Светлая молчала, только ветер шелестел кронами. Себастьяно бие Морелле, Стриж Ветер шелестел в кронах: «Беги, Лягушонок, беги!» Он бежал. Несся в зеленом полумраке леса с одной мыслью: успеть! Что успеть, он не думал. Стриж вообще не понимал, что с ним творится, но с самого утра не находил себе места. Даже Черная Шера не смогла его отвлечь. Клайво, промучившись полчаса с нерадивым учеником, велел ему пойти и завалить наконец ту девицу, из-за которой пальцы попадают мимо струн. «Если будешь отвлекаться из-за каждой юбки, музыканта из тебя не выйдет. Вот твоя единственная возлюбленная, — кивнул Клайво на гитару. — Нет на свете ее прекрасней, ее верней и ее ревнивей. Девиц много, а музыка одна!» Стриж кивал, но мыслями все равно был далеко и от Клайво, и от девиц. Какие, к троллям, девицы, если мерещится смех Хисса? Стриж раз за разом гнал невнятные страхи, заставлял себя сидеть спокойно, прижимал непослушные острые струны, раня пальцы — Шера не собиралась так просто мириться с невниманием. Высидел до полудня. Пять раз заливал подушечки пальцев заживляющим бальзамом, сжимал губы, пока бальзам делал свое дело, и снова брался за гитару. Клайво время от времени заглядывал на жалобные стоны Шеры, качал головой и уходил. А в полдень… В полдень Стриж понял, что нельзя медлить ни секунды. И все доводы рассудка, что Мастер мог продлить тренировку, дать сыну поручение, да просто Шорох мог повстречать по дороге сговорчивую милашку, — все заслонил смех Хисса и уверенность: с братом беда. Бежать, скорее! Может, еще успеет… Гитара обиженно зазвенела, брошенная на кровать. Скатываясь по лестнице, Стриж крикнул Сатифе: — Не ждите к обеду. Вылетел из лавки, не попрощавшись с Клайво, и помчался к лесу. Он бежал, вглядываясь в прохожих — вдруг брат уже здесь? Но среди чужих и знакомых лиц не попадалось единственного, родного. Меж бардов, поэтов, мимов и зевак на опушке Королевского парка мелькнули широкие плечи, коротко стриженные черные волосы… — Орис? — позвал Стриж через головы горожан. Но прежде чем стриженый обернулся, Стриж уже понял: не тот. Древние дубы насмешливо качнули кронами: беги! Полуденный свет и гул сменились зеленым полумраком и тишиной. Густая трава опушки — утоптанной дорожкой. Стриж прислушивался к лесу, всматривался в редких встречных. Прохожие шарахались, но Стрижу не было дела до их удивления и страха. Хотелось заорать на весь лес: Шорох, брат! Перед развилкой он на миг задумался: через водопад Вдовьих слез или мимо Баньши? Ноги сами понесли по нехоженой короткой дороге. Не успел он преодолеть и половины пути до расщепленного дерева, как неподалеку раздался тоскливый, пронзительный вопль. «Баньши?» — окатило его иррациональным страхом. «Выпь», — одернул себя Стриж. Поздно, — оборвалось что-то внутри, оставив после себя глухую пустоту. — Теперь — точно поздно. Не обращая внимания на тошноту и темноту в глазах, Стриж добежал до древнего дуба, расщепленного молнией. Остановился под ним: запах ненависти, примятая трава, свежесломанные ветки подлеска. Поискал кровь — не нашел. Подавил неуместную надежду: жив?! Напомнил себе о семидесяти двух способах убить без крови. Следы. Запахи… Стриж искал ответ, но лес обманывал. Пах зверьем, пыльцой, лиственным соком и страхом, раздавленными жуками и ненавистью. И не пах смертью. Но Стриж видел следы. «Здесь были двое — говорили они. — Ждали, долго». Ждали, чтобы ударить в спину… Орис бие Морелле, Шорох …удар в спину, боль, темнота… Бред и наваждение! Шорох сморщился, словно от кислятины. Весенние праздники, неделя, когда даже свиней не режут! А все равно за каждым кустом мерещатся Угорь с Лаской. Шис бы их подрал. Тоскливо заорала выпь. Ежевичник слева от тропы дрогнул. Шорох не успел подумать, какого шиса делает в дневном лесу болотная ночная тварь, как три звездочки вылетели из его руки и веером прошили ежевичник. А сам он откатился с возможной арбалетной траектории и затаился за толстым грабом, держа наготове нож. — Погоди меня убивать, — вместо свиста болта послышался шепот, сливающийся с шелестом крон. — Поговорить надо. Из-за сросшихся кленов, саженях в четырех от тех кустов, показалась открытая ладонь, пальцы сложились в знак «перемирие именем Хисса». — Волчок? Какого… — пробормотал под нос Шорох и показал такой же знак. Тут же из-за клена показался сам Волчок, приложил палец к губам и метнулся к Шороху. Показал глазами на тропинку, потом в глубину леса. Шорох кивнул. Волчок, не тревожа лесной тишины, скользнул прочь: спина его была отличной мишенью. Через три десятка саженей он оглянулся, кивнул и исчез в высокой траве между валунами. — Ну? — Шорох опустился рядом, не убирая ножа. Волчок приложил палец к губам и покосился в сторону тропинки. Шорох прислушался: еле слышное шуршание, неправильный скрип ветки, не в такт ветру. Через несколько мгновений лес снова звучал, как положено. Те, кто шел мимо — ушли. Шорох вопросительно глянул на Волчка. Тот пожал плечами, мол, чего тут объяснять, сам все понял. — Ты ж не просто так меня предупредил. — Твой отец может устроить меня к Риллаху служкой, — Волчок не спрашивал, а утверждал. — Я не хочу лезть в ваши игры. И дохнуть на испытаниях не хочу. Шорох разглядывал его: легкомысленный игрок внезапно изменился. Повзрослел. Даже жаль, что не станет Рукой Бога, но он прав, шансов нет. Особенно теперь. — Я попрошу наставника. Но не могу обещать, что он меня послушает. — Этого достаточно. Себастьяно бие Морелле, Стриж «…этого достаточно, чтобы убить. Всех, — шептал возникший на месте пустоты огненный острый ком. — Шороха нет, осталась только месть. К Хиссу закон. Бог мести поймет. Ищи, Стриж, ищи!» — Ну, что нашел? — ударил по ушам тихий голос… Шороха?! Стриж подпрыгнул, развернулся на звук, забыв про зажатый в руке нож. На тропинке, под дубом-баньши, стоял брат. Он улыбался радостно, словно увиделись после года разлуки. — Багдыр тебя… — беззвучно шепнул Стриж: голос пропал вместе с комом ненависти. — Идем скорее. Шис знает, что будет, когда они догадаются. Только теперь Стриж заметил Волчка за спиной брата. За один вздох он испугался, удивился, понял — и снова удивился. — Идем. Шорох кивнул на тропу: шутки кончились, пора уносить ноги. Они убегал тихо, как тени. Фельта Сейе, словно наигравшись их страхами, стелил под ноги ровную траву, убирал с пути цеплючую ежевику, смахивал со склонов предательскую каменную крошку. До самой опушки, что выходит к Старому городу, им не встретилось ни души. Но только удалившись от Королевского парка на квартал, Стриж решился замедлить бег и спросить Волчка: — Почему? — Свидетелей убивают, — ответил тот аксиомой. — Потом, — одновременно с Волчком откликнулся брат. — Пока мы не поговорим с Мастером, Волчку надо спрятаться. Стриж вопросительно глянул на обоих, но Шорох отмахнулся. — Я приду после заката, — пообещал Волчок, прежде чем раствориться в праздничной толпе на площади магистрата. Несколько кварталов Стриж с Шорохом бежали молча. Наконец Стриж не выдержал. — Где ты был? — Носил медовые лепешки слепому Нье. Стриж от неожиданности запнулся. С какой стати брат пошел к сумасшедшему прорицателю? Он же всегда говорил, что его предсказания — бред. — Зачем ты… — схватив брата за рукав, начал Стриж. — Мастер послал, — прервал его брат, не замедляя шага. — Сказал позвать, чтобы никто не видел. Ничего не объяснил, только велел не показываться дома до заката. Всем велел. Снова запахло неприятностями. Другими — словно мало Угря с Лаской. И чем ближе они подходили к улице Серебряного Ландыша, тем сильнее смердело. Вонь стала невыносимой, когда братья свернули с площади Варкуда на родную улицу.