Стражники подскочили от неожиданности. Молодые потянулись к амулетам, двое ветеранов выхватили оружие и встали по обе стороны от Сибу. — Где? Где, Шельма? Ну? — хрипнул Плотник. — Северный ветер ответит страннику, восточный даст покой! — почти пропела Сибу звонким молодым голосом. — Высокий форт падет, шесть глаз паука ослепнут, глядя на закат! Лети, не приземляйся, стриж! Полдень! Узел и полдень! Давно забытое веселье охватило Сибу шель Такаими. Сын двух богов ушел — ему не пришлось спрашивать, не пришлось убивать. Видение мертвого Букеса, Плотника и остальных стражников растаяло, затканное новыми нитями. Сбросив пестрые покрывала, старуха с глазами девочки закружилась веретеном, наматывая пряжу, тонкую пряжу судеб, сплетая оборванные нити в новые узоры… — Зуржье дерьмо! Она сошла с ума! Букес, да держи же! — Оставь ее, Плотник. Пусть капитан Лопес сам разбирается, не наше это дело. — Она спугнула хиссово отродье! — И слава Светлой! Ты жив, чего тебе еще? — У нас приказ!.. — …удача!.. — …снимите с меня эти тряпки… — Срочно выпить… Пять голосов слились в невнятный гул, зашумели прибоем. Как когда-то давно, волны лизали сваи дома, пели колыбельную, рассказывали ведомые только им истории. Прошлое казалось будущим, а веретено пело в руках древней старухи, вторя забытой сказке о золотом драконе и злой колдунье. Тьма отступила от дома Сибу шель Такаими, прозванной Шельмой, чтобы когда-нибудь вернуться. Но не сегодня. Себастьяно бие Морелле, Стриж «Ость и узел, не запад, не север». Загадала старая Шельма загадок. Стриж был уверен, что гадалка сказала не только о том, как открыть тайник в спальне и найти Шороха. И, возможно, не только о том, как преодолеть рунный барьер. Но пока смысл ее речей ускользал, разве что направление? Не запад, не север. Не золото, не медь. Юг и восток — как раз площадь Близнецов. Наверное, Шельма говорила про серебряный шпиль Райны. Но что тогда значит «не желай ни звезды, ни окружья»? И какой узел? Ткачи не вяжут узлов, лишь режут лишние нити. Не зря же символ Гильдии — ножницы. Сельский рынок только открылся: служанки и домохозяйки уже торговались с крестьянами за колбасы и сметану, лук и мед, но до рядов горшечников и корзинщиков оживление пока не добралось. Одинокий наемник выглядел среди груд ишачьей упряжи, плошек и расписных деревянных быков странно и чуждо. — Охра? Да сколько угодно, — в предвкушении заработка расплылся в щербатой улыбке сухонький мужичок в беленой рубахе со следами киновари на рукаве. — И сурик, и сурьма, и кармин, а вот еще отличные кисти, кончик беличьего хвоста! Сам чем-то похожий на белку торговец совал Стрижу обернутые тряпицами баночки и коробочки, предлагая понюхать, пощупать и испробовать в деле. Его ничуть не смущал непривычный вид покупателя. В прищуренных глазах читалось: не наше дело, зачем безработному солдату удачи краски, наше дело — получить за товар полновесным серебром. За полторы сестрицы Стриж купил сорок дингов охры, горшочек для приготовления смеси и ненужные киноварь, белила и кисть. Как положено бедному наемнику, он отчаянно торговался и призывал на голову жадного торговца гнев Вольного Ветра, покровителя солдат удачи. «Ты должен быть тем, чем хочешь казаться. Настоящее искусство — не убить, а остаться живым», — этому Мастер Ткач учил приемных сыновей раньше, чем владению ножом и кастетом. Напоследок, у выхода с рынка, Стриж купил у румяной молодухи кружку молока и полголовы козьего сыра. Кто ж знает, удастся ли еще подкрепиться, а день предстоит долгий. Он только поставил на прилавок пустую кружку и собрался расплатиться, как между лопаток укололо: опасность! Не выходя из образа свежевылупившегося из сельского забияки наемника, Стриж коснулся Тени. Силуэты трех стражников у самых ворот окрасились ало-агрессивным, остальной базарный люд остался бледно-серым, еще не тронутым ни злобой, ни страхом. — Эй, вольный, иди-ка сюда! — приказал дубленый голос. Стриж обернулся неторопливо и немного удивленно, как и положено добропорядочному гражданину империи, не замешанному ни в чем страшнее пары затяжек гоблиновой травки и трактирной драки. — Ты, ты. Давай без дури, — распорядился усатый стражник, выразительно доставая из ножен клинок. Опаловое сияние амулета на груди стражника тыкалось вокруг, словно вынюхивающий зарытую косточку щенок. До сих пор Стрижу не приходилось близко сталкиваться с Фонарем Истинного Света. Ими экипировали лейб-гвардию императора и королей, чтобы ни один мастер теней не смог незамеченным подобраться к высочайшей особе. Стоил такой невзрачный камушек примерно как императорская корона, требовал для изготовления шера-зеро и кусок рога единорога. Слава богам, ни один из шести имеющихся в Валанте Фонарей не попал в руки найрисских стражников, лишь скромное подобие. Но даже эта подделка, не способная ни остановить Руку Бога, ни вышвырнуть его с тропы Тени, ни почуять больше чем за пять шагов, стоила дороже полного вооружения королевского гвардейца. И таких амулетов найрисской страже выдали наверняка не меньше нескольких дюжин. Все это мелькнуло в голове Стрижа за миг, пока он поворачивался и окидывал взглядом сержанта и двух рядовых, что мелкими шагами расходились в стороны, держа подозрительного наемника на прицеле арбалетов. На испачканного красками мужичонку, зажимающего в кулаке три сестрицы и пытающегося затеряться в толпе, Стриж не стал тратить и взгляда. — Чего вам, служивые? — с должной долей досады и почтения спросил Стриж. — Сюда иди. Поговорим, — отозвался сержант, медленно наступая. — Ну, поговорим. Чего надоть? — Стриж с улыбкой пожал плечами, показывая пустые ладони. — Можно за молоко-то заплатить? — Два динга! — напористо напомнила молочница, посчитав кроме выпитой кружки молока так и лежащий на прилавке сыр. — Два так два, красавица, — жизнерадостно усмехнулся Стриж. — Только заверни получше. Очаровывая волоокую деваху, Стриж отмечал, как расслабляются руки стражников на спусковых крючках арбалетов, как облегченно вздыхает рыночный люд. Перед ними по-прежнему был безобидный, простоватый паренек. Но где-то же Стриж ошибся? Ведь ни на миг не вышел из роли, да и торговец его не боялся, разве что случай и жадность. Но уж больно много случайностей. Хотя… Фонарь! Слабенький амулет сержанта среагировал на мастера теней. И Шельма говорила про фонарь. Значит, он идет в правильном направлении. Медленно, чтобы не волновать стражу, Стриж достал из кармана штанов два медяка, положил на прилавок. Не обращая внимания на недоумение стражников — слишком уверенно и свободно ведет себя паренек — забрал сверток с сыром, подмигнул пышечке и обернулся к усатому. — Ворон из Кардалоны к вашим услугам. Что от меня надо, сержант? — Стриж неторопливо направился к стражнику. — Да так, формальности, — не убирая клинка, но уже не так настороженно отозвался усатый. — Наведаешься с нами к светлому шеру, представишься и пойдешь по своим делам. А то, глядишь, и работа подвернется. — Работа — это дело хорошее, — шагая к стражнику и улыбаясь, ответил Стриж. — Говорят, городской страже неплохо платят, а, служивый? Рыночный люд успокоился. Послышались смешки, шепотки, торговцы вспомнили о товаре и принялись зазывать покупателей. Стражники расслабились, самострелы в их руках опустились. Один усатый по-прежнему был настороже, но один стражник мастеру теней не опасен. Вот и отлично. Пора линять. — Стоять! — заорал усатый. Стрелки вскинули арбалеты, зашарили глазами по толпе, но поздно. Под покровом Тени Стриж скользнул по очереди к обоим, забрал оружие, бросил на землю: нечего стрелять посреди базара, тут люди! Затем — к сержанту, срезал с его шеи возмущенно потрескивающий амулет, швырнул на брусчатку и раздавил каблуком. «Убей», — нежно шепнула Тень, подталкивая Стрижа под руку. Но он лишь отобрал у сержанта клинок и отступил: хватит с вояк вывихнутых рук и выговора от начальства. Стриж оглядел замерший рынок, принюхался. Люди, деревья, дома растворились в тенях Ургаша, вдали мелькнул знакомый силуэт. Брат? «Чужой! — пропел ледяной ветер. — Ты один мой слуга, только ты мой клинок!» Стриж на миг почувствовал себя стрелой, выпущенной из лука: поразить цель, вот единственный смысл и радость. Легко и правильно служить Хиссу! Забыть ничтожный мир, отдать себя богу, стать рукой его, воплощением. Требование божества отдавалось горячей дрожью, обещало наслаждение силы и власти. Так просто и сладко отдаться, покориться. Ведь рука бога — почти сам бог. Такой простой выбор: бог или брат. «Брат!» — Стриж вырвался из манящих объятий Ургаша, вывалился в привычный мир и со всех ног помчался туда, где померещился Шорох. — Растяпы! Ишаки, мать вашу через колено! Упустили! — слышались за спиной сердитые крики сержанта. Торговки визжали, торговцы ругались, ослы орали: позади базар ловил убийцу, радовался его побегу и не верил, что все живы. Глава 31. Приглашение на казнь 5-й день каштана, Риль Суардис Шуалейда — Прошу вас, прекрасная Шуалейда, стать моей супругой, — прозвучало под тихую мелодию скрипки. Кто-то из присутствующих дам восторженно ахнул. Кто-то приготовился радостно аплодировать и кричать славу императорскому наследнику и его счастливой избраннице. Но большинство присутствующих в парадной столовой напряженно уставились на Шуалейду. Если бы не ментальные щиты, ее бы снесло лавиной страха, зависти и ненависти. Тонкие струйки радости и гордости за родную Валанту совсем растворились в этом мутном потоке. Шу даже на миг захотелось принять предложение кронпринца. Просто ради того, чтобы посмотреть на результат. Особенно — на то, что отразится в черных, с алыми бликами глазах проклятого чудовища Бастерхази. Неужели он останется все таким же невозмутимо-каменным? Ни проблеска эмоций? И ментальные щиты не дрогнут? Но она подавила глупый порыв. Ей плевать на Бастерхази. Но ей не плевать на собственное будущее и будущее своей семьи. Поэтому она будет милой и дипломатичной. Она не скажет Люкресу: я скорее выйду за дикого зурга, чем за тебя! О нет. Она будет очень милой. Так, что всех стошнит. — О, ваше императорское высочество, ваше предложение так лестно! — В дрожащей тишине ее голос прозвучал резче, чем хотелось бы. Не получилось нежности и деликатности, как она ни старалась. — Но я слишком юна для столь ответственного шага… С каждым ее словом губы кронпринца сжимались все крепче, взгляд холодел, а его аура блестела все острее и острее. А его надежда, смешанная с восторгом, жадным предвкушением и торжеством, таяла, сменяясь злостью. Нет, не злостью. Бешенством. Дайм был прав — кронпринц взбесился. Но очень старался этого не показать. — Так доверьтесь опыту и мудрости вашего отца, ваше королевское высочество, — бархатный голос остался таким же бархатным, манящим и ласкающим слух, как и до ее не совсем отказа, — и своему сердцу. Двуединые благословят наш союз, а наш союз укрепит империю, не так ли, мой дорогой брат Тодор? Целую секунду отец медлил с ответом, вглядываясь в Шу и словно спрашивая: ты действительно готова ему отказать?