуда раздалось хриплое карканье: — Не смотри, эй! Не север, не запад. Не желай ни звезды, ни окружья, ни злата, ни меди. В алом терне упавшая цепь королевы, не играй с ней, забудь льда и пламени танцы. Сгинь! Исчезни! Погасни! Фонарь и веревка, чешуя, черепок, ость и узел… Карканье перешло в хриплый шепот, и только когда последние слова упали в перепутанную пряжу, свивая ее в новый узор, Сибу поняла, почему молчат испуганные стражники. Снова Мертвый бог говорил ее голосом. Говорил с сыном Двуединых, что сейчас доставал из тайника в спальне фиал с фейской пыльцой, совал в карманы коробочки и баночки с настойками. Смерть отступила. Вновь отступила, как первый раз, шестьдесят лет назад, когда восьмилетняя дочь купца с острова Умо забралась на мачту готового к отплытию отцовского корабля и кричала на всю пристань, сама не понимая, что и зачем кричит. Но отец ее не поплыл на том корабле и не попал в разразившийся ночью шторм. Зато на следующий день после того, как обломки корабля принес прилив, пришел Старейшина и велел шеену Такаими отдать дочь в общину Серых Дев. И маленькая Сибу сбежала. Она всего раз видела одну из Дев рядом со Старейшиной, и потом месяц не могла спать спокойно, все ей виделись пепельные, выжженные глаза на бесцветном лице Серой — на ее лице. Сибу не стала просить родителей, чтобы ее оставили дома, потому что знала: бесполезно. Никто в Полуденной Марке не посмеет ослушаться приказа Старейшины, даже если он потребует голову наследника рода. Если же речь идет о девочке, годной лишь на продажу, отец и думать не станет о ее просьбах. А мать не заступится — ее дело кланяться и исполнять повеления супруга. Тогда впервые Сибу пошла за самой красивой и яркой ниточкой, что потянулась от ее порога к кораблю чужестранцев. За ниточкой, обещающей жизнь, а не служение Старейшинам. Теперь же она сама пряла из паутинок нить, способную выдержать еще год или два — дальше Сибу не заглядывала, опасаясь повредить пряжу. За те пять ударов сердца, что она глядела на растерянных стражников и призрак спасшего ее корабля, Ткач Теней забрал все необходимое и собрался покуситься на лишнее. — Здесь! Он здесь! — закричала Шельма.