Дайм, найдя взглядом Ссеубеха, восхищенно выругался. — Это оно и есть, твое сокровище? — Не сокровище, а старый ворчливый придурок. Иди-ка лучше глянь, какая забавная вещица. Дайм подошел и остановился у Роне за спиной, положил ему руку на плечо. С интересом вгляделся в скорпионье тельце, замершее и потерявшее всю магию. Или не потерявшее, а притворившееся дохлым. — Редкостное дерьмо, — высказался светлый шер. — Редчайшее! — с гордостью уточнил Роне. — Зачем ты его разломал? — Очень хотелось что-нибудь разломать, — вздохнул Роне, откидываясь головой на живот Дайму и с удовлетворением прикрывая глаза: светлый шер понял все правильно и запустил руки ему в волосы, начал массировать. — Это дерьмо почти такое же редкостное, как твой братец. Что ты собираешься с ним делать? — Следовало бы придушить из милосердия. Есть шанс, что в Светлых Садах он задумается о вечном, что-нибудь переосмыслит, и следующую жизнь не загубит так же бездарно. Но боюсь, Конвент и папенька не одобрят такого радикального подхода. — Однозначно. Я говорил, что у тебя отлично получается массаж? — Я знаю. Роне… прости. Я не должен был тебя втягивать. Никогда нельзя недооценивать Брайнонов. Особенно сумасшедших Брайнонов. — Хорошо, что эта благородная мысль не посетила тебя раньше, мой свет. Мы бы поссорились. — Не хочу с тобой ссориться. — Дайм опустил руки ниже, погладил шею Роне, прошелся пальцами вдоль позвонков. — Но еще больше я не хотел, чтобы ты влип в это редкостное дерьмо с клятвами. Шис. Роне, если бы я мог хоть что-то исправить! — Все будет хорошо, мой свет. Подумаешь, клятва. — Подумаешь, клятва? Подумаешь, смерть! Дайм горько рассмеялся, а Роне поймал его руку, приник к ней губами. — Мы оба знаем, как их снять, мой свет. И знаешь, я благодарен тебе. — За редкостное дерьмо-то? — Нет, — не поддержал Роне сарказма. — За то, что ты сегодня сделал. Мне было это нужно. Очень. Почувствовать, что это может быть совсем иначе, понимаешь? Довериться тебе. Я никому никогда не верил, Дамиен Дюбрайн. Никому, кроме тебя. Я знаю, ты не предашь меня. — Предать тебя, Роне, это хуже, чем предать себя. Ты и Шу, вы подарили мне… наверное, новый смысл. Что-то большее, чем просто выжить самому. Большее, чем мечта о свободе. Теперь я знаю, что делать со свободой. — Я тоже, мой свет. Теперь я знаю, зачем мне свобода. Я… — Роне сглотнул, так и не сказав вслух того, что просилось. Как-то слишком пафосно. И глупо говорить вслух то, что Дайм и так знает. — Нам нужно сделать это завтра, самое позднее — послезавтра. Думаю, Шу уже готова. — Согласен, тянуть нельзя. Но ты уверен, что нужно сначала инициировать Линзу? Мы могли бы сначала… Шис. Роне, с тобой было когда-нибудь такое, чтобы ты смущался, как пятнадцатилетний мальчишка? — Я разучился смущаться как раз в пятнадцать. И ты прекрасно знаешь почему, Магбезопасность. Дайм тихо выругался и снова шепнул: — Извини. — За то, что тебе на тот момент было три года, ты понятия не имел о моем существовании и никоим образом не мог повлиять на Паука и его учеников? Да. Я извиняю тебя за это. Придурок ты светлый. — Сам ты придурок, — проворчал Дайм, но Роне чувствовал его облегчение. — Ладно. Я бы предпочел сначала единение, а потом уже Линзу. — Плохой вариант, Дайм. Я понятия не имею, признает ли Линза хозяевами сразу троих. — Ни шиса не понимаю. Какая разница, признавать троих сразу или объединяться в процессе? — Принципиальная. Мой свет, ты можешь оставить теорию мне. Просто поверь, нам троим разницы нет никакой, а вот Линзе — очень даже есть. Шуалейда должна войти в нее самостоятельной, отдельной личностью. — Э… Роне, вот тут подробнее. После единения она перестанет быть самостоятельной отдельной личностью? — Дайм, ну подумай сам, что такое единение. Мы станем как Двуединые, только триединые — личности разные, но суть-то одна. Никто не знает, разделяет ли Линза суть и личность, понимаешь? Может так получиться, что нас троих она примет за новое, постороннее ей существо, и тогда… Вот честно, мне очень интересно, что будет тогда. Но не настолько, чтобы рисковать жизнью ради науки. — Шисов теоретик. Ты уверен, что единение в процессе инициации не сведет Линзу с ума? Роне вздохнул. Уверен ли он? Да. Подтверждено ли это хоть какими-то данными или экспериментами? Нет. — Не сведет. Ты веришь мне, Дамиен шер Дюбрайн? Мгновение промедления показалось Роне вечностью. Его сердце успело замереть, оборваться… — Да. Я верю тебе, Рональд шер Бастерхази, — сказал Дайм. Роне выдохнул и снова прижался лицом к его рукам. — Я никогда не обману тебя, мой свет, — шепнул он. Шуалейда шера Суардис Ее разбудил шепот на два голоса. — Спит. — Уже нет. — Ты шисов придурок, взламывать защиту покоев наследника… — Как взломал, так и починю. — Магбезопасность обнаглела в корягу. — Ну напиши жалобу в Конвент, законопослушный ты наш. Шу улыбнулась. Она чувствовала себя совершенно счастливой. Эти двое, светлый и темный, пришли к ней! Или за ней? Лучше бы за ней. Если они займутся любовью прямо тут, Энрике с Бален обязательно это почувствуют. И Кай тоже почувствует. А может быть, в его кабинете тоже поселятся феи, письменный стол отрастит балкончики и дымовую трубу, а перья с чернильницей начнут внеочередную перепись волшебного народа. Пока же в его кабинете всего лишь открылся пространственный разлом, из которого вышли два шера, светлый и темный. Оба — шальные, немного взъерошенные, в одних лишь штанах и батистовых сорочках. — Никогда не крал принцесс. Светлый шер, ты учишь меня плохому. Дайм тихо рассмеялся, Шу — тоже. — Тише, ваше высочество, это похищение, — пророкотало пламя, и горячие губы Роне закрыли ей рот. Шу задохнулась от ощущения нежной, горячей тьмы, вливающейся в нее с этим поцелуем, и вздрогнула от наслаждения, когда к тьме присоединился свет, ослепительно прохладный, терпкий и ласковый… О боги, как она сумела дожить до совершеннолетия и ни разу не быть похищенной? — Пора исправить эту вопиющую несправедливость, ваше прекрасное высочество, — с галантным поклоном сказал Дайм, придерживающий для нее пространственный разлом. — Извольте пожаловать в скромный портал, ведущий прямиком в башню Ужасного Черного Колдуна. — Скромный? Не слушайте полковника, у него приступ неправедного самоуничижения. Это великолепный, исключительный, непревзойденный портал, достойный нашей прекраснейшей Грозы. Шу, смеясь, ухватилась за шею Роне, и он поднял ее на руки. Отнес к порталу. Дайм положил руку ему на плечо, и они вместе шагнули в кусочек ночного неба, прямо в мерцающие звезды. Мгновение в наполненной светом чужих миров пустоте — бесконечно прекрасное, словно вечность, и они оказались в незнакомой комнате. Круглой, с высоким сводчатым потолком и открытыми окнами, в которые заглядывала зеленая луна и залетал напоенный весенними ароматами ветерок. О том, что это спальня черного колдуна, а не прекрасной принцессы, красноречиво свидетельствовало черное шелковое белье на огромной кровати. А о том, что тут ждут прекрасную принцессу — россыпь звездных фиалок на полу, на все той же кровати и даже по стенам и мебели. Единственным пятном аскетичной тьмы остался пюпитр с раскрытым древним фолиантом, стоящий около восточного окна. Ужасно интересным фолиантом. В него Шу непременно заглянет. Потом. Сначала черному колдуну и его неправедно скромному светлому любовнику следует воспользоваться слабостью и невинностью прекрасной принцессы, иначе что ж это за похищение! — Еще немного, мой темный шер, и у тебя на окне расцветет фейская груша, — шепнула Шуалейда и легко прикусила Роне за мочку уха. — Ну уж нет, фей в моей спальне не будет, — с напускной суровостью ответил Роне. — Не зарекайся, мой темный шер, — хмыкнул Дайм, сбрасывая сорочку… штаны… шагая к ним обнаженным и возбужденным… Шу едва не застонала от темного, жаркого водоворота, зародившегося внутри нее. Дайм… в спальне черного колдуна… Чистый, ослепительно прекрасный свет, словно осколок белого полуденного солнца, и в то же время — живой, сильный мужчина. Шу завороженно смотрела на него, тянулась к нему всей своей сутью и уже ласкала его мощные плечи, беззащитную ямочку между ключицами и бьющийся в ней пульс… Она и Роне. Вместе. Оказывается, это еще ярче, еще острее и прекраснее — любоваться возлюбленным не одной, а вместе. Роне замер с ней на руках. Лишь раздувались ноздри и бешено стучало сердце, разгоняя по жилам огненную кровь. Шу ощущала его восторг и благоговение — перед божественным светом, кровью самой Райны. И его возбуждение, его потребность касаться, брать и отдаваться самому, слиться с ними обоими сейчас же, немедленно! Они все трое вздрогнули, едва Дайм коснулся Шу. Рожденная его печатью боль вспыхнула, на миг ослепила Шу, доведя ее жажду до пика… не только ее — Роне тоже пил эту боль взахлеб, как родниковую воду… На мгновение Шу показалось, что сейчас они вместе с Роне выпьют его до дна — вместе с болью всю его силу вместе с жизнью. Испугавшись, она отдернулась. А Дайм засмеялся. И в самом деле, глупо. Его свет стал еще ярче, его самого — больше. Словно с каждой отданной каплей силы в нем прибывало две, а то и десять. — Ты сумасшедший, мой свет, — хрипло, голодно сказал Роне. И наконец-то уложил Шу на черный прохладный шелк, сам лег рядом, прижавшись к ней всем телом. Горячим. Упругим и сильным. Но все еще одетым. — Нормальным быть невероятно скучно, — парировал Дайм так же хрипло и голодно. — Нормальным не достается черный колдун и сумрачная принцесса.